Директор грозится урезать усадьбу. Это крепко ударило бы по карману. Трофим не скупился на удобрения, получал большие урожаи картофеля, овощей, продавал их на рынке. «Нет, усадьбу надо сохранить, придется смириться», — решил он.

Когда Спицын вышел, Лисицын подумал: «Не круто ли я взял? Да нет, не круто. Мужик он упрямый и добра не ценит. Надо его хорошенько приструнить». Он взволнованно закурил и долго сидел молча, поглядывая на дверь. Ему казалось, что Спицын вернется, извинится. Но Трофим не вернулся.

Однако директорская угроза возымела действие. Трофим стал аккуратно выходить на работу в мастерские и как будто забыл о рыбалке, охоте и прочих занятиях…

Лиза больше не напоминала о переселении в город, но Степан Артемьевич, чувствуя, что такой разговор может в любую минуту возобновиться, стал принимать своего рода контрмеры. Он пригласил жену осмотреть строящийся коттедж.

Английское название «коттедж», пожалуй, не вполне подходило этому русскому теремку. На окраине Борка, на пологом склоне холма совхозные плотники уже заканчивали работы. Строился дом по чертежам. Невысокий, с широкими окнами, с двумя верандами и островерхой крышей с прорезными подзорами, он стоял посреди уютной лужайки. Выше по склону рос молодой березняк, внизу струилась в зарослях ивняка речка Лайма. Дом делился на две половины, в двух квартирах имелось, кроме кухонь, по три разных размеров комнаты. Поодаль сделаны сараи для дров и брусковые хлевы для скотины. У берега Лисицын намеревался устроить причал для катеров, У будущих соседей Яшиных-Челпановых имелся катер, и он хотел приобрести такой же для себя.

Когда он привел Лизу, плотники заканчивали настилать шиферную крышу. Оставалось остеклить рамы и провести в дом водяное отопление.

— Видишь, какие славные хоромы! Лучших и желать не надо, — сказал он жене и повел ее внутрь дома. — Вот здесь, в маленькой комнатке окнами на юг, будет детская. А в двух смежных — столовая и спальня.

— Да, пожалуй, — ответила Лиза. По ее глазам он видел, что новый дом ей понравился.

— А теперь вернемся на улицу. — Когда вышли из дома, он продолжал: — В палисаднике разведем малину, смородину, крыжовник. Устроим цветник. Грядки вскопаем под овощи. А по периметру участок обсадим березками или черемухами. Лучше березками, от их белых стволов больше света.

— Это и будет тот самый шалаш, в котором с милым рай? — улыбнулась жена.

— Точно! — обрадованно подхватил он. — На задах в хлевушке можно держать поросенка. Я помогу тебе ухаживать за ним,

— Ну, зачем нам поросенок?

— На мясо.

— Ты и так сумеешь обеспечить семью продуктами. Тебе не к лицу возиться с поросенком.

— Очень даже к лицу. Впрочем, не хочешь — не надо. А жить здесь будет лучше, чем в нынешней квартире.

— Ты бы такие дома строил для своих рабочих, — сказала Лиза.

— И для рабочих построим. Непременно!

— Тогда ладно. А то как-то неловко занимать такой особняк…

Лиза стала расспрашивать его, двойной ли сделали пол, хорошо ли проконопачены пазы в стенах, чем засыпают потолок — песком или опилками. Степан Артемьевич удивился такой ее осведомленности.

— Все сделаем как положено, — успокоил он жену.

Потом он решил, что надо поближе познакомить Лизу с рабочими совхоза.

— Я давно не был в твоей библиотеке, — признался он. — Сколько у тебя читателей?

— Двести тридцать один.

— Маловато. И ты, значит, сидишь и ждешь, когда они к тебе придут?

— Не мне же идти к ним.

— А если в дальних деревнях люди работают допоздна, им некогда заглянуть в библиотеку? Хочешь, по субботам я буду давать тебе свою машину?

— Зачем, Степа?

— Ты берешь в библиотеке книги, на газике едешь в отдаленную бригаду, раздаешь их там рабочим, а потом через недельку или две приезжаешь с другими книгами для обмена. Ведь просто? Можешь подключить к этому делу и комсомол, Возьми Фиму, нормировщицу, или кадровичку Клаву. Они часто бывают в бригадах, по пути и книги раздадут.

— Признаться, такое мне и в голову не приходило. Пожалуй, пока я буду ездить сама.

