— Нет, надо именно в клубе. Я им такой фильм подкину — бегом прибегут. Афиши сделаем — во! — Чижов широко расставил руки. — Новый фильм, заграничный детектив.

Григорий Иванович поморщился, он не любил детективов, да еще заграничных, но все же согласился:

— Ладно, я приду. Надо, пожалуй, поговорить о борьбе с потерями.

Чижову стало уже легче. Уходя, он предупредил:

— Возможно, представитель из области приедет, так вы, Григорий Иванович, не подкачайте.

— Вот почему у тебя окно! — понял Кутобаев хитрость Чижова. — Так бы сразу и сказал. Ну ладно, я человек дела, выступлю как умею…

Чижов поручил библиотекарше Вале Ниточкиной написать и расклеить по деревне афиши, потом сходил к знакомому рыбаку за свежей рыбой, чтобы приготовить гостье уху, и договорился о месте для ночлега.

Газик — машина неприхотливая, словно ослик, выносливая, с большой проходимостью. Это известно всем, кроме Гали, которая в ней ехала впервые.

Райкомовский шофер Коля Бережной вел ее на уровне первого класса. Дорога была хоть и ухабистая, но сухая. Дождливые дни еще прятались за горизонтом, и опасения Гали и прогнозы Антрушева насчет трудностей пути оказались напрасными. В одном только месте близ Черного лога Колин газик дернулся, сердито взвыл и заглох. Ржавая лесная вода размыла проселок, и колеса машины вбухались по дифер в жидкое месиво.

— Грязи! — сказал Бережной, выглянул из кабины, оценил обстановку и успокоил пассажирку: — Ничего, проскочим. Включу оба моста.

Галя поглядела по сторонам, соображая, о каких мостах идет речь. С обеих сторон дорогу обступал дремучий ельник. В кюветах темная вода подернута сверху маслянистой пленкой. На кочках росла длинная жесткая осока. В небе толпились белые, подсиненные снизу облака. Газик затрясся как в лихорадке, и Галя, не увидев никаких мостов, вцепилась обеими руками в скобу перед сиденьем. Мотнуло вправо, влево, она изо всех сил старалась усидеть на месте и все-таки достала макушкой тент. Выручила пышная прическа, смягчила удар. Коля отчаянно сражался с баранкой. Машина наконец выползла на сухое место, помчалась дальше.

— То место, которое мы проскочили, — сказал водитель, — так и называется — Грязи. Каждый год валят туда песок, бутят камень, а все как в прорву. Дна нету…

— Что вы говорите! — покачала головой Галя.

— Нынче сухо, так еще ничего, — продолжал Бережной. — А в прошлом году из-за тех Грязей машины не ходили целый меся… Корреспондент Штихель из области ездил в Петровку верхом на милицейской лошади.

— Вот как! — удивилась Галя и попыталась представить себе длинноногого Штихеля в кавалерийском седле.

— Да, ездил, — Коля выбросил окурок. — Самое главное — как ездил! Он же с лошадью первый раз дело имел. Добрался до топкого места — поперек бревна да жерди накиданы, а меж них вода. Ну вот, тянет Штихель повод, погоняет коня хворостиной, а он переминается с ноги на ногу и ни с места, только голову вскидывает да взлягивает. В чем дело? Оказывается, слишком туго натягивал повод, — ведь лошадь тоже должна глядеть себе под ноги, а он не давал. Слез он тогда с седла и повел коня за собой. А конь бо-о-ольшой, этакий строевой жеребец! Гладкий, здоровый. Пока Штихель с бревешка на бревешко перешагивал, жеребец вырвался и одним духом перемахнул Грязи. А Штихель остался посреди гиблого места, да еще, на ту беду, поскользнулся и влопался в болото по колени. Барахтается он в Грязях, а конь стоит на взгорке, на сухом месте, пощипывает травку, поглядывает на корреспондента и ждет… В сельсовет пригарцевал Александр Васильевич — не узнали. Весь в торфе… На речке обмываться пришлось. Вот, брат, товарищ Ишимова, как бывает у нас…

— Но почему дорогу не наладят? — спросила Галя, которой стало немного жаль Штихеля.

Коля молча пожал плечами. Газик вымахнул на вершину холма, и шофер весело сказал:

— А вот и Петровка!

Галя нетерпеливо посмотрела вниз. Шофер сбросил скорость, чтобы она лучше могла обозреть окрестность.

