— За охрану президента отвечает Управление ословской полиции, — в конце концов сказала Анна. — И строго говоря, по этой причине президентский визит не твоя проблема. В смысле не наша с тобой. Вдобавок… — она шевельнула рукой, показывая на архивный шкаф под телевизором, — вдобавок мы ничего не нашли. Все тихо-спокойно. По крайней мере среди уже известных нам местных группировок. А равно и в пограничных зонах. Информация, поступившая из-за рубежа, опять-таки свидетельствует лишь о том, что этот визит пройдет вполне благополучно. — В ее голосе послышались нотки новостного ведущего: — Визит президента, решившего отдать дань уважения Норвегии как стране своих предков и доброму партнеру США. Нет ни малейших признаков того, что кто-то строит иные планы.

— А это по меньшей мере странно, да? Ведь…

Он умолк.

Госпожа президент села в черный лимузин. Какая-то женщина проворно помогла ей с пальто, которое едва не защемило дверцей автомобиля. Норвежский премьер-министр улыбнулся и помахал рукой телевизионщикам, чуть энергичнее в своем детском восторге, чем следовало бы, — шутка ли, такие важные гости!

— Объект мировой ненависти номер один. — Петер Салхус кивнул на экран. — Мы знаем, что буквально каждый день разрабатываются планы убийства этой женщины. Каждый день, черт побери. В США, в Европе. На Среднем Востоке. Повсюду.

Анна Биркеланн шмыгнула носом, провела указательным пальцем по верхней губе.

— Но так происходит с давних пор, Петер. И она не единственная. В свою очередь мы и наши коллеги по всему свету неустанно пресекаем беззаконие, чтобы преступные планы не стали реальностью. У США лучшая в мире разведслужба и…

— Тут мнения ученых расходятся, — съязвил Салхус.

— …и самая оперативная в мире полиция, — невозмутимо продолжала она. — По-моему, тебе незачем беспокоиться за американского президента и не спать по ночам.

Петер Салхус встал и толстым пальцем нажал кнопку выключателя, как раз когда телеоператор дал крупный план американского флажка, прикрепленного сбоку на капоте бронированного автомобиля. Красно-бело-синий флажок встрепенулся на ветру, лимузин набрал скорость.

Экран погас.

— Собственно говоря, я тревожусь не о ней, — сказал Салхус.

— Ну тогда я вообще не понимаю, о чем ты. — В голосе Анны сквозило нетерпение. — Все, ухожу. В случае чего ты знаешь, где меня найти.

Она подняла с полу пухлую папку с бумагами, выпрямилась и пошла к выходу, но, уже взявшись за ручку и приоткрыв дверь, обернулась:

— Если тебя тревожит не Бентли, то кто?

Петер Салхус тряхнул головой, слегка нахмурил брови, словно толком не расслышал вопрос, и вдруг решительно произнес:

— Мы. Меня тревожит, что может случиться с нами.

Дверная ручка странно холодила ладонь. Анна выпустила ее. Дверь медленно закрылась.

— Не с нами двумя, — улыбнулся он, глядя в окно. Знал, что она покраснела, и не хотел этого видеть. — Меня тревожит… — сжатый кулак изобразил в воздухе что-то вроде большого круга, — Норвегия. — Он наконец-то посмотрел ей прямо в глаза. — Что будет с Норвегией, если все пойдет наперекосяк?

Анна Биркеланн не вполне поняла, что он имеет в виду.

Госпожа президент наконец-то осталась одна.

Головная боль крепко впилась когтями в затылок, как обычно после таких вот дней. Президент осторожно села в кремовое кресло. Эта боль — давняя ее знакомая и частая гостья. Лекарства не помогали, скорей всего потому, что она никогда не говорила врачам о своем недомогании и прибегала только к средствам, продающимся без рецепта. Голова болела по ночам, когда дневная суматоха оставалась позади и можно было наконец-то скинуть туфли и положить ноги повыше. Пожалуй, почитать книгу или закрыть глаза и ни о чем не думать, пока не придет сон. Но, увы. Надо сидеть неподвижно, слегка откинувшись назад, отведя руки в стороны и уперев ноги в пол. Прикрыв глаза, но ни в коем случае не зажмуриваясь; красная тьма под веками усиливала боль. Немножко света необходимо. Совсем чуть-чуть, сквозь ресницы. Руки расслаблены, ладони разжаты. И торс расслаблен. Внимание нужно сосредоточить как можно дальше от головы, на ступнях, которые она изо всех сил прижимала к напольному ковру. Снова и снова, в такт с медленным биением пульса. Не думать. Не зажмуривать глаза. Прижимать ноги к полу. Еще раз и еще.

