— Сэр… — впервые за все время, пока они шли через лес, подал голос один из боевиков, когда иссиня-белая вспышка осветила лес

— Стоять! Занять круговую оборону!

Командир понимал, что в лесу — опасный противник. Если он сумел бесшумно убрать Гидо а потом и Тима с Гонзо — в том что с Тимом и Гонзо все кончено командир не сомневался — это очень опасный противник. Он не знал, кто это и какого черта он делает в лесу — но решил поступить так, как от него не ожидают. Очень часто американских солдат ловили на том, что если кто-то попал в беду — обязательно высылается спасательная группа, даже если шансы на спасение близки к нулю. Он навидался этого и в Афганистане и в Сальвадоре и в Боснии. Ты это знаешь и противник это знает — если ты попал в беду, за тобой обязательно придут. Даже если спасение одного человека чревато гибелью еще десяти. Сейчас он решил нарушить эту традицию — все что произошло с Тимом, с Гонзо, с Гидо — уже произошло и им вряд ли чем то поможешь. А вот положить остатки группы — положишь запросто. Поэтому он приказал не двигаться с места и ждать рассвета. Да, у них были приборы ночного видения. Но ведь и у Гидо, и у Тима с Гонзо они были — и что? Много это им помогло?

И поэтому он приказал оставаться на месте, помня о том, что обороняющийся всегда имеет преимущества перед атакующим…

Они лежали несколько часов, не смыкая ни на секунду глаз, не отвлекаясь ни на секунду от своих секторов обстрела, не снимая пальцев со спусковых крючков. Когда восходящее солнце высветило верхушки сосен и первые робкие лучи осветили подлесок — они продолжали лежать. И лишь когда Солнце окончательно утвердилось на небосводе, и ослепительная лавина света выгнала из леса тьму — командир группы махнул рукой…

Они выстроились в линию, каждый не дальше, чем он мог видеть тех, кто справа и слева. И так, медленно и осторожно, пятеро из тех кто вошел в этот лес и оставался до сих пор в живых, пошли вперед. Они продвигались не цепью, как это обычно показывают в кино, нет — каждый из них поочередно прятался за деревьями и прикрывал перебежку того кто рядом — а потом перебегал и сам. Последний, пятый, на карабине М4 которого был установлен оптический прицел ACOG и глушитель шел последним, аккуратно выбирая позиции и прикрывая всех остальных…

Первым упал Дональд — здоровенный детина, самый крупный из них, действующий морпех по кличке Дональд Дак. Он показался на мгновение, всего лишь на мгновение в прогале между деревьями — и упал, сбитый точным снайперским выстрелом…

Крысой, или Крысенышем, Ратом его прозвали в учебке, потому что он им и был. Тощим, озлобленным крысенышем из пригородов Детройта, попавшим в армию исключительно потому что его заставил сделать это судья, не хотевший отправлять его в тюрьму. Судья был пожилым человеком, он воевал еще под командованием генерала Макартура и ему совсем не нравилось то, во что превратилась страна, за которую он воевал. Он не раз видел такие истории — пара судимостей «по малолетке», когда по-настоящему еще не судят, а потом… Дешевый пистолет, не вовремя попавшийся на дороге полицейский — и вот ты уже в камере смертников, ждешь исполнения приговора. Кому от этого лучше? Полицейскому? Стране? Обществу? По сути никому. Вот они и воевали — несколько полицейских и судья, делающие все что в их силах для этой больной, обезумевшей страны. В числе спасенных ими был и Крысеныш, которого один из полицейских сдал с рук на руки вербовщику призывного пункта.

Рога ему в армии обломали быстро, там это умеют. Против здоровенного чернокожего сержанта он продержался пять минут, а потом, когда он лежал в грязи, выхаркивая свои внутренности, сержант наклонился над ним и сказал фразу, которую Крысеныш запомнил на всю жизнь.

Теперь ты принадлежишь армии весь. С ног и до головы…

Армия давала жесткие уроки — но в жизни у Крысеныша не было других. Он набросился на армию как на остатки сладкого пирога, которые иногда удавалось стащить в кафе — и тот же сержант, разглядев в нем талант настоящего стрелка, добился чтобы его направили в снайперскую школу армии США в снайперскую школу сухопутных войск.

