Именно в Абердине 20 февраля 1967 года появился на свет Курт Кобейн. Вообразите себя жителем маленького городка в ста милях от Лондона, Hью-Йорка или Лос-Анджелеса, и единственной целью вашего существования станет большой город. Однако Абердин и примыкающий к нему городок Хокиэм лелеяли свою самобытность и изоляцию.

От Абердина отходят три дороги, две из них заканчиваются тупиками, третья ведет в Олимпию и далее — в Сиэтл. Именно ее и выбрал Кобейн. Однако только после того, как он два десятилетия своей жизни провел в оазисе.

Та же самая лесообрабатывающая промышленность, которая вызвала к жизни Пьюджетополь, привела переселенцев в залив Грей, расположенный между островом Ренни и рекой Чехоллз. В 1880-е годы поселенцы начали вырубку лесов, растущих вокруг залива, буквально набросившись на огромные природные богатства этих безлюдных земель. В устье залива возник наспех сооруженный городок Грейс Харбор Сити, поставивший перед собой грандиозную цель: перегнать Сиэтл и стать самым крупным городом штата Вашингтон.

Через два года деловой бум пошел на спад, и Грейс Харбор Сити стал поселением-призраком с покинутыми домами, выстроенными из той самой древесины, на которой он хотел разбогатеть. В наше время это сооружение — часть государственного парка с помпезным названием «Оушен Сити», этакой смелой попытки превратить пропитанное дождями и продуваемое ветрами Тихоокеанское побережье в рай для отдыхающих. Отправляясь туда, не забудьте надеть теплое белье; государственный парк «Оушен Сити» так же похож на Гавайи, как Абердин на крупный город. Со своим девятнадцатитысячным населением (плюс еще девять-десять тысяч в близлежащем Хокиэме) этот город-гигант не стал воплощением мечты Грейса Харбора.

Оставив в стороне рекламные разглагольствования об «Оушен Сити», обнаруживаешь, что Абердин — место, где люди рождаются, но отнюдь не стремятся поселиться. Когда Курт Кобейн описывал его как «мертвый городишко лесорубов на побережье Тихого океана…

«Твин Пикc» без того (мистического. — Ред.) напряжения», он не грешил против истины. Знаменательной датой в Абердине является День Hеоткрытия в конце апреля, когда — и это классно! — отмечается день, в который капитан Джордж Ванкувер, направляясь к проливу Хуан-де-Фука, не заметил залива Грейс. Горожане в порыве странного чувства — некой смеси грусти и иронии — выбегают в полночь на берег и кричат волнам: «Эй, Джордж!» Hе лучшая реклама для туристов.

Все же в городке имеются бары и клубы, целая вереница пабов и ресторанов на Хэрон-стрит, рядом с рекой, а также парочка местных заведений «быстрой еды» — пирожковые закусочные «Даффи'з», расположенные по обеим сторонам того, что называется центром города. Закусочная «Даффи'з Ист» стоит рядом с дорогой, ведущей к Олимпии, за местным Залом съездов и потенциальной туристской достопримечательностью (если бы в городишко заезжали туристы) — историческим морским портом залива Грейс. Если повернуть направо, не доезжая до этой «дальней» окраины, вы попадете на наиболее заметное сооружение Абердина — мост через реку, который связывает местных жителей с торговым центром «Южный берег», где расположены магазины «Сейфвей» и универмаг «Кеймарт». Можно также отправиться в восточную часть города к торговому центру «Уишка» с универмагом «Пэй-энд-Сейв». Или остаться дома, предаваясь грустным размышлениям об экономическом спаде и его жестоком ударе по местной лесной промышленности.

Когда «Коммерческая компания залива Грейс», флагман лесной промышленности Абердина начала века, обнаружила, что местные пролетарии начали вступать в профсоюзное движение «Индустриальные рабочие мира», она для устрашения народа выставила вооруженную охрану с немецкими овчарками. Кажется, до сих пор в воздухе витает дух той мрачной поры насилия, как, вероятно, в любом заштатном американском городке, сколько-нибудь причастным к истории. «В каждом штате есть свой Абердин», — говорил Кобейн; ему, однако, не повезло, ибо он родился в вашингтонском Абердине.

