— Так. Бабушка Анжель звала ее. И дедушка Робер тоже. Потом они привыкли. Больше ее не приглашают. Ей действительно не хочется приезжать. Думаю, потому, что это ей напоминает о смерти мамы, а она хочет все забыть.

Мы подъехали к ручью.

— Мельница уже недалеко, — сказала Мари-Кристин.

— Мельница?

— Так называется дом — «Мельница на перекрестке». Он действительно стоит на перекрестке. Отсюда и его название. Теперь там уже нет мельницы. Мой прадедушка был мельником.

— Что-то я плохо понимаю. Будет лучше, если ты мне немного расскажешь об этом месте и о людях, к которым ты меня везешь.

— Я же сказала, мы едем навестить мою тетушку Кандис, а она живет в доме, который был когда-то мельницей, стоявшей на перекрестке дорог.

— Это я поняла, но…

— Ну, мой прадедушка был мельником, а дедушка заработал кучу денег на бирже или еще где-то и сказал, что не собирается всю жизнь оставаться мельником. Поэтому он закрыл мельницу и стал знатным человеком. Но он опозорил себя, женившись на цыганке. У них родились две дочери — Кандис и Марианна. Марианна была самая красивая женщина на свете. Она уехала в Париж и стала натурщицей. Она вышла замуж за моего папу и родилась я, а когда мне было девять лет, она умерла. Тетя Кандис живет в старом доме с Нуну.

— С кем?

— Со старой няней, конечно. Нуну никогда не покинет Кандис.

— А Кандис… Она не вышла замуж?

— Нет. Она и старая Нуну живут вдвоем. Я не думаю, что они когда-нибудь забудут Марианну.

— Очень странно, что они не навещают вас.

— Ничего странного. Вы это поймете, когда их узнаете. Кандис не была у нас три года.

— С тех пор, как умерла ее сестра?

— Правильно. Поехали. Я покажу место, где упала моя мама. Это гиблое место. Одного человека лошадь сбросила почти на том же месте, где умерла мама. Это место называют «чертов угол». Говорят, это происходит потому, что люди скачут галопом через поле и неожиданно оказываются на перекрестке, поэтому вынуждены резко останавливаться. Смотрите. Это здесь.

Она внезапно остановилась, я тоже. Мы смотрели на поле, покрытое травой. Перекресток находился у ручья, который мог быть притоком протекавшей поблизости реки. Там стоял дом мельника. Дом возвышался над местностью, а за домом стояли, как мне показалось, амбары.

На воротах было написано «Мельница на перекрестке».

— Твоя тетя ждет нас?

— О, нет. Мы просто нанесем визит.

— Но, может быть, она не хочет меня видеть?

— О, она захочет. И она будет рада видеть меня. И Нуну тоже будет рада.

Она спрыгнула с лошади. Я последовала ее примеру. Мы привязали лошадей к столбу ворот и пошли по заросшей травой дороге.

Мари-Кристин взяла дверной молоток и стукнула по двери. Раздался громкий удар. Тишина. Я чувствовала себя неудобно. Нас не ждали. С чего это Мари-Кристин пришло в голову навестить свою тетю?

Я с облегчением подумала, что дома никого нет, но дверь открылась и в проеме показалось лицо. На нас смотрела седая женщина лет, должно быть, семидесяти.

— О, Нуну, — сказала Мари-Кристин, — я пришла навестить вас. А это мадемуазель Тремастон, которая приехала из Англии.

— Из Англии? — Старая женщина разглядывала меня подозрительно, а Мари-Кристин продолжала:

— Двоюродный дедушка Робер был другом ее мамы, известной актрисы.

Дверь широко открылась, и мы с Мари-Кристин вошли в темный холл.

— Тетя Кандис дома? — спросила Мари-Кристин.

— Нет, она вышла.

— Когда она вернется?

— Не знаю.

— Тогда мы побеседуем с тобой, Нуну. Как поживаешь?

— Ревматизм замучил. Думаю, будет лучше, если мы пройдем в мою комнату.

— Что ж, пошли. Возможно, тетя Кандис скоро вернется.

Мы поднялись по ступенькам и вошли в открытую Нуну дверь. Нуну пригласила нас сесть.

— Ну, Мари-Кристин, — сказала она, — давненько ты не была у нас. Ты должна приезжать чаще. Ты же знаешь, что мадемуазель Кандис не желает ездить в Серый дом.

