— Они отнеслись ко всему очень спокойно, не правда ли? — заметила миссис Пикеринг. — Они нам ничего не рассказали — ничего существенного. Вы думаете, эта сумочка действительно для них важна?

— Конечно, важна, Грейс. Иначе они не стали бы просить наши отпечатки.

«Вся эта внешняя невозмутимость — лишь уловка», — чуть было не добавила миссис Фрейзер. Вместо этого она сказала:

— Полагаю, тому старшему офицеру незачем было намекать, что, если об этом станет известно, ответственность ляжет на нас. В конце концов, мы дали слово никому ничего не рассказывать, и наша разумность не вызывает никаких сомнений. Этого вполне достаточно.

— Ах, Элинор, я не думаю, что он намекал именно на это! Немного обидно, правда? Мне всегда нравилось в конце дня что-нибудь рассказать Джону. Мне кажется, ему нравится слушать о людях, которых я встретила, особенно о покупателях. Некоторые из них, стоит с ними разговориться, рассказывают такие интересные вещи, верно? А не рассказать о самом интересном — интереснее просто ничего не случалось — никуда не годится!

В душе миссис Фрейзер согласилась с приятельницей. Возвращаясь в полицейскую машину, она не могла не думать о миссис Пикеринг, которая должна была молчать, хотя вряд ли у нее это получится. Да и сама миссис Фрейзер не собиралась ничего утаивать от мужа. Как-никак Сирил — судья и понимает всю важность таких секретов.

— Боюсь, Джону придется подождать, — сказала она. — Если о новостях узнают в гольф-клубе, это будет катастрофа. И не надо забывать, Грейс, сумку нашла ты. Тебя могут вызвать в качестве свидетеля.

— Боже милостивый!

Миссис Пикеринг замолчала; чашка кофе с полдороги отправилась обратно на блюдце.

— Ты хочешь сказать, что мне придется войти в кабину для свидетелей? Я буду отвечать на вопросы суда?

— Ну разумеется, вряд ли они проводят процесс в кабинке общественного туалета!

«Да уж! — подумала миссис Пикеринг. — Для невестки предыдущего лорд-мэра Элинор иногда слишком груба!»

Встреча с сэром Дэниелом была назначена на половину десятого; время было предложено самим Холстедом, когда он за час до этого позвонил Дэлглишу. Они с женой вряд ли успели прийти в себя после полета, и все же нетерпение переговорить с полицией пересилило. Дэлглиш сомневался, спал ли кто-нибудь из супругов, узнав новости. Разве что урывками. Он считал правильным и разумным встретиться с этой парой самому, взяв Кейт с собой. В адресе Холстедов был указан современный квартал на Брук-стрит. Внизу их ждал швейцар, который тщательно изучил удостоверения полицейских, сообщил о них по телефону и затем показал на лифт с кодовым замком. Набрав код, он пустил детективов внутрь и сказал:

— Просто нажимайте эту кнопку, сэр. Это частный лифт, идущий прямо в квартиру сэра Дэниела.

Вдоль одной стены лифта стояло низкое мягкое сиденье; с трех остальных сторон висели зеркала. Дэлглиш увидел себя с Кейт отразившимися бесконечное число раз. Они молчали. Лифт гладко шел вверх, потом мягко остановился. Почти сразу двери беззвучно разошлись.

Полицейские оказались в широком коридоре, по каждой стороне которого тянулась шеренга дверей. На стене перед ними висели в два ряда изображения экзотических птиц. Выйдя из лифта, они заметили двух идущих к ним женщин; обе беззвучно ступали по мягкому ковру. Одна из них, в черном брючном костюме, державшая себя с несколько обескураживающей самоуверенностью, напоминала секретаршу. Другая была моложе, со светлыми волосами, одетая в белый халат. У нее на плече висел складной массажный столик.

— До завтра, мисс Мерчинсон, — сказала старшая. — Если вам хватит часа, я бы записала вас между стрижкой и маникюром. Тогда вам придется приехать на пятнадцать минут раньше. Леди Холстед не любит спешить с массажем.

Массажистка вошла в лифт, и двери закрылись. Женщина повернулась к Дэлглишу:

— Коммандер Дэлглиш? Сэр Дэниел и леди Холстед ждут вас. Сюда, будьте добры.

На Кейт она внимания не обратила, а та не стала представляться. Они прошли за секретарем по коридору к одной из дверей, которую та с привычной уверенностью открыла и объявила:

— Коммандер Дэлглиш и его коллега, леди Холстед.

