Но почему ее мнимый любовник должен быть непременно лицом академическим и непременно бородатым? Видимо, в его воображении существовала устойчивая связь научной библиотеки, где Лиза работала прежде, с учеными мужами.

«А, чепуха все!» — Степан Артемьевич мысленно посмеивался над собой и шел спать. Спал он по-прежнему крепко, только однажды ему приснился бородатый интеллектуал, целующийся с его женой, и Степан Артемьевич, проснувшись утром, увидел, что лежит как-то странно, чуть ли не поперек кровати…

Приходил новый день, а с ним — новые заботы о кормах, посевах и трудовой дисциплине, и тоска-злодейка пряталась до вечера.

В воскресенье он с утра сходил в магазин за хлебом и, возвращаясь домой, встретил возле крыльца Чикина. Тот вежливо поздоровался, приподняв с лысой головы кепку, и сказал:

— Травы отцвели, Степан Артемьевич. Косить пора!

Сенокос в совхозе начался вчера, во всех отделениях на луга выехали механизаторы с тракторными косилками, но, Чикин, видимо, об этом еще не знал. Лисицын спросил:

— Как вы думаете, не будет дождя?

— Погода, конечно, не благоприятствует, — Чикин озабоченно глянул в облачное небо. — Однако, как я думаю, больших дождей не предвидится. А на ветру сено и без солнца подсохнет хорошо.

— Эх вы, пророк! — Лисицын снисходительно улыбнулся и, неожиданно для себя, а тем более для Чикина, предложил: — Пойдемте пить чай. Я один в доме. Потолкуем. А сенокос начался вчера, вы прозевали.

Еремей Кузьмич из вежливости стал отнекиваться, но Лисицын, обрадовавшись, что нашел собеседника, легонько потянул его за рукав:

— Да чего там! Идемте. Не стесняйтесь.

Чикин посмотрел на свои сапоги — не грязны ли, и проследовал за директором в его двухкомнатную квартиру на втором этаже. Хозяин усадил его на диван, а сам пошел на кухню ставить чайник. Когда он вернулся, Чикин сказал:

— Обстановочка у вас, товарищ директор, скромная не по чину. Но делает вам честь…

— Не понял.

— Ну, скромно живете. Ничего лишнего. Ковров нет, телевизор черно-пестрый. У других нынче стены в коврах, полы тоже. Кто к ним приходит — разуваются. А вы вот меня и разуться не заставили. Между прочим, вы ведь собираетесь ехать по туристской путевке в Санта-Крус?

— Да, а что?

— Я могу дать вам справочку о Санта-Крусах. Их несколько. Я полистал справочник на досуге и сделал выписки. — Чикин достал из кармана листок бумаги, очки, надел их и принялся читать. — Вот, послушайте. Санта-Крус в Боливии, на реке Рио-Гранде, Санта-Крус в Аргентине, у залива Баия-Гранде, Санта-Крус — остров в северной части архипелага Малых Антильских островов в Карибском море. Дальше: Санта-Крус в группе Соломоновых островов в Коралловом море, Санта-Крус-де-ла-Пальма в группе Канарских островов на острове Пальма…

— Стоп! — сказал Лисицын. — Это, кажется, искомое.

— Понятно, — отозвался Чикин. — А все-таки я для вашего сведения дочитаю, можно?

— Валяйте.

— Значит, шестой Санта-Крус-дель-Сур на Кубе, город на побережье Карибского моря. Седьмой Санта-Крус-де-Тенерифе — тоже в группе Канарских островов, на Тенерифе. Вот и восемь Святых Крестов. Есть еще девятый, но он почему-то Санта-Круз, с буквой «з» на конце. Это город в Америке, южнее Сан-Франциско. Побережье Тихого океана. А вы уверены, что путевка на остров Пальма? Рядом с ним остров Тенерифе. И на том, и на другом — по Санта-Крусу. Который из них?

— А шут его знает. Если поедем — разберемся.

— Я все же полагаю, что вас повезут на остров Тенерифе. Он больше острова Пальме. Есть справка о Тенерифе. Значит, так. — Чикин перевернул страницу и поправил очки. — У Санта-Круса на Тенерифе наиболее вместительная стоянка кораблей с отличным дном. Он полностью открыт ветрам от зюйд-оста и зюйда, но ветра эти недолговременны. Здесь мореплаватели запасаются водой из источников, расположенных в глубине острова, — она идет по трубам. Можно достать вино, свежее мясо, свиней, овец, коз, кур, маис, виноград, груши, дыни, лук, тыквы и картофель. Вино продается (лучшее тенерифское) по цене двенадцать шиллингов за пипу…

— Пипа — что такое?

— Испанская мера жидкости.

— А где вы взяли такую справку?

