Диас поставил перед ней тарелку горячего овощного супа и стакан молока. Потом налил и себе тоже, сел напротив девушки и приступил к еде. Милла осторожно зачерпнула ложкой немного бульона и с трудом проглотила. Она обожгла саднящее горло, но все же горячий суп согрел ее, и приятное тепло растеклось по телу. Никогда прежде она не жаловалась на потерю аппетита, но сейчас она была настолько слаба, что даже подъем ложки был для нее слишком большим усилием, и она через силу заставляла себя есть. Милла не поднимала головы и пристальным взглядом смотрела в тарелку.

Она не могла сейчас ничего и никого видеть, не хотела ни о чем думать. Милла вся словно оцепенела и сжалась. Боль - свирепая и мучительная, притаилась где-то на краю сознания, как будто поджидая случая, чтобы снова внезапно наброситься на свою безвольную жертву.

Когда Милла закончила есть, Диас убрал тарелки и вновь отвел ее в ванную. Он вытащил из шкафчика несколько полотенец и мочалку.

- Раздевайся, - сказал он, - и иди в душ, а я пока принесу твою ночную рубашку.

Если бы у нее было хоть немного сил, Милла, возможно, воспротивилась бы, или хотя бы заперла за ним дверь. Но сил хватило лишь на то, чтобы автоматически раздеться, затем включить горячую воду и залезть под душ. Стеклянная перегородка была настолько прозрачна, что абсолютно ничего не скрывала, но Милла была так слаба и безучастна, что не могла сейчас беспокоиться еще и об этом.

Она едва успела вытереться, когда Диас снова вернулся и принес с собой кучу всяких вещей, которые могли бы ей понадобиться. Он разложил ее туалетные принадлежности и косметику на туалетном столике, положил фен в один из ящиков стоящего рядом шкафа, а ночную рубашку на табурет. Милла надела ночную сорочку, села перед зеркалом и безучастно уставилась на множество тюбиков и баночек, пытаясь вспомнить, для чего все они нужны.

- Этот, - подсказал Диас, пододвигая к ней флакон с косметическим молочком.

Он много раз наблюдал через открытую дверь ванной, как Милла готовится ко сну; всегда долго и терпеливо ожидая в постели и обжигая девушку голодным страстным взглядом.

Милла послушно вылила немного молочка на ватный диск и протерла лицо. Потом Диас придвинул ей увлажняющий крем, и она бездумно нанесла его на лицо и шею. Затем он наклонился, поднял ее на руки и унес из ванной в спальню. В углу уже горел зажженный торшер, одеяло было откинуто. Диас уложил Миллу в кровать, заботливо укрыл одеялом и потушил свет.

- Спокойной ночи, - сказал он, и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Милла уснула мгновенно, словно ее измученный мозг не выдержал чрезмерной нагрузки и отключился, но через несколько часов она проснулась от собственного хриплого крика. Милла в замешательстве коснулась лица, залитого слезами, а через секунду жестокая память унесла ее назад и вернула боль потери. Это было так мучительно, что она не смогла больше лежать в кровати. Милла встала и принялась шагать по маленькой спальне, обхватив себя руками, словно пытаясь унять терзающую боль. Но, как и днем в машине, все те же глухие, разрывающие душу рыдания, вырвались из ее груди и горла. Она выла от горя, только сейчас понимая, почему в некоторых культурах люди, понесшие тяжелую утрату, рвут на себе одежду и волосы. Ей хотелось разбить мебель, швырнуть что-нибудь об стену. Еще сильнее Милле хотелось броситься с криком в океан и утонуть в ледяной воде, чтобы избавиться от воспоминаний и боли. Но мало-помалу нервное истощение и усталость сморили ее, и она снова легла в постель.

Наступило ясное, солнечное утро. Милла поднялась с кровати, оделась и подошла к окну. Теперь при свете дня она могла рассмотреть песчаные дюны и бесконечную гладь Атлантического океана, который катил свои тяжелые волны, казалось, прямо на нее. Вверх и вниз по побережью тянулись выстроенные в ряд домики: большие и маленькие, новые и не очень. Летом здесь должно быть не было свободного места от отдыхающих, но сегодня утром берег выглядел пустынно и одиноко. Девушка еще немного постояла у окна и побрела на кухню. На столе стоял кофе, приготовленный Диасом, но самого его нигде не было видно. Чуть погодя, на кухонном столе девушка нашла коротенькую записку: «Уехал за продуктами».