Крысеныш был необычным снайпером. Он мог подобраться к противнику намного ближе, чем кто-либо другой из питомцев Форт Беннинга, а со снайперской винтовкой М24 в руках выглядел просто комично. И поэтому его оружием стал карабин М4 с оптикой и глушителем, а сам он стал одним из наиболее редких специалистов в армии, способных действовать с минимальных расстояний в зоне досягаемости обычного стрелкового оружия — и при этом выживать.

Крыса прошел всю Колумбию от начала и до конца, он был и рядовым стрелком и инструктором, обучавшим колумбийцев. Это неправда, что там не было войны и не было армии США, они там были, и война там была, просто называлось это по-другому. Вся разница…

Сейчас он решил не спешить — а наоборот идти позади всех, поскольку был единственным снайпером группы. Он знал, что Тим. Гидо и Гонзо не последние кто сегодня погибнут. Он знал, что в лесу есть снайпер, он чувствовало его, как один хищник всегда чувствует другого хищника. Он ждал выстрела — точного конечно, но в то же время и последнего. Хотя нет, последним выстрелит он.

Когда начал валиться Дональд Дак, и до Крысы донесся отдаленный звук выстрела — он определил откуда стреляют почти мгновенно, такой у него был опыт, многолетний опыт войны, позволяющий точно определять откуда стреляют. Припав на колено, он вскинул винтовку и трижды, раз за разом выстрелил по бесформенному наросту на одном из стволов деревьев, почти скрытому ветвями. Нарост не шевельнулся — но он знал что попал. И что теперь можно идти вперед смело…

А потом горло обожгло — ловко наброшенная веревочная петля сбила с ног, перекрывая кислород. Последней мыслью, родившейся ускользавшим сознанием было недоумение. Он просто не мог понять — как враг оказался позади него, со спины и он его не почувствовал и не услышал…

Люди, вошедшие в этот лес были подготовлены хорошо, даже отлично, их готовили настоящие асы, а их боевому опыту мог позавидовать любой. Но ни один из них не служил во Вьетнаме, не прошел ад вьетнамских джунглей и не знал, что враг может появляться и из под земли. Те, кто прошел Вьетнам это хорошо знали…

Ветер завывал подобно злобному духу, попавшему в капкан, он метался между уныло повисшими стрелами портовых кранов, он бил в борта замерших у причала кораблей, он злобно набрасывался на тех, кто осмеливался выйти на пристань и принимался трепать их, будто желая повалить на землю и разорвать.

На Балтику надвигалась зима. Зима надвигалась и на страну, которой принадлежал порт Росток, юридически ей оставалось жить меньше года, но она сейчас уже не жила. Все изменилось внезапно и страшно. Неделю назад, девятого ноября пала Берлинская стена. Молодежь с обеих сторон бросилась на бетонные плиты, расшатала их и повалила на землю, осколки той стены люди отбивали молотками и клали в карман, уносили домой как сувениры. Наиболее предприимчивые увозили целые плиты, раскалывали их и продавали туристам как сувениры…

С обеих сторон ощущался какой-то подъем, редко встречающееся состояние душ, когда каждый вокруг тебя родной человек, хочется плясать, петь, парить над площадью, хочется обнимать и целовать всех кто рядом. Там, за стеной были их братья, такие же немцы, как и они сами и стена было единственным, что стояло на пути единения. Повали стену — и ты обнимешь брата своего, которого не мог обнять сорок с лишним лет, ты объединишься с ним, и все будет хорошо, а твоя страна станет от этого еще сильнее. И они шли на стену, сметая заслоны полиции и армии, не обращая внимания на грозных агентов Штази, снимающих все что происходит. Империя зла кончилась в последнем издыхании, и эти снимки уже не лягут в папку с материалами уголовного дела, на основании их тебя не исключат из института и не уволят с работы. Время зла и страха, время серых плащей и военных мундиров прошло — наступило время добра.