И вот эти недоумки, только по недоразумению и его ошибке, носящие звания генералов и фельдмаршалов, угробили его блестящий план. Он на короткое время почувствовал зависть к Сталину, который взял и перестрелял, предавших его маршалов и командармов. Он сам такой власти пока не имел, но собирался её достигнуть, используя сложности военного времени.

Гитлер посмотрел через толстое, пуленепробиваемое стекло двери на, стоящих вдоль дороги, генералов. Подкатила новая волна раздражения. Он, фюрер немецкого народа, любимый всеми в рейхе, должен прятаться за бронёй от собственного народа, как эти жалкие еврейские плутократы и комиссары. Кто–нибудь за это обязательно ответит! Наконец он взял себя в руки, время гнева ещё не пришло. Конечно, он не забудет никому эти минуты собственной слабости. Но сейчас ещё не время!

Он подал знак, колеблющемуся с другой стороны двери, офицеру и тот открыл дверь автомобиля. Фюрер сделал глубокий вдох, окончательно успокоивший его, и вышел к встречающим его генералам.

Времени оказалось достаточно, что не только дойти до места встречи, но и ждать когда же фюрер решится выйти. Гитлер медлил, через стекло видно было, как постепенно менялось выражение его лица, от крайней степени бешенства до, с трудом сдерживаемого, умиротворения. Так же менялись и лица встречающих генералов – от заинтересованности до равнодушия, правда не у всех. Безусловно преданные Кейтель и Йодль, следили за всеми изменениями настроения Гитлера, спеша следовать ему. Большинство генералов и офицеров сохраняли нейтральное выражение лица. И только некоторые, стоящие на краях шеренги, как Витцлебен и Паулюс, позволили себе слегка усмехнуться, но и то так, чтобы не увидели эсэсовцы охраны, которым Гитлер с каждым днём доверял всё больше и больше, заменяя ими армейскую охрану, везде где это возможно.

Паулюсу временами становилось страшно от своего вольнодумства. Привыкший только выполнять распоряжения начальства, он впервые оказался в ситуации, когда нужно было самому принимать какое–то решение. Если бы заговорщики, прямо предложившие ему предать фюрера, не принадлежали к его прямому или косвенному начальству, он бы никогда не поддержал их. Хотя он прекрасно понимал, что предпринятый Гитлером курс попросту губителен для Германии. Ещё Мольтке говорил, что война на два фронта закончится для Германии неминуемым поражением. Тем более, если противниками являются Английская империя, включающая восьмую часть населения мира, и Россия, настолько необъятная, что даже скоростной экспресс пересекает её более недели, а уж сколько времени понадобится пехоте, можно только гадать.

Конечно, если бы удался намеченный по плану Барбаросса прорыв танковых групп, то сейчас русским пришлось бы пятиться на восток. Но шедевр стратегической мысли, которым несомненно был разработанным им план, похоронен под гусеницами русских танковых корпусов. Панцеры выбиты русской артиллерией и танками, а те которые остались, были брошены экипажами из–за отсутствия горючего. Если бы у Гитлера хватило разума, хотя бы на второй или даже третий день, дать приказ об отступлении, то ситуация не была бы такой критической. А вместо этого в бой были брошены танковые дивизии вторых эшелонов, что привело к катастрофе. Оставшаяся без поддержки панцеров пехота была обречена на разгром, и только умение генералов и фельдмаршалов вермахта позволило спасти хотя бы часть её от полного уничтожения. Паулюс покосился на фюрера, наконец–то покинувшего автомобиль, но пока не отходившего от него. Если бы не вмешательство этого «"ефрейтора от стратегии"», то ситуация не была бы столь критической. Но фюрер вмешивался в действия командования то, утверждая, то отменяя, нередко через несколько часов, их приказы. Отдавал свои указания через головы фронтового командования армиям, корпусам, а то и непосредственно дивизиям, внося в руководство войсками невероятную путаницу.

Фюрер всё–таки решился остаться, хотя было желание всё отменить и уехать обратно в Берлин. Он неторопливо прошёл вдоль шеренги генералов, иногда останавливаясь и внимательно всматриваясь в лица. Пройдя всю шеренгу, он вернулся к Гудериану и спросил:

– Ну и где этот шедевр большевиков, который вы хотели показать?

