— Сотник, этот офицер — мой друг, и у меня от него нет тайн, — перебил Головлю Скоропадский. — Говори громче.

— Полковник Галаган объявил, что отныне Гетманщина не признает власти Москвы и становится союзницей короля Карла. Мне он велел отправиться к пану гетману и получить приказ, что делать дальше. Но я сражался против шведов в Лифляндии и Польше и не для того дважды пролил свою кровь, чтобы после этого водить с ними дружбу. Поэтому забился в этот угол подальше от Батурина, отправил гонца в Лубны к своему полковнику Горленко и жду ответа.

— Будем ждать его вместе, но не здесь. С этой минуты, согласно распоряжению их сиятельства князя Меншикова, ты с сотней поступаешь под мое начало. Следуй за нами походным порядком.

Развернув коня, Скоропадский направился за удалявшимися драгунами, а за его спиной раздался зычный голос Головли:

— Сотня, кончай вечерю! Куренные, к моему костру!

В десятке шагов от хвоста колонны Меншиков придержал коня, поманил к себе офицеров-конвоиров при Скоропадском:

— Ты отправляйся в свой эскадрон. А ты бери десяток драгун, догоняй пехоту и вели ей поспешать к Батурину...

На подходе к столице Гетманщины русскую кавалерию встретил разъезд казаков-стародубцев во главе с есаулом Скибой.

— Докладывай их светлости, — указал полковник подскакавшему к нему есаулу на Меншикова.

— Чечель знает о вашем отряде и велел вчера закрыть все ворота в крепость. На валах выставлена круглосуточная охрана, у орудий дежурит прислуга с зажженными фитилями. Гарнизон верит, что со дня на день к нему подоспеет на помощь Мазепа со шведами, и намерен держаться до их прибытия.

— Обложи крепость своими секретами так, чтобы ни один мазепинский гонец не смог в нее проникнуть, — приказал Меншиков есаулу. — И подготовь конвой, который будет сопровождать моего посланца к Чечелю.

— После этого займись прибывшими со мной казаками, — добавил Скоропадский. — Собрал я по пути больше восьмисот сабель, разбей их по куреням, сколоти две новые сотни и будь настоящим полковым есаулом...

Отправленный к Чечелю посланец возвратился чрезвычайно быстро. По его обескураженному виду Меншиков догадался, что самые мрачные его предположения оправдались.

— Ну? — нетерпеливо спросил он.

— Как вы приказали, я спросил, почему комендант не встречает вашу светлость, занимающуюся по личному повелению Государя делами Гетманщины и всей Украины. На что полковник рассмеялся и сказал, что ежели ваша светлость желает встречи, то семьдесят шесть его орудий и полторы тысячи мушкетов готовы вам ее оказать. На предложение сдать Батурин Чечель ответил, что вам не следует заниматься бесплодными мечтаниями, а нужно заранее подумать... подумать, куда будете бежать, когда к городу прибудет гетман Мазепа с казачьими полками и шведской армией...

— Довольно повторять чужие глупости! — оборвал посланца Меншиков. — Отправляйся в полк и займись подготовкой к скорейшей отправке двух полуэскадронов. Одному надлежит доставить Государю весть об измене Мазепы, а другому передать полковнику Анненкову мой приказ немедля выступить с бригадой к Батурину. Пусть делает что хочет, но чтобы через сутки был у меня.

Получил задание и Скоропадский.

— Разошли по окрестным местечкам и селам надежных людей, пусть зовут в твой полк верных Государю казаков. Даже с прибытием моих пехотных полков и бригады Анненкова нас слишком мало, чтобы захватить Батурин, поэтому нам дороги каждый штык и каждая сабля...

Глубокой ночью в разбитый под Батуриным русский лагерь прискакала разведывательная партия, посланная к Борзне. Доклад командовавшего ею поручика был немногословен: покинув Борзну и побывав в Батурине и Короле, Мазепа переправился через Десну, двинулся навстречу неприятельской армии, и 24-го октября его разъезд встретился с авангардом шведского кирасирского полка, после чего Мазепа в сопровождении шведско-казацкого эскорта направился для встречи с королем Карлом.

— Сколько казаков привел Мазепа к королю? — поинтересовался Меншиков.

— Целиком полк сердюков Галагана, несколько отдельных сотен и куреней, заранее размещенных им между Борзной и Батуриным, личную охрану чинов Генеральной старшины и полковников, состоявших с ним в заговоре. Всего наберется немногим больше двух тысяч человек.

