Надо заметить, что эти «аномальных дел мастера» развлекали нас чрезвычайно. Бородатые очкастые всклокоченные мужики и безумные тетки средних лет, с глазами страдающей от запора кошки, скакали по лесу с энтузиазмом играющих «в индейцев» дошкольников. Мужики потрясали проволочными рамками и замысловатыми приборами, более всего напоминающими странные гибриды тестера с тостером, а тетки растопыривали руки, закатывали глаза и вещали замогильными голосами: «Чувствую, чувствую, ощущаю чуждую ауру!». Особенно привлекал их внимание «Тектонический Разлом» (на мой далекий от геологии взгляд весьма смахивающий на большой овраг), который они фотографировали в инфракрасных, ультрафиолетовых и рентгеновских лучах, проверяли счетчиком Гейгера и магнитометрами. Женская часть тусовки периодически впадала в транс и вызывала своим видом сильное желание немедленно вызвать врача. По ночам эти милые люди устраивали хоровое пропевание бессмысленных, но весьма заунывных звукосочетаний и включали записи каких-то «космических музык», то ли заманивая доверчивых инопланетян, то ли отгоняя местных комаров.

Надо признаться, что мы, по мере сил, пытались разнообразить пресную жизнь этих «охотников за привидениями». Например, обыкновенный фонарик, упакованный в прочный гондон и привязанный к сухой деревяшке, включался и отпускался вниз по течению. Загадочно мерцая, изделие изобретательного Саныча величаво проплывало в ночной тьме, печально покачиваясь загадочным шаром света в темной воде… Почему-то это незамысловатое зрелище неизменно производило небывалое оживление в рядах доблестных аномальщиков, и вызывало повышенный расход фотоматериалов. Как мало некоторым нужно для счастья!

А вот нам, надо сказать, на инопланетян не везло. После недели сидения на берегу мы стали подозревать, что то ли на тарелки не сезон, то ли погода нелетная, то ли эти придурки из оврага распугали их своими завываниями. Кроме того, поголовье гадюк сокращалось с удивительной скоростью, грозя экологической катастрофой и полным обезгадючьиванием обозримых окрестностей. Да еще и погода испортилась – зарядил проливной дождь. В общем, засобирались мы обратно несолоно хлебавши, причем отнюдь не из тарелок. Большинством голосов было решено наутро сниматься и двигать домой. Ближе к полуночи у меня возникла неотложная потребность прогуляться в лес. Надел я свою военно-морскую плащ-палатку (роскошная вещь: черная, до пяток, из прорезиненной ткани, без рукавов, зато с огромным капюшоном) и пошел потихонечку сквозь кусты, выбирая местечко посуше. Вдруг вижу: в кустах сидит некое существо – ростом мне примерно по пояс, совершенно бесформенное, однако сопит и шевелится. Не без опасения я стал осторожно приближаться к потенциальному инопланетянину. Заметив меня, существо подпрыгнуло, нечленораздельно заорало, сверкнуло фотовспышкой и поспешно удалилось, прыгая как стреноженный конь – двумя ногами сразу. Меня посетило немедленное озарение: «Аномальщик в кустах сидел. Даже посрать с фотоаппаратом ходит – бдительный, сцуко!». Решив свои неотложные дела, я побрел назад в палатку, предвкушая, как расскажу страшную историю о встреченном в лесу гигантском кенгуру…

Так мы оттуда и уехали ни с чем, но история эта получила вскоре неожиданное продолжение. Где-то через месяц в музее им. Крамского открылась выставка «Аномальные явления Воронежа и области» (или что-то в этом роде). Считая себя ветеранами аномального дела, мы не могли упустить возможности завистливо подивиться на достижения конкурентов. Мы-то так ни одного инопланетянина и не поймали…

Вообще-то на выставке было много интересного, в том числе мужик, который за небольшую сумму мерил омметром биополе, но мое внимание привлекла одна фотография. На ней была весьма качественно изображена моя плащ-палатка. Струи дождя и ветви деревьев придавали ей вид романтический и загадочный. Под фотографией была подпись: «Призрак монаха в Новохоперской аномальной зоне».

Так что я считаю, что съездили мы тогда не зря. Инопланетянам, конечно, свински повезло, зато я привидением побывал. Много ли народу может похвастаться, что их фотография в музее висела?

Отож…

К рассвету шторм, наконец, начал стихать. Линейный броненосец «Громовержец», флагман вольной флотилии «Полторы пушки», мотало по волнам уже восьмые сутки. Стальную громаду восемнадцати тысяч тонн водоизмещения швыряло огромными валами как утлую рыбацкую шаланду; тонны воды, прокатываясь по палубе, снесли все, что было плохо принайтовано, и даже кое-что из того, что было принайтовано хорошо. Ходовая рубка качалась с такой амплитудой, что даже мичман Степан Матроско, рожденный, по его словам, в барбете под пушкой, ходил бледный с прозеленью и частенько отлучался в кают-компанию за порцией рома. Чтобы не стать лагом к волне, корабль держал машины на полном ходу, и прочный корпус вибрировал, расшатывая заклепки переборок. Кочегары буквально валились с ног, а угольные бункера стремительно пустели. Когда форштевень броненосца, прорезав очередную волну, повисал в облаке пены, у капитана каждый раз екало внутри – казалось, что корабль переломится пополам, не выдержав напора стихии. Но все когда-нибудь кончается, и небывалой для этих широт силы шторм, утробно порыкивая громами небесными, откатился постепенно к зюйду, оставив на память о себе мерную зыбь на поверхности Срединного Океана, куски адмиральского катера на верхней палубе и течь в трюме. Как только стало ясно, что худшее позади, Александр Ефимович Мещерский, потомственный капитан в пятом поколении, чьи предки ходили еще на панцирных броненосцах класса «Глуар», наконец смог позволить себе покинуть мостик. Махнув рукой на рвущегося к нему с докладом старпома – «Потом, потом!», – он добрался до адмиральской каюты, которую занимал как временно исполняющий обязанности командующего флотилией, и, рухнув на койку, заснул не раздеваясь.

Разбудил его стук в дверь.

– Сан Фимыч! А Сан Фимыч! Господин капитан! – голос был робок, но полон решимости. Если уж старпом решился разбудить капитана, то уж точно не отстанет, пока своего не добьется.

Мещерский, поднявшись, недовольно посмотрел в зеркало на мятый китель и опухшее со сна лицо. Нет, показаться подчиненным в таком виде было решительно невозможно.

– Минуту, Сергей Иванович, – рявкнул он сквозь дверь своим лучшим командирским басом, – извольте подождать!

Наскоро умывшись и расчесав бороду, капитан достал из шкафа свежий китель и чистую рубашку. Оглядев себя, остался доволен – как будто и не было этих восьми дней сна урывками, крепчайшего кофе с ромом и непрерывной болтанки. Настоящий капитан, а там, глядишь – чем морской черт не шутит, – и адмирал. Без дурацкой приставки «исполняющий обязанности». Решительным шагом, каковой только и подобает будущему адмиралу, он проследовал в коридор, бросив на ходу старпому:

– Кофе мне на мостик, и доложите обстановку.

С высоты ходового мостика спокойная поверхность океана казалась стеклянной. Машинный телеграф стоял на «средний вперед», и скошенный назад форштевень резал волну, как ножницы шелк. С палубы уже убрали обломки шлюпок и прочий мусор, и матросы заканчивали драить медяшки, придавая флагману подобающий вид.

– Сан Фимыч, извольте… – прошелестело за плечом

Мещерский принял у старпома кружку кофе и благосклонно кивнул, щурясь от утреннего солнышка:

– Докладывайте, Сергей Иванович, докладывайте!

– Не сочтите за панический настрой, Сан Фимыч, но ситуация на корабле далека от идеальной, да-с. Весьма, я бы сказал, далека…