— Хотите кофе? — спросила она. — Вряд ли вы будете что-нибудь пить, правда же? Думаю, молока в холодильнике достаточно. Сама-то я выпила, как вы, наверное, заметили. Но слегка. Я вполне в состоянии отвечать на вопросы, если именно это вас волнует. Не возражаете, если я закурю?

Не дожидаясь ответа, она порылась в кармане кофты и вытащила пачку сигарет с зажигалкой. Детективы подождали, пока Сара закурила и принялась так глотать дым, будто никотин сохранял ей жизнь.

— Мне неудобно беспокоить вас вопросами; вы только что пережили такое потрясение, — сказал Дэлглиш. — Однако когда мы имеем дело с подозрительной смертью, первые дни в расследовании особенно важны. Нам необходимо получить важную информацию как можно быстрее.

— Подозрительная смерть? Вы уверены? То есть убийство? Мисс Кэролайн считает, что это мог быть и суицид.

— Она как-нибудь это обосновала?

— Не совсем. Сказала только, будто вы решили, что это не несчастный случай. Мне кажется, она считает самоубийство единственной приемлемой версией. Все, что угодно, лишь бы не убийство. Да и в самом деле, кому могло понадобиться убивать моего отца? Он был психиатром. Наркотиками не торговал, ничем таким не занимался. Насколько мне известно, врагов у него не было.

— Были — по крайней мере один.

— Ладно, я о нем ничего не знаю.

— Не рассказывал ли он вам о ком-нибудь, кто мог бы плохо к нему относиться? — спросила Кейт.

— «Плохо относиться»? Так принято говорить в полиции? Вылить ему на голову бензин и сжечь заживо — это и в самом деле нехорошо! Господи, вы можете спросить меня еще раз! Я не знаю никого, кто бы «плохо к нему относился».

Она исходила сарказмом, выделяла каждое слово.

— Его отношения с братом и сестрой были хорошими? — продолжала Кейт. — Они ладили?

— Вы не очень-то церемонитесь. Нет, я думаю, что время от времени они просто не переносили друг друга. В семьях такое случается, вы не замечали? Дюпейны не были близки, хотя в этом нет ничего необычного. Я к тому, что семьи может толком и не быть, но из этого не следует, что ее члены готовы сжигать друг друга заживо!

— Как он относился к подписанию нового договора? — спросил Дэлглиш.

— Отец сказал, что не станет этого делать. Я приходила к нему во вторник, накануне собрания доверенных лиц. Я сказала, что, по моему мнению, ему следует тянуть до последнего и не подписывать. Честно говоря, я хотела получить свою долю. И у него имелись какие-то другие соображения.

— Сколько приходится на долю каждого наследника?

— Вам придется выяснить это у дяди. Думаю, около двадцати пяти тысяч. По сегодняшним временам, конечно, не состояние, но мне на год-два хватило бы. Папа исходил из более высоких принципов. Он считал, что мы слишком печемся о прошлом, страдаем чем-то вроде всенародной ностальгии и в результате не справляемся с проблемами в настоящем.

— Эти отъезды по выходным… Кажется, ваш отец забирал машину каждую пятницу. Вам известно, куда он отправлялся?

— Нет. Он никогда мне не рассказывал, а я не спрашивала. Я знала, что выходные отец проводит не в Лондоне, хотя про каждую пятницу ничего не слышала. Похоже, он так поздно работал с понедельника по четверг, чтобы освободить субботу и воскресенье. Может быть, у него была еще какая-то жизнь. Надеюсь, что была. Мне хотелось бы думать, что перед тем, как умереть, он получил свой кусочек счастья.

— И он никогда не упоминал, куда едет? — продолжала настаивать Кейт. — Встречался ли он с кем-то? Не разговаривали вы с ним об этом?

— Мы не разговаривали. Нет, не в том смысле, что у нас испортились отношения. Он был моим отцом. Я любила его. Просто мы мало общались. Папа много работал, я много работала; мы жили в разных мирах. О чем нам разговаривать? К концу дня, он, возможно, был в том же состоянии, что и я: чуть живой, готовый сыграть в ящик. Все равно, большую часть вечеров папа работал. С какой стати ему ехать в Килберн? Чтобы рассказать мне, какой дерьмовый у него выдался день? Впрочем, у него была женщина. Попробуйте ее расспросить.

— Вы знаете, кто она?

— Нет, но вы ее, конечно, найдете. Это же ваша работа, не правда ли — выслеживать людей?

— Откуда вам известно, что у него была женщина?