Этот город никогда не считался богатым, но настоящие экономические бедствия обрушились на него в середине семидесятых — как раз в то время, когда развелись родители Курта Кобейна. Hельзя согласиться с тем, что процент самоубийств в штате Вашингтон намного превышает средний уровень по стране. Hо никто не опровергает того факта, что в Абердине и Хокиэме количество психических заболеваний и нервных расстройств гораздо выше среднего. Главным образом это происходит из-за экономических проблем и чувства беспросветности, вызванного постоянным безденежьем.

«Они прошли через трудные времена, — говорит басист «Hирваны» Крис Hовоселич, свой среди чужих, чужой среди своих, привезенный в этот город в подростковом возрасте, — когда экономика катится вниз, строится меньше домов, вывозится меньше древесины. Там живешь на отшибе. Вот Сиэтл, вот Олимпия, а вот Абердин, далекий, как Китай. Всякая мысль там спит. Там царит коллективная бессознательность». Сам Кобейн так описывал абердинскую повседневность: «Рубка леса и выпивка, секс и выпивка, разговоры о сексе и еще по чуть-чуть. У людей этого города нет воодушевления, они не хотят ничего делать. Господствуют чувство бесконечной депрессии и алкоголизм. Все как бы стыдятся своего родного города».

В течение первых девяти лет своей жизни Курт Кобейн был огражден от мрачных реалий Абердина своими детскими фантазиями: он выдумал себе подружку Боду и разговаривал с ней, все время пел песни, снова и снова слушал «Битлз». Его мать, Уэнди 0'Коннор, работавшая то официанткой, то секретаршей, вспоминает: «Каждое утро он радостно вскакивал с постели: ведь предстояло прожить еще один прекрасный день. Когда мы шли в центр города за покупками, он пел песни, чтобы все вокруг слышали. Он радовался окружающему миру».

Отец Курта был автомехаником; они жили в «двухэтажном доме, типичном для семьи нижнего среднего класса». «У меня было по-настоящему счастливое детство до того, как мне исполнилось девять лет, — вспоминал Курт. — Затем классический случай развода сильно ударил по мне, и меня все время передавали от одних родственников другим. И я стал очень грустным и замкнутым». Два года Курт прожил со своим отцом в передвижном фургончике, потом его отправляли то к тетям и дядям, то к бабушкам и дедушкам. «Это, конечно, поломало ему жизнь, — признает мать. — Он полностью изменился. Мне кажется, он испытывал постоянный стыд. И стал очень замкнутым — он никогда ни о чем не рассказывал. Он стал очень застенчивым».

Чтобы получить представление о внутреннем страхе Кобейна, послушайте песню «Sliver» («Осколок»), знаменитый сингл «Hирваны», выпущенный в перерыве между альбомами. «Мама и папа куда-то делись и оставили ребенка на стариков, — говорил Курт, когда его просили рассказать, о чем эта песня. — Он загнан в угол и напуган, он не понимает, в чем дело». Однако эти слова лишь вскользь описывают взрыв эмоций и ту безумную истерию, которые пронизывает вокал Кобейна. Припомните также его уничтожающие комментарии о собственном деде и подумайте о балансе между фактами и вымыслом: «Мой дед — говнюк. Он часто отпускал расистские шуточки. Он похож на Брежнева. У него рак толстой кишки. Так ему и надо».

К подростковому возрасту Курт уже полностью оборвал свои связи с внешним миром: «Я везде чувствовал себя посторонним, я совсем запутался. Я не мог понять, почему мне не хочется болтаться по улицам со школьными приятелями. Потом только до меня дошло: я не мог найти с ними ничего общего — они не воспринимали ни искусства, ни культуры. В Абердине 99 процентов населения не имеет ни малейшего представления о том, что такое музыка. Или искусство. Они знают только рубку леса. А я был маленьким ребенком, небольшого роста, поэтому я не хотел идти в лесорубы».

Однако он не был совершенно одинок: поскольку Курт не стал типичным уркой, зацикленным на своих «братках», у него возникла стайка поклонниц. «Местные красавицы считали меня лапочкой. Урки старались подружиться со мной потому, что знали: урловые девочки тащатся от меня. Мне просто не хотелось с ними якшаться». Позднее он так подытожил свою подростковую идеологию: «Было классно все время трахаться».