Гудериан поспешил к русскому танку, за ним двинулись и все остальные во главе с Гитлером. Расположившись возле танка широкой дугой, генералы ещё раз выслушали объяснения Гудериана. Гитлер в раздражении щурил близорукие глаза, осматривая русский танк и стоящих вокруг генералов, но пока молчал, давая «"быстроходному Гейнцу"» высказаться.

– Вы хотите сказать, Гудериан, что пушки наших панцеров не пробивают его броню? – Не выдержал Гитлер спустя минут десять объяснений.

– Пробивают, мой фюрер, но с расстояния менее пятисот метров. – Ответил Гудериан, немного преувеличивая возможности немецких танков.

– Так в чём же дело! – Гитлер дал волю своему раздражению. – Подходите ближе и расстреливайте его.

– Мой фюрер, противник тоже стреляет! – С сарказмом прокомментировал пожелание Гитлера Гудериан. – Причем его пушки пробивают наши панцеры с расстояния более километра. Хотя по калибру русская пушка почти такая же как на Pz–4, у русских 7,6 см, а на наших панцерах 7,5 см, но у них пушка длинноствольная и, следовательно, более мощная.

– Почему же на наших панцерах пушки хуже, чем у большевиков? – Голос Гитлера начал срываться на высокие ноты от, с большим трудом сдерживаемого, гнева. – Какой идиот дал указание ставить на панцеры маломощные пушки?

– Мой фюрер, мне кажется, это было ваше указание. – Среди всеобщего молчания раздался голос главнокомандующего сухопутными войсками генерала Браухича.

Гитлер взорвался, столь долго сдерживаемое раздражение выплеснулось наружу.

– Браухич, я ещё не настолько выжил из ума, чтобы не помнить собственных указаний.

Паулюс вспомнил, что после столкновения с французскими танками Гитлер действительно давал указание перевооружить Pz–3 длинноствольными пушками, но было ли дано указание сделать то же самое с Pz–4 он не знал. К тому же фюрер очень часто менял свои решения, поэтому уверенно сказать, кто был прав в данном случае, просто невозможно. Гитлер между тем продолжал выплёскивать свои эмоции.

– Я не позволю никому оправдывать свои ошибки моими решениями! Я уверен, что я не мог отдавать столь дурацкого приказа! Вы, Браухич, лжец!

Гитлер продолжал неиствовать, обрушивая потоки обвинений на всех, кому не посчастливилось оказаться вблизи него.

– Вы кабинетные крысы, просидевшие всю прошлую войну в штабах, пытаетесь списать на мои решения свои ошибки и просчёты. – Кричал он в лица стоящих вблизи генералов. – Может кто–нибудь из вас пролил кровь за величие Германии? – Фюрер очень гордился полученным на той войне тяжелым ранением и не отказывался от случая напомнить о нём своим генералам. – Нет вы можете проливать только чернила! И обвинять меня в своей глупости.

Генералы неодобрительно молчали. Распаляясь от этого молчаливого сопротивления, Гитлер продолжал свой поток обвинений. Постепенно он начал остывать, на остатках эмоций доведя разговор до логического конца:

– С сегодняшнего дня я требую стенографировать все заседания с моим участием. Чтобы никому не было позволительно перекладывать на меня свои промахи.

Во время выступления фюрера никто не решался двигаться, но стоило ему успокоиться к Кейтелю подбежал офицер связи и передал папку с документами. Быстро просмотрев содержимое начштаба ОКВ повернулся к Гитлеру:

– Мой фюрер, разрешите доложить?

– Что там произошло? – Попрежнему в раздражении ответил ему Гитлер.

– Донесение из Северной Африки. Два часа назад Африканский корпус генерала Роммеля взял Александрию! Захвачено большое количество техники и пленных. К сожалению военные корабли англичан успели уйти, но он сумел захватить несколько транспортов и даже подводные лодки. По донесениям воздушной разведки англичане в панике покидают Каир.

– Что этот идиот себе позволяет! – Опять взорвался фюрер. – Без согласования со мной. Паулюс где вы? Какой приказ вы ему передали?