— Однажды, в выходные, я попросила у него ключи от квартиры; я тогда переезжала из Балама. Он вел себя очень осторожно, но мне все стало понятно. Я немного порылась в квартире; женщины всегда так делают. Не буду вам рассказывать, чтоб вы не краснели. Как бы там ни было, меня это не касалось. Его дело. Знаете, я звала его папой, а на мое четырнадцатилетие он предложил мне называть его Невилом. Наверное, он считал, что мне понравится, когда он станет в большей степени другом, а не отцом. Это модно. Ладно, он заблуждался. Что мне хотелось — так это называть его папочкой и сидеть у него на коленях. Странно, правда? И еще я могу сказать одну вещь. Что бы вам ни говорили остальные родственники, отец не стал бы кончать с собой. Он бы никогда так со мной не поступил.

Кейт видела, что Сара готова заплакать. Она перестала затягиваться, затем бросила выкуренную только наполовину сигарету в пустой камин. Ее руки дрожали.

— Не самое подходящее время для одиночества, — сказал Дэлглиш. — У вас есть близкий человек, который мог бы с вами побыть?

— В голову никто не приходит. И я не хочу, чтобы дядя Маркус изливался тут в банальностях и подбадриваниях или чтобы тетя Кэролайн критически меня разглядывала и подзуживала проявить хоть какое-нибудь чувство, желая, чтобы и я стала ханжой.

Дэлглиш заметил:

— Мы можем зайти потом, если вы предпочитаете сейчас прерваться.

— Со мной все в порядке. Продолжайте. И вряд ли вы задержитесь надолго. Я к тому, что рассказывать мне особенно нечего.

— Кто наследник вашего отца? Вы когда-нибудь обсуждали завещание?

— Нет. Наверное, наследница я. Кто ж еще? У меня нет ни братьев, ни сестер, а моя мать в прошлом году умерла. И она бы все равно ничего не получила; они развелись, когда мне было десять. Она жила в Испании, и я ее совсем не видела. Мать не вышла замуж, поскольку не хотела лишиться алиментов, но они отца не разоряли. И вряд ли он что-то оставил Маркусу или Кэролайн. Я съезжу сегодня в Кенсингтон и выясню имя его юриста. Сама квартира, конечно, тоже чего-то стоит. Отец думал, когда ее покупал. Вы, наверное, тоже захотите там побывать.

— Да, нам понадобится увидеть его бумаги, — сказал Дэлглиш. — Может, мы сходим вместе? У вас есть ключи?

— Нет, он не хотел, чтобы я запросто входила в его жизнь и выходила обратно. Обычно я приносила с собой проблемы, и отец, наверное, предпочитал знать о них заранее. А вы разве не нашли ключи на его… у него в кармане?

— Да, у нас есть связка. И тем не менее я предпочел бы попросить их у вас.

— Наверное, папины приобщены к делу. Вас пустит швейцар. Идите, когда вам хочется; я хотела бы побыть там одна. Я планирую провести год за границей, как только все будет улажено. Мне ждать конца расследования? В смысле, могу я уехать после дознания и похорон?

— Вы хотели бы? — мягко спросил Дэлглиш.

— Наверное, нет. Папа предупреждал меня: ты не можешь сбежать. Ты всегда берешь с собой себя. Банально, но верно. Теперь в моем багаже прибавится черт знает сколько всякого-разного, не правда ли?

Дэлглиш и Кейт встали. Адам протянул руку:

— Да. Я вам сочувствую.

Детективы молча вышли и направились к машине.

— Она заинтересована в деньгах… — задумчиво промолвила Кейт. — Они важны для нее.

— Настолько важны, что она убила отца? Она ждала закрытия музея и могла не сомневаться, что рано или поздно получит свои двадцать пять тысяч.

— Возможно, хотела получить их поскорее. Она чувствует за собой какую-то вину.

— Она не любила его или любила недостаточно, — сказал Дэлглиш. — Горе и чувство вины неразделимы. Однако у нее на душе не только убийство отца, сколь бы ужасным оно ни было. Нам нужно выяснить, чем Дюпейн занимался в выходные. Пирс и Бентон-Смит могут что-то выведать у механика, но я думаю, что главный наш шанс — секретарша Дюпейна. Немногое в жизни начальника остается скрытым от его секретарши. Будьте добры, выясните, кто она, и договоритесь о встрече — по возможности на сегодня. Дюпейн работал старшим психиатром в больнице Святого Освальда. Я бы начал оттуда.