Был вечерний, предзакатный, богатый красками час. Солнце, перед тем как погрузиться в далекие заречные леса, задержалось над горизонтом, пронизав жаркими косыми лучами долину. Река двумя извивами неторопливо струилась среди лугов на северо-восток. На левом ее берегу почти на километр раскинулось село. Сверкал на солнце тускловатым осиновым лемехом купол старинной деревянной шатровой церквушки.

Деревня, казалось, состояла только из света и теней. Свет, яркий, радующий глаз, прорывался меж домов по проулкам, а тени — глубокие, синевато-бархатистые, сливались с избами. У околицы — облако золотистой пыли, — это от стада, возвращающегося с пастбища. Пастух шел сбоку, размахивая кнутом, и его тень неотступно шагала рядом с ним и тоже махала кнутом… Всюду простор, масса воздуха, света, безграничное серебристо-розовое предзакатное небо — без единого облачка.

— Видите, какая красота! — воскликнул Коля и прибавил газ. — Я всегда отсюда, с холма, любуюсь Петровкой.

Машина перевалила возвышенность и на тормозах осторожно спустилась. Шофер остановил газик у совхозной конторы. На крыльце появился высокий светловолосый парень лет двадцати трех. Он подошел и предупредительно открыл дверцу. Галя выбралась из машины, разминая ноги, затекшие от долгого сидения, взяла чемоданчик и попрощалась с Бережным.

Парень отрекомендовался:

— Чижов Владислав. Заведующий клубом.

Он привел ее в небольшой домик, обшитый вагонкой и разукрашенный резьбой, как терем. Он стоял на берегу реки Ундоги, у обрыва, среди берез и черемух, и жили в нем вдова бригадира Поликсенья Юшкова да черный кот.

— Я вам в горнице все приготовила, — сказала хозяйка. — Чистое белье постелила, живите на здоровье. Надолго ли к нам и по какому делу?

Галя ответила. Хозяйка понимающе кивнула:

— В обществе знающих работаете! Слыхала… Был тут у нас лектор, тоже у меня ночевал. Рыбу ловил свежую, я ему каждый день уху варила. Вежливый такой, интеллигентный. По избе все в носочках выхаживал. Я ему говорю: «Да ходи ты в гамашах-то». А он мне: «Люблю, чтобы ноге было свободнее».

Галя поняла намек и, улыбнувшись, подумала о домашних шлепанцах, которые не забыла взять с собой.

Чижов беспокоился о том, чтобы лекция прошла хорошо, при достаточном количестве слушателей. Григорий Иванович не подавал признаков волнения. Он с равнодушным видом расхаживал по боковушке и разглядывал фотографии кинозвезд. «Звезды» в жизни, видимо, были разные — молодые и не очень молодые, красивые и не так уж красивые, но на фотопортретах они выглядели одинаково молодыми и стандартно красивыми.

Владислав то и дело выглядывал из-за кулис в зрительный зал и, вернувшись в боковушку, сообщал:

— Маловато людей. Да и референта еще нет.

— Что мне референт? Я ведь не для него выступаю, — ответил Кутобаев.

И в эту минуту в боковушку вошла Галя. Кутобаев, пыхнув папиросным дымком, стал глядеть на нее во все глаза. Галя не слышала, что он сказал перед этим, назвала себя, и они познакомились. Чижов наконец объявил, что пришли механизаторы.

— Наверное, ради заграничного детектива пожаловали? — сострил Григорий Иванович.

— Лекция — само собой, кино — само по себе, — дипломатично ответил Чижов.

Ишимова отправилась в зал слушать лекцию.

Выйдя на сцену, Кутобаев надел очки, достал из кармана записную книжку и улыбнулся односельчанам:

— Вот ведь как получается: пришли в кино, а на вас выпустили агронома.

— Бывает, — весело отозвался кто-то из зала.

— Начинайте!

— Начинаю, — Григорий Иванович поднял руку и тотчас опустил ее. — Вчера на участке озимых мы провели контрольный сбор колосьев, оставшихся после комбайновой уборки. И что же? На каждом гектаре было потеряно в среднем десять килограммов зерна. При такой, с позволения сказать, уборке совхоз недополучит…

И он назвал уже известную нам цифру, которая привела зал в некоторое замешательство. Двое здоровяков механизаторов, сидевших в первом ряду, многозначительно переглянулись, какая-то старушка охнула, все чуточку зашевелились. А Кутобаев, воодушевляясь, ошеломлял публику все новыми выкладками, и выходило, что вроде бы большая часть урожая оставалась в поле на съедение птицам да мышам-полевкам.