Нужно собраться с мыслями и выбираться из постыдной ситуации. Но Эллен была не на шутку захвачена происходящим и не могла подобрать ни единой причины для того, чтобы прекратить это.

Слабые героические усилия приводили ее в смятение, пробуждая в ней тяжкие раздумья и томление. Когда это закончится? Как это закончится?

Внезапно Стэнтон отодвинулся, его дерзкая рука выбралась из-под платья, а восхитительные губы оторвались от губ Эллен.

– Что такое? – спросила она, растерявшись от такой резкой остановки.

Эллен вглядывалась в Стэнтона, понимая, что еще никогда не видела более прекрасного зрелища. Его синие глаза блестели от вожделения, но в них также светилась несомненная нежность. На нее прежде никогда не смотрели так, будто она замечательная и необыкновенная, и она могла бы остаться здесь навеки, глядя на него, наслаждаясь его вниманием.

Их объятия взволновали Стэнтона так же, как и ее саму. Он тяжело дышал, щеки его горели, губы увлажнились и распухли от поцелуев. Он выглядел озадаченным, словно не мог понять, с чего вдруг распластал Эллен на столе и как вообще они оказались в такой постыдной ситуации. Все происходило так быстро, что они словно взлетели на головокружительную высоту, а Эллен казалось, что земля сошла со своей оси.

Она не сомневалась, что, если встанет, пол уйдет из-под ног и она не сумеет удержать равновесие. Эллен никогда не думала, что ее могут захлестнуть подобные чувства, что ей не хватит силы воли противостоять натиску. Она с трудом удерживалась, чтобы не опозориться, кинувшись ему на шею, снова потянув на себя и начав все заново.

– Разве поцелуи… это не прекрасно? – Стэнтон усмехнулся, и на его щеке появилась ямочка. Он выглядел восхитительно, опасно и был красивее„чем должен быть мужчина.

– Да. Я и не представляла…

– Не представляли?

Он положил руки ей на плечи, а потом медленно повел их вниз, неторопливо проводя по груди Эллен, по ее животу и бедрам.

– Я… мне кажется, что у меня внутри все истерзано, – призналась она.

– Разумеется, и держу пари, вы хотите, чтобы я облегчил ваши страдания. Между прочим, я могу.

– Прошу вас…

Это прозвучало как мольба о милосердии. Как после удара молнии, Эллен переполняла безграничная энергия, которой уже не хватало места. Она затопила ее, доводя до безумия, вынуждая стремиться к… к… чему? Как может она держать себя в руках, если ее терзают приводящие в смятение муки?

В последний раз проведя руками по телу Эллен, Стэнтон выпрямился и стал поправлять на себе одежду. Игривый любовник исчез, нежное выражение стерлось с его лица. Перед Эллен стоял искушенный, вежливый и совершенно безучастный мужчина, в то время как она вся дрожала, волосы растрепались, платье сбилось, подол задран кверху.

Эллен казалась самой себе полотенцем, которое отжали и повесили на крючок. Каждая клеточка в ней ныла от непонятного голода и требовала насыщения, но она понятия не имела, какое лекарство ей нужно.

– Мы… мы закончили? – решилась она спросить.

– Да.

– Но вы не можете оставить меня вот так!

– Я собираюсь оставить вас именно так, несносная вы шлюшка.

– Шлюшка?!

– Думаю, мы выяснили раз и навсегда, какого сорта женщиной вы являетесь на самом деле.

– На что вы намекаете?

– Вы ничем не отличаетесь от всех остальных и готовы, как и любая другая, раздвинуть ноги, если в вашу сторону посмотрит подходящий мужчина.

– Никогда! – запротестовала Эллен, хотя непонятно, чего ради она задергалась. Он совершенно прав: она шлюха! Как унизительно! Как оскорбительно!

– Теперь, когда ваш истинный характер стал понятен, – продолжал Стэнтон, – может быть, вы хорошенько подумаете, прежде чем ханжески показывать своим пальчиком на других.

С этими словами он повернулся и вышел из библиотеки, спокойный и собранный, ничем не давая понять, что мгновение назад уничтожил Эллен без надежды на спасение. Дверь захлопнулась с решительным щелчком, и Эллен осталась одна терзаться и мучительно размышлять. Она лежала на столе и смотрела в потолок.