И закрыла за собой дверь.

Они вошли в большую комнату с низкими потолками и четырьмя окнами, выходящими на Мейфэр. Помещение было обставлено богато, даже роскошно, в стиле дорогого отеля. Хотя рядом с камином, на столике стояли оправленные в серебряные рамки фотографии, здесь мало что указывало на чей-то индивидуальный вкус. Покрытый орнаментом мраморный камин был явно пристроен позже. На полу лежал серо-серебристый ковер, в тон камину, а на ковре — россыпь больших подушек, по цвету чуть более ярких, чем диваны и кресла. Над камином висел большой портрет светловолосой женщины в алом бальном платье.

Изображенная на портрете сидела у огня, и когда вошли Дэлглиш и Кейт, она изящно поднялась и двинулась навстречу, протягивая дрожащую руку. Ее муж стоял за стулом; теперь он тоже вышел вперед и взял ее под руку. Хрупкую страдающую женственность поддерживало впечатляющее мужское начало. Дэниел Холстед бережно отвел супругу обратно к стулу.

Сэр Дэниел был крупным, широкоплечим мужчиной, с тяжелым лицом и жесткими серыми волосами, зачесанными с широкого лба назад. Небольшие глаза неотрывно смотрели на Дэлглиша, и от их взгляда не ускользало ничего. Под глазами были мешки. Рассматривая невыразительное лицо Холстеда, Дэлглиш вдруг вспомнил: как-то на обед в приходе один землевладелец, церковный староста, привел с собой мультимиллионера — а в те времена миллион еще кое-что значил. Тот тоже был большим, приветливым и простым в общении. Во время застольной беседы четырнадцатилетний Адам заметил в госте некоторую туповатость, и это сбило его с толку. Тогда-то он и понял, что способность делать большие деньги — это своего рода талант, весьма выгодный обладателю и, возможно, полезный окружающим. Однако ему не сопутствуют ни добродетели, ни мудрость, ни ум — лишь безупречное владение своим несущим процветание ремеслом. Дэлглиш отдавал себе отчет, что подводить под один стереотип всех очень богатых заманчиво, но опасно, и все же те в самом деле обладали некоторыми общими качествами — хотя бы в результате постоянной тренировки самоуверенности. Коммандер и инспектор из городской полиции особого впечатления на сэра Дэниела произвести не могли.

— Спасибо, что пришли так быстро, — сказала леди Холстед. — Давайте присядем, не возражаете? — Она посмотрела на Кейт. — Извините, я не ожидала, что вы придете не один.

Дэлглиш представил Кейт, и все четверо прошли к колоссальным диванам и сели под правильными углами к окну. Адам предпочел бы почти любое другое сиденье в комнате этой удушающей роскоши. Он устроился на самом краешке и искоса глянул на Холстедов.

— Мне жаль, что нам пришлось сообщить столь ужасную новость, к тому же по телефону, — сказал он. — Еще слишком рано делать выводы, и о том, как умерла ваша дочь, я могу рассказать не очень много и тем не менее сделаю все, что могу.

— О, пожалуйста, прошу вас, пожалуйста! — Леди Холстед наклонилась вперед. — Я чувствую себя такой беспомощной! Мне кажется, будто я еще не осознала это. Я почти ждала, что вы сейчас расскажете о чудовищной ошибке. Пожалуйста, простите меня, я так путано говорю. Перелет… — Она осеклась.

— Вы могли бы сообщить новость с большим тактом, коммандер! — сказал ее муж. — Звонившей женщине-офицеру — полагаю, это были вы, инспектор Мискин, — такта явно не хватало. Меня никак не предупредили об исключительной важности звонка.

— Мы не стали бы звонить в такой час и будить вас, будь повод менее важным, — ответил Дэлглиш. — Если вы почувствовали, что вам сообщили эту новость с недостаточной чуткостью, извините. Само собой, инспектор Мискин хотела поговорить с вами, а не с леди Холстед, дабы вы нашли наилучший способ рассказать ей.

— И ты был так добр ко мне, дорогой. — Леди Холстед повернулась к мужу. — Ты сделал все наилучшим образом! Ты не мог сообщить такую новость осторожнее, не правда ли? Нет, конечно. Рассказать матери, что ее ребенок убит, — такое невозможно смягчить! Никак!