В конце концов на хрупкой грани меж сном, болью и бодрствованием когти, стиснувшие затылок, потихоньку ослабляли хватку. Она никогда не отдавала себе отчета, как долго продолжался приступ. Обыкновенно минут пятнадцать. Иной раз она с испугом смотрела на часы не в силах поверить, что они идут правильно. В редких случаях все занимало считаные секунды.

Вот и сейчас тоже, судя по будильнику на ночном столике.

Очень-очень осторожно президент подняла правую руку, приложила к затылку Но сидела по-прежнему неподвижно. Ноги в размеренном ритме прижимались к полу, с пятки на мысок и обратно. Ладонь холодная — от затылка к плечам побежали мурашки. Боль в самом деле ушла, без остатка. Она облегченно вздохнула и встала с кресла, так же опасливо, как и села.

Хуже всего в этих приступах, пожалуй, не сама боль, а состояние возбужденного бодрствования, наступавшее следом. За почти два десятка лет Хелен Лардал Бентли привыкла временами обходиться попросту без сна. Случалось, боль на несколько месяцев кряду оставляла ее в покое, однако за последний год сеанс в кресле превратился чуть ли не в еженощный ритуал. Поскольку же она никогда и ничего попусту не растрачивала, в том числе и время, то постоянно удивляла своих сотрудников прекрасной подготовленностью к ранним утренним совещаниям.

Сами того не зная, США заполучили президента, которому обычно приходилось довольствоваться четырьмя часами сна в сутки. И до поры до времени бессонница останется тайной, известной лишь ее мужу, за много лет привыкшему спать при свете.

Сейчас она была совершенно одна.

Ни Кристофер, ни дочь Билли не сопровождали ее в поездке. Госпоже президенту стоило больших усилий удержать их дома. У нее до сих пор сердце щемило при мысли о том, как глаза мужа потемнели от недоуменного разочарования, когда она объявила, что поедет одна, без семьи. Поездка в Норвегию — первый после инаугурации официальный визит президента за рубеж — носила чисто представительский характер, вдобавок целью ее была страна, встреча с которой наверняка оказалась бы для двадцатилетней дочери и увлекательной, и полезной. В общем, причин отправиться всей семьей хватало с избытком, и первоначально план был именно таков.

Однако мужу и дочери пришлось остаться дома.

Хелен Бентли осторожно сделала несколько шагов, словно проверяя, надежен ли пол. Головная боль действительно утихла. Она потерла лоб, потом обвела взглядом комнату. И, собственно, только теперь увидела, как красиво обставлен номер. Все выдержано в холодновато-строгом скандинавском стиле — светлое дерево, светлые ткани, тюль и, пожалуй, чуть многовато стекла и стали. В особенности ее внимание привлекли светильники. С абажурами из матированного стекла. Разные по форме, они гармонировали друг с другом, образуя не очень понятное ей единство. Она коснулась одного из них ладонью и ощутила мягкое тепло низковольтной лампочки.

Они повсюду, думала она, скользя пальцами по стеклу. Они вездесущи и следят за мной.

Привыкнуть к этому невозможно. Где бы, по какому бы поводу и с кем бы она ни была, независимо от времени суток и учтивости — они всегда здесь, рядом. Ясное дело, она понимала: иначе нельзя. И с не меньшей ясностью уже через месяц после вступления в должность поняла и другое: ей никогда не свыкнуться с этой более или менее незримой охраной. Телохранители, сопровождавшие ее днем, — это еще так-сяк. Она очень быстро стала считать их частью будничной жизни. Видела, что они разные, узнавала в лицо, некоторых даже называла по имени, хотя вполне допускала, что эти имена фальшивые.

Куда хуже обстояло с другими. С несчетными невидимками, с вооруженными, скрытыми тенями, которые постоянно окружали ее, а она знать не знала, где они. И от этого мучилась неловкостью, неуместной паранойей. Ведь они присматривали за нею. Желали ей добра, коль скоро вообще испытывали какие-то чувства, а не только выполняли свой долг. Она полагала себя подготовленной к жизни в качестве объекта, однако за несколько недель на президентском посту поняла, что подготовиться к этому невозможно.