Юля Аксентьев любил везде появляться неожиданно. Даже в собственный дом он не приходил, как обычно приходят люди, а являлся внезапно, как гром средь ясного неба. Ждут его, например, к обеду. Бабушка волнуется: и в окно-то посмотрит, не видно ли на дворе внука, и с балкона-то покличет — «услышит — откликнется». Но нет Юлюшки. И вдруг — нате! Откуда ни возьмись, появляется за столом скуластая веснушчатая физиономия. Глаза сияют, улыбка от уха до уха. «Здравствуйте!» И главное — никаких шагов не было в коридоре, и дверь не скрипела.

— Опять ты меня, Юлюшка, пугаешь, — всплеснет руками бабушка.

А Юлюшка сделает умное лицо и ответит:

— Внезапность — одно из условий успеха в бою.

— Уж какой там бой — людей пугать. Суп-то остынет. Ешь, забегался совсем.

Сядет бабушка в сторонке на стул, положит морщинистые руки на колени и смотрит на внука. Вылитый отец… Не успеет бабушка додумать до конца про это сходство, глядь — нет внука: исчез. И главное — никаких шагов в коридоре не было, и дверь будто не скрипела…

И у Павки появился Юля внезапно. Крадучись, проник в комнату из полутемной прихожей. Комната была большая и светлая. С правой стороны стоял широкий диван, обтянутый светло-желтой кожей, возле него кадушка с пальмой и столик с радиоприемником «Урал». Слева — застекленный книжный шкаф во всю стену. У окна с тюлевыми шторами и множеством цветов на подоконнике — массивный письменный стол из красного дерева и два кресла. Солнечный свет, проникая через листву цветов, бросал на ковры живописные тени. Все это Юля окинул быстрым взглядом и удивился — Мария Кирилловна сказала, что Павка дома, а в комнате никого нет! Неужели Павка заметил Юлю и спрятался? Юля хотел было идти обратно, но тяжелый вздох, донесшийся из-за высокой спинки кресла, заставил его остановиться. Юля стал осторожно подкрадываться к креслу. Дымчатый сибирский кот Бутон, мирно дремавший на диване, спрыгнул на пол и торопливо затрусил прочь из комнаты. В дверях он остановился, посмотрел на Юлю и хитро подмигнул ему зеленоватым глазом: «Знаю, мол, я эти товарищеские встречи с приемом внезапности».

А Юля наблюдал за другом. «Нашел же себе Павка занятие!»

На столе перед Павкой лежали отрывной календарь, линейка и коробка цветных карандашей. Павка обводил листок 26 июня красной рамкой. Он уже почти закончил работу и штриховал рамку, размышляя о своих делах и о том, что Юлька куда-то исчез, а Тима вот уже целых два часа сидит в штабе у Семена.

— Так, так, работаешь?

Павка подпрыгнул, пружины в кресле жалобно загудели. Юле даже показалось, что рыжая щетинка на Павкином затылке встопорщилась. Глаза у Павки были испуганные. Он осуждающе посмотрел на товарища и с обидой протянул:

— Эх ты-ы-ы… Юлька!

— Напугался?

— Не-е-ет. Да я слыхал!

— Слыхал, а глаза, как блюдечки, сделались?!

— Это от задумчивости.

Юля кивнул головой на календарь и примирительно спросил:

— Зачем ты двадцать шестое закрашиваешь? Что у нас сегодня, праздник?

— У меня день рождения сегодня.

— Из-за этого закрасил? Подумаешь, гений какой выискался! В календарную дату свой день рождения превратил. Заслужить еще надо!

— Мы уже заслужили! Не я один заслужил. Отец сказал, что можно закрашивать. В этот день в тысяча девятьсот тридцатом году шестнадцатый съезд партии в Москве открылся, а отец на нем делегатом был. Брат мой, Сергей, в этот день орден Красного Знамени получил за бои с фашистами под Орлом. И еще мама в этот день на слете стахановцев выступала в столице…

— Насчитаешь! Если так, то и у меня тоже двадцать шестое — праздник. Помнишь, я в прошлом году в этот день первое место по прыжкам взял! И если поспрашивать, то у любого в этот день что-нибудь хорошее было. И не только в этот день. Надо наши календари вообще красной краской печатать.

Друзья замолчали. Павка, поправив галстук, снова принялся за календарь. Юля, облокотившись на спинку кресла, стал смотреть в окно. Было видно, что он сильно чем-то озабочен. После минутной паузы Юля сказал:

— Тимки долго нет. Что там, интересно, происходит?