— Кто из старшин перебежал с Мазепой к Карлу?

Из Генеральных старшин покуда видели при гет... при Мазепе Генерального судью Чуйкевича, Генерального есаула Гамалию, Генерального обозного Ломниковского, неотлучно вертится подле Мазепы Генеральный писарь Орлик. Изменили Государю полковники Апостол, Горленко, Зеленский, Кожуховский, Покотило, Лизогуб, Невинчаный...

— Хватит, не желаю даже слышать имен этих предателей, — скривил лицо Меншиков. — Наше счастье, что казачьи полки действуют вперемешку с нашими, и мятежным полковникам не удалось увести ни одного. Галаган и Чечель не в счет — они с сердюками всегда были верными псами Мазепы. А кто из полковников сохранил верность Государю?

— Доподлинно известно, что, помимо полковника Скоропадского, не нарушили принесенной России и царю Петру присяги черниговский полковник Полуботок и полтавский Левенец.

— Не слыхал ли о приготовлениях шведов выступить на Батурин? Мазепа, поди, до сих пор считает его своей столицей.

— Нам повстречался казачий курень, сбежавший от Мазепы, и я снял допрос с его атамана. Каких-либо приготовлений к маршу на Батурин среди шведов не проводится. Наоборот, после того как Мазепа положил к ногам короля Карла гетманскую булаву и признал над Украиной протекторат Швеции, в ставке короля началось большое пиршество, которое, судя по размаху, закончится не скоро.

— Пускай веселятся, — усмехнулся князь, — а мы тем часом им в Батурине подарочек приготовим. Знатный подарочек, о котором они долго будут помнить, особенно когда зубы на полку положат...

Выступившие с Меншиковым из его штаб-квартиры два гренадерских полка появились в лагере к полудню следующего дня, за ними форсированным маршем прибыла пехотная бригада полковника Анненкова. И хотя за истекшее время численность казачьего полка Скоропадского выросла до двух с половиной тысяч сабель, этих сил было недостаточно, чтобы надеяться на успешный штурм хорошо укрепленного Батурина с многочисленным, решившим отчаянно защищаться гарнизоном во главе с опытным комендантом.

Несмотря на это, Меншиков не мог позволить себе находиться в бездействии, дожидаясь прибытия подкреплений из Киева от воеводы князя Голицына или от царя Петра. Мазепа был умным, сведущим в политике человеком и хорошо понимал значимость Батурина как общепризнанного центра власти на Гетманщине, а также то, насколько важно ему поднять Украину на войну с Россией из официальной столицы украинского казачества, а не из обоза шведского короля. Да и король Карл, имеющий солидный боевой опыт и неглупых советников-министров, не мог пренебречь Батуриным как огромным хранилищем провианта и фуража, тем более при сегодняшнем критическом состоянии своей армии. Поэтому появление под городом шведских войск было лишь делом времени, а когда оно наступит, князь не знал и должен был торопиться.

Желание Меншикова взять Батурин имело и личные причины. Когда был получен донос Кочубея и Искры, на защиту гетмана встали не только его лучшие друзья из окружения царя Петра — тайный советник Шафиров и граф Головкин, но и он. Разве не был Александр Данилович на стороне Мазепы, когда тот жаловался на несправедливость судьбы и сравнивал себя с безвинно оклеветанной злодеями-старцами библейской Сусанной, а своего самого рьяного защитника графа Головкина — со всевидящим пророком Даниилом? Верил он хитрому старику-притворщику, верил. Стоит вспомнить о своем благодушии и доверчивости по отношению к Мазепе, как от стыда начинает жаром пылать лицо.

Поэтому именно он, невольный пособник Мазепы, и не кто иной, должен принять решительные и неотложные меры по пресечению последствий измены, не позволить ей распространиться дальше по Украине, не дать проникнуть в казачьи полки в Польше и Лифляндии, на границе с Белоруссией и под Смоленском. Самым ощутимым и болезненным для Мазепы ударом явился бы захват его столицы одновременно с разгромом вернейшего сподвижника полковника Чечеля и уничтожением заготовленных для шведской армии припасов. Но как с его силами овладеть Батуриным? Ждать подмоги от Голицына или царя — безрассудство, поскольку шведы могут оказаться у города раньше, но еще большее безрассудство — ничего не делать. Петр может простить ему неудачный штурм крепости, но бездеятельности и нерешительности — никогда.