— У капитана Кука. Знаменитого английского мореплавателя. Справка, правда, старая, с бородой. Может, найдете поновее. Но — дарю вам.

— Спасибо за информацию. Пейте чай, — предложил Лисицын. — Может, хотите стопочку?

— Спасибо. Не употребляю. Здоровье берегу.

Степан Артемьевич получше присмотрелся к Чикину. Перед ним со спокойным достоинством сидел скромно одетый, уже старый человек, возможно уверенный в том, что прожитая жизнь дает ему право относиться ко всему окружающему с мудрой и снисходительной усмешливостью. О таких говорят: «Себе на уме». Лицо в морщинках, брови редкие, седые волосы от середины макушки. Глаза серые, тускловатые. Но порой взгляд становился острым, и Чикин щурился, как бы прицениваясь, кто чего стоит. Голос не очень громкий, в нем иногда проскальзывали жесткие нотки. Во всей натуре Чикина ощущалась какая-то не очень ярко выраженная двойственность: скромность стояла рядом с уверенной категоричностью, тихая податливость — с непреклонностью.

Лисицын знал, что деревенский люд относился к Чикину со снисходительным уважением, как обычно относятся к старикам. Он примелькался, его постоянно видели на улице, в клубе, в библиотеке, где он, надев очки, читал от передовиц до подписи редактора газеты, чтобы быть «в курсе жизни». А вечерами он неизменно дежурил на своей скамье, встречая и провожая всех, кто ни пройдет мимо, и для соседей был, наверное, прост и ясен, как спелый огурец.

Но для Лисицына, человека здесь сравнительно нового, Еремей Кузьмич был еще в некотором роде загадкой, которую предстояло разгадать. Степан Артемьевич, придерживаясь истины — корни настоящего в прошлом, не сомневался в том, что Чикин — живая история Борка, которую ему хотелось знать возможно подробнее, и потому попросил:

— Расскажите о себе, Еремей Кузьмич.

Чикин сдержанно вздохнул и неопределенно пожал плечами:

— Жизнь у меня длинная. Всякое было.

— Все по порядку и рассказывайте. Люблю слушать старших.

— Слушать или слушаться? — не без подковырки спросил Чикин.

— И слушать, и слушаться, если старшие говорят дельно, — ответил Лисицын.

— Ладно, если так, — Чикин удовлетворенно кивнул. — Интересного в моей жизни было мало. Я — самый обыкновенный работник среднего звена первых послевоенных лет. Нас в книгах еще называют районщиками… Есть в этом слове неуважение к нашему брату. Вы согласны?

— Пожалуй.

— А между прочим, — продолжал Еремей Кузьмич, — эти самые районщики в трудные времена тянули немалый воз. Это я не к тому, чтобы себе цену набить, нет. Я говорю не о себе только. — Он умолк и махнул рукой.

— О каких трудных временах вы упомянули? — поинтересовался Лисицын.

— Ну вот, к примеру, был я в здешнем колхозе председателем. Меня тогда из райкомовских инструкторов бросили на укрепление кадров…

— Бросили?

— Ну, направили, послали, если хотите. Это после войны. Я, конечно, отказываться не стал, долг не велит. Приехал, принял хозяйство. Людей не хватает, одна нероботь — бабы, старики, подростки. Лошади на конюшне — одна хромая, другая слепая, третья жеребая… Упряжь веревочная. Скотные дворы прохудились, в щели улицу видать.

В райкоме-то дело ясное: руководи знай, езди по командировкам уполномоченным, организуй, требуй, добивайся, чтобы все было в ажуре. А тут, бывало, и за плуг сам становился; из полуголодной бабенки какой пахарь? И пашет, да неглубоко, и борозду иной раз в сторону заведет. Осенью к молотилке становился, снопы на транспортер кидал, мешки с зерном грузил. Всяко приходилось. Однако, скажу вам, со всеми работами справлялись в срок. Старались все — от мала до велика. Да и требовали с нас не так, как теперь. Тогда нам давали твердые планы: государству сдать столько-то зерна, картошки, корнеплодов, льна, мяса, молока, шерсти. Что недоберешь — закупай по дворам, а сдай точно по плану. Все было как по команде, — Чикин усмехнулся. — Нам спускали план посеять столько-то и таких-то культур. Начнешь с агрономом прикидку — площадей недостает. Силенок не хватало после войны, истощались земли из-за плохой обработки, зарастали они кустами, дичали. А в райземотделе за колхозом числилось столько пашни, сколько было с его организации. И кровь с носу — всю ту пашню должен ты засеять и отчитаться перед районом. Ты объясняешь начальству: площадей не хватает. А тебе отвечают: врешь! Не должно быть такого. У нас все учтено, в вашем колхозе столько-то гектаров. И приходилось выкручиваться.