— Я показываю мадемуазель Тремастон наши окрестности, интересные места, людей и все прочее. Ты и тетя Кандис — часть моей программы.

— Как вам здесь нравится, мадемуазель?

— Я нахожу, что здесь очень интересно.

— Далекий путь вы проделали из Англии. Я отсюда никуда не выезжала с тех пор, как родились Марианна и Кандис. Давненько это было. Их мама умерла после родов, и кто-то должен был присматривать за детьми.

Она заметила мой взгляд и сказала, почти извиняясь:

— Привязываешься к детям, за которыми ухаживаешь. Я была нянькой их отца. Я смотрела за ним как за собственным сыном. Его мать и то меньше о нем беспокоилась. Он рос послушным мальчиком. Позднее у него обнаружились редкие способности делать деньги. Мельница ему не подходила. Он всегда заботился обо мне. «Ты не должна нуждаться, пока я жив», — говаривал он. Затем он женился на этой цыганке. Это он-то, который всегда отличался умом… Уехал и женился! А потом остался с двумя малютками. Ей нельзя было рожать детей. Кто-то может, кто-то нет. Он сказал мне: «Нуну, ты должна вернуться». И я вернулась.

— Мне кажется, что именно здесь вы и хотели бы жить, — заметила я.

— Надеюсь, вам понравится у нас. — Она вытерла глаза, в которых стояли слезы. — Вы должны простить меня, — продолжала она. — Иногда я не могу сдерживаться. Горько терять тех, кто так дорог.

— Я знаю, — сказала я.

В разгар нашей беседы вернулась Кандис.

Мы услышали, как она вошла, и Мари-Кристин вскочила со стула.

— Тетя Кандис, я здесь, с Нуну. Я привезла мадемуазель Тремастон повидать тебя!

Кандис вошла в комнату. Она была высокая, стройная и симпатичная и очень напомнила мне портрет ее сестры, который я видела. Цвет ее волос был тот же, что и у женщины на портрете, но более приглушенный, глаза были серьезными, в них полностью отсутствовало озорное выражение, которое делало ее сестру такой привлекательной. Короче, она была бледной тенью своей сестры.

Она казалась очень сдержанной и быстро оправилась от удивления, увидев Мари-Кристин и гостью.

Меня представили.

— Я слышала, что вы живете в Сером доме, — сказала она, — в деревне быстро распространяются новости. Мари-Кристин заботится о вас, как я вижу.

— Мы большие друзья, — объявила Мари-Кристин, — я учу мадемуазель Тремастон французскому, а она меня — английскому.

— Очень полезное занятие. Вы познакомились с месье Буше в Лондоне, верно?

— Да, он был другом моей матери.

— Ее мама была известной актрисой, — заметила Мари-Кристин.

— Я слышала, — сказала Кандис. — Как вам нравится во Франции? Здесь совсем не так, как в Англии, я думаю?

— Да, вы правы, и мне очень нравится.

— Серый дом интересный дом, не так ли?

— Очень.

— Вы уже были в Париже?

— Нет, еще нет.

— Вы, конечно, поедете туда?

— Надеюсь, скоро. Мы собираемся за покупками, и я надеюсь увидеть студию отца Мари-Кристин.

Выражение ее лица заметно ожесточилось. Похоже, она к нему небезразлична и не может скрыть своих чувств при упоминании его имени.

Она сказала:

— Париж очень интересный город.

— Я с удовольствием съезжу туда.

— Вы собираетесь долго пробыть во Франции?

— Она останется надолго, — вмешалась Мари-Кристин. — Дедушка Робер говорит, что она должна считать Серый дом своим домом.

Я сказала:

— Мои планы еще не ясны.

— Потому что ее мама умерла, — вставила Мари-Кристин.

— Сочувствую вам, — сказала Кандис. — Смерть может быть… опустошающей.

Я подумала: память о Марианне преследует этот дом. Кандис чувствует это не меньше, чем Нуну.

Кандис показала мне дом, и мы мило провели время, непринужденно болтая.

— Вы должны приехать снова, — сказала на прощание Кандис.

Мари-Кристин удовлетворенно улыбалась, когда мы сели на лошадей и поехали обратно.

— Ну, вот, — сказала она, — вы познакомились с тетей Кандис и Нуну.

— Она, кажется, не стремится встречаться с вашей семьей? — осторожно спросила я.