Милла налила себе чашечку кофе и решила осмотреть домик, в который ее привез Диас. Помимо кухни, ванной, и большой спальни, в которой она провела эту ночь, в доме было еще две небольшие комнаты. В одной из них, расположенной прямо рядом со спальней Миллы, должно быть, спал Диас, так как постель там была смята. Рядом с кухней находилась довольно просторная прачечная, в которой без труда поместились большая стиральная машина и сушилка. Из кухни девушка прошла в светлую, просторную гостиную с удобной мягкой мебелью и телевизором с двадцатипятидюймовым экраном. В передней части дома была расположена крытая терраса, на ней стояли белый столик и плетеные белые стулья, на которых беспорядочно лежали подушки с ярким цветочным узором. Прямо с террасы открывался великолепный вид на сияющий океан, в котором отражалось синее безоблачное небо. Утренний воздух был холодным, и, постояв несколько минут на террасе, Мила озябла и вернулась в теплую кухню, чтобы налить себе еще одну чашечку кофе.

Внутри у нее сейчас была абсолютная пустота и безысходность. Больше десяти лет она держала себя в руках, не позволяя отчаянию завладеть ее душой, все свои силы и чаяния сосредоточив на поиске Джастина. Боль жила в ней постоянно, но одновременно с нею были также цель и надежда. Теперь же не осталось ничего, кроме боли.

Нужно будет выбросить все те камни, которые она собирала для Джастина, они ему никогда уже не пригодятся. Более трех лет назад Милла начала свыкаться с мыслью, что даже, если она и найдет своего мальчика, то все равно не будет с ним рядом. На седьмой день рождения Джастина она поняла, что он безвозвратно потерян для нее. И то, что она, наконец, нашла своего малыша, не меняло этого факта. Вся его жизнь теперь была сосредоточена вокруг других людей, именно их он любил и знал как своих маму и папу. И лишить его этого - значит разрушить весь его привычный мир, саму основу его жизни. Она любила своего мальчика, Боже, как же сильно она его любила, и, значит, должна отпустить. Милла так долго и упорно искала его, чтобы убедиться, что с ним все хорошо… а сейчас он потерян для нее. Ее малыш никогда не будет рядом с ней.

Милла надеялась, что найдет успокоение в том, что у сына счастливая жизнь и любящие родители. И, видит Бог, она радовалась этому, но горе ее было таким огромным, что она просто не представляла, как жить дальше. Это было так, словно она снова теряла его раз за разом.

Милла сделала свой выбор, и теперь нет пути обратно. Дэвид был ошеломлен, когда она сказала ему, как им следует поступить. Он плакал, ругался, бушевал - он прошел все те стадии отчаяния, которые она преодолела в одиночку.

- Мы же только что нашли его! - кричал он. - Как мы можем теперь отказаться от него, даже ни разу не увидев, не поговорив с ним?

- Посмотри на его лицо, - мягко сказала Милла, протягивая бывшему мужу фотографии смеющегося Джастина, - он счастлив, как мы можем лишить его этого счастья?

- Но мы могли бы хотя бы увидеться с ним! -Настаивал Дэвид, отчаявшись. - Проклятье, Милла, я согласен, что мы не можем разрушить его жизнь, лишив родителей, но у нас появился шанс заново узнать своего сына.

- Нет, как ты не понимаешь? Подумай только, как поступят его приемные родители, если мы сделаем что-либо без их ведома или вопреки их желаниям? Они любят его, они растили все это время нашего мальчика как собственного сына. Знаю только, как я поступила бы, будь на их месте. Я схватила бы его в охапку и убежала бы на край света.

- Но мы могли видеться с ним хотя бы изредка, - умолял Дэвид, уничтоженный правдой ее слов.

- Это должны решить только его приемные родители. Все мы должны поступить так, как будет лучше для Джастина, позабыв о своем горе. Дэвид, у тебя ведь тоже есть семья, которую ты любишь. Подумай и о ней. Мы не можем разрушить жизнь стольких людей из-за собственного эгоизма.