Нужно сесть, привести себя в порядок и уйти отсюда, пока ее никто не заметил, но она не могла шевельнуться.

Что на нее нашло? Что она наделала и зачем? И из всех людей – со Стэнтоном!

Эллен в смятении застонала. Этот человек – колдун, только этим можно объяснить его дьявольскую притягательность, и она вцепилась в это объяснение, словно в спасательный трос. Единственная возможная альтернатива – признать, что она поддалась страсти и позволила соблазнить себя, но признание правды слишком унизительно. Она и в могилу уйдет, отрицая, что произошло нечто предосудительное, отрицая свое соучастие.

С огромным усилием Эллен поднялась, но колени ее подогнулись, и она рухнула на пол. Карточная колода – главный символ ее одинокого существования – рассыпалась во время натиска Стэнтона. Несколько карт упало на пол, и теперь Эллен лежала на них, свернувшись калачиком, как на осенних листьях…

Эллен взяла в руки одну из карт. Это оказался червовый валет. Его ухмыляющееся лицо словно издевалось над ней за постыдное поведение. Она отшвырнула карту, будто та обожгла ее руку; потом с трудом поднялась на ноги. Нужно бежать отсюда. Нужно найти способ сообщить Ребекке и Лидии, что она уехала. Она отправится в городской дом. Это недалеко, и если ей повезет, она сможет добраться туда никем не замеченная. Там она спрячется, понемногу придет в себя и обдумает, как быть дальше, ибо нет и тени сомнения, что больше она встретиться со Стэнтоном не сможет.

Эллен вышла в холл и осмотрелась. Никого не заметив, она бегом кинулась к ближайшему выходу и исчезла во тьме.

– Принеси мне чаю, – приказала Лидия Бертон нерасторопной горничной, – и поторопись, или следующим человеком, с которым я буду разговаривать, будет лорд Стэнтон.

При упоминании хозяина девушка поспешила прочь, а Лидия, кипя гневом, решала, как она ей отплатит. Она всю свою жизнь обдумывала планы мести, исполняя их с жестокой и злобной радостью. Обычно она казалась спокойной и скромной, и осмелившиеся перечить ей считали, что она безобидна, но очень ее недооценивали.

В столовой висело зеркало. Увидев свое отражение, Лидия тут же перестала испытывать сожаление. Она родилась некрасивой – волосы мышиного цвета, глазки-бусинки, острые нос и подбородок, и к тридцати пяти годам не похорошела. Фигура тоже у нее была своеобразная – сутулые плечи и слишком широкие бедра, к тому же она была плоская как доска – грудь у нее так и не развилась.

Невозможно сосчитать, как часто отец жаловался на ее невзрачность. Когда вечно оскорбляющий ее старик умер, Лидия не горевала ни единой секунды. Хорошо смеется тот, кто смеется последним – а Лидия тратила его деньги и распоряжалась его собственностью.

Она получила особое удовольствие, когда мучила отца, лежавшего на смертном одре, рассказывая ему, как будет все это транжирить, а он уже не сумеет ей воспрепятствовать, и любила думать, что именно эти исполненные злобой слова подтолкнули его к могиле.

Горничная принесла чай и накрыла на стол. Лидия схватила девушку за руку и сильно ущипнула, оставив след.

– Если ты еще раз посмеешь не обратить на меня внимания, – предупредила она, – я велю тебя выпороть, а потом выкину на улицу, и будешь бродяжничать. Никто никогда больше о тебе не услышит.

Глаза девушки расширились от испуга, но она осмелилась огрызнуться:

– Граф никогда вам этого не позволит.

– Так ведь граф никогда и не узнает, правда? – Лидия так мрачно и опасно улыбнулась, что горничная кинулась прочь, а Лидия поняла, что здесь ей больше волноваться не придется. Она улыбалась, наслаждаясь такой осторожной демонстрацией своей власти.

Как приятно ставить себя выше других и потакать своим небольшим слабостям! Лидия вздохнула от удовольствия.

В холле раздался шум, в комнату вошла Ребекка, и Лидия приняла свой обычный вид. Ребекка так невыносимо изящна – кажется, она не идет, а скользит. Приподнятое настроение Лидии мгновенно улетучилось. Она не выносила постоянных напоминаний о совершенстве Ребекки! Ее безупречность на фоне скучной ординарности Лидии была подобна буйному разгневанному чудовищу, пожирающему Лидию заживо.