— Вот и хорошо. Пока сама, а потом поручим кому-либо. Заодно ближе познакомишься с людьми. Они очень интересные.

— Такие, как сельповский Крючок или этот, ну… которого недавно судили. Спицын, что ли?

— Таких немного. Коллектив у нас дружный.

Лиза довольно охотно последовала совету мужа.

В очередное воскресенье Степан Артемьевич с женой поехал по ягоды. Сергей привез их к опушке сухого и чистого сосняка, обласканного утренним августовским солнцем. Было свежо, с трав на полусонную с ночи землю стекала роса. В хвое сосен шумел ветер. На опушке в мелколесье щебетали птицы.

— Тут и соловьи есть? — спросила Лиза.

— Нет. Это — певчий дрозд, — ответил Сергей. — Соловей — птица теплых краев.

Лиза тихо шла по траве, искала ягоды.

— Рано ищете, — заметил Сергей. — Еще не пришли на место.

Сквозь подрост выбрались на небольшую гладкую полянку, усыпанную пунцово-красной брусникой. Спелая, вкусная, она тяжелыми крупными кистями лежала на кочках. Лиза пришла в восторг:

— Ой, сколько брусники!

Набрав по корзине, они стали выходить из леса. Лиза все любовалась высокими соснами. Ей нравилось ступать по опавшим иголкам, которые похрустывали под ногами, прислушиваться к пению птиц.

Уже в машине она спросила:

— Степа, почему ты раньше не возил меня в лес? Такая прелесть!

— Ты не изъявляла желания. Да и мне все было некогда. — Он положил руку на ее теплое и мягкое плечо. — Теперь будем ездить или лучше ходить по возможности чаще.

Дома за обедом Лиза все посматривала на него, а потом сказала поощрительно:

— Ты теперь вырос в моих глазах, Лисицын! Стал бо-о-ольшим психологом.

— В каком смысле?

— В том смысле, что наловчился руководить не только механизаторами и доярками, но и управлять собственной женой.

— Ты так думаешь? — нерешительно спросил он, не зная, принимать ли это всерьез.

— Признайся, ты прежде считал меня неуправляемой? — Лиза весело, заразительно рассмеялась, сверкая необыкновенно живыми, влажными глазами, и он любовался ею, более того — был прямо-таки без ума от нее.

А она меж тем продолжала:

— Ловко меня обрабатываешь: коттедж, машина для поездок в народ… Потом эта прогулка в лес за ягодами. Росистые травы, пенье дрозда… Ты гений, Степа!

— Я рад, что ты входишь во вкус сельской жизни.

— А все-таки, — она потупилась, погасила улыбку. — Нельзя ли нам оставить за собой квартиру в городе? На случай отступления.

— Отступления не будет, — твердо ответил он. — Впрочем, можно и похлопотать. Только что это тебе даст? Ведь если бы довелось жить и работать в городе, нам бы дали хорошее жилье. Какой смысл держать за собой эту квартирешку?

Лиза долго молчала, видимо хорошенько обдумывая все это.

— Здесь неплохо, — наконец сказала она с явным огорчением. — Но ты не способен понять, что мне надо, чем я жила прежде. Я совсем прекратила научную работу. А ведь так важно собирать нужный материал, обдумывать его, находить зерна истины и, если хочешь, открывать не открытое другими! Без такой каждодневной работы нормальная жизнь невозможна…

Степан Артемьевич озадаченно молчал, не зная, что сказать на этот раз. Он невольно вспомнил главного инженера Челпанова, который тогда сетовал: «Образованная жена, синий чулок, для нашего брата чистая погибель».

В мрачноватом юморке Челпанова была, как ему казалось теперь, доля истины.

— Видимо, придется тебя время от времени отпускать в город рыться в архивах и книгохранилищах, — сказал Степан Артемьевич жене.

— Время от времени? Это все, что ты мог предложить?

— Пока — да, — ответил он уныло.

И все-таки «неопознанный» отец нет-нет да и вспоминался Лизе. Однажды она увидела его во сне. Будто бы они стояли на вокзале, на перроне. Он что-то говорил ей, а она не понимала, хотя была рядом, и досадовала. Потом он удалился, уплыл куда-то в сторону, и оказался в тамбуре вагона. Он махал ей рукой, сняв свою морскую фуражку. Стояла зима, и шел крупный и мягкий снег, как перед Новым годом. Она хотела крикнуть Романенко, чтобы он надел фуражку, а то простудится. Но он сразу скрылся в вагоне, и поезд ушел…