— Ну, что… Достанется ему, и все. Люська еще вчера предупредила, что после совета мы ее запомним на всю жизнь. Она слово сдержит.

Павка последний раз обвел рамку карандашом и отодвинул календарь.

— Надо было нам растения собирать по-хорошему, — добавил он.

Юля подошел к дивану, вздернул на коленях черные отутюженные брюки, сел и, закинув ногу на ногу, покачивая начищенным до блеска ботинком, стал вслух размышлять:

— Досталось нам на Большом совете. Раз! — он загнул палец. — Вася нас отругал. Два! Люська на линейке отчитала. Три! О надписи все забыли. Четыре! Тимке сегодня накачают. Пять!

— А Люська благодарность перед строем дружины получила, — добавил Павка. — Шесть!

— Вот я и хочу спросить, за что она получила благодарность, — подхватил Юля и поморщился, как от зубной боли. — Где справедливость? Нам за надпись и спасибо не сказали. А вот ей…

— Они заслужили, Юлька! Это правильно! Люська на фабрике навела порядок. Даже Колька Хлебников теперь за нее горой. Он на меня недавно накинулся. Когда мы на болоте сосновые ветки рвали для гербариев, ты что записал в тетради?

— Так и записал, что сосна.

— Из-за этого мне досталось от Кольки. Ох он и раскричался! Сосна-то эта, оказывается, не обыкновенная, а болотная. И название у нее другое — «низкорослая». Она высотой всего два-четыре метра. Ствол у нее кривой и хвоя короткая. И еще есть сосны, которые на известняковых скалах растут. Кроны у тех полушаровидной формы, а иголки длиннее, чем у болотной, и короче, чем у обыкновенной, которая на суглинистых, песчаных и каменистых почвах растет… Запутаешься в этих соснах. Колька мне при всех лекцию прочитал.

— Профессор!

— Дождется!

В коридоре хлопнула дверь, дробно простучали шаги. В комнату влетел Тима. Светлый пиджачок его был распахнут, галстук сбит на сторону. Звеньевой бросился на диван и запустил пятерню в растрепанные волосы. Юля с Павкой замолчали и выжидающе смотрели на командира. Было ясно, что досталось ему на совете крепко. Тонкие губы звеньевого презрительно сжались, и он с усмешкой спросил:

— Молчите? Ясно! Ну и ну… Вот было! Если бы Люська была мальчишкой, честное слово, я ей наподдавал бы.

Друзья отвернулись. Павка принялся изучать календарь, Юля чесал в затылке и сочувственно вздыхал.

— Люська своего добилась! — продолжал Тима. — Нас с заготовки снимут, но это ничего! — он вскочил и заходил по ковру. — Слушайте, сегодня из музея письмо получили…

— О Лапине?!

— Письмо?!

— О «Стальном солдате революции»! Лапина там не знают. Но теперь мы его найдем. Ясно? «Стальной солдат» — это партизанский отряд. Его в 1917 году Степан Петрович Бояршинов организовал из рабочих уральских заводов. Они атамана Дутова били, белочехов, Колчака, Врангеля!.. Бояршинов погиб смертью героя…

Тима сел верхом на подлокотник кресла и таинственным полушепотом заговорил:

— Из музея список городов прислали. Городов, за которые воевал отряд «Стальной солдат революции». Понимаете?

— Не очень, — сознался Павка.

— Ты подумай.

— Хо! Я знаю! — вскрикнул Юля. — Ты предлагаешь ехать по городам?

— Правильно! Только — молчим! Ясно? Семен и Вася решили написать письма в эти города и попросить тамошних пионеров помочь нам в розысках Лапина. Текст письма уже составили. А мы поедем сами. Тогда и Люське докажем, и всем. Ясно?

— Ур-р-а-а-а! — прокричал Юля.

— Т-ш-ш-ш, — Павка посмотрел на двери. — Идет кто-то!

В дверях стоял отец Павки, Василий Тимофеевич Катаев. Это был большой веселый человек. Лицо его, опаленное жаром мартеновских печей, у которых работал он уже двадцать пять лет, отливало бронзой и выглядело, пожалуй, слишком сурово. Но под нахмуренными лохматыми бровями так приветливо и молодо светились глаза, что ребята сразу заулыбались. Василий Тимофеевич разгладил пышные, как у Тараса Бульбы, усы и ласково шлепнул сына по затылку: