Даже самый внимательный летописец приключений, злоключений и передряг, в которые попадал Фанфан Тюльпан, мало что знает о годах, которые прошли после той роковой ночи в Йорктауне. Во всяком случае, он не утонул в Чезапикской бухте, может быть потому, что вода в бухте была очень холодной или, что более вероятно, потому что умел плавать. Мы склонны считать, что он был живуч, как кошка, и что по зрелому размышлению предпочел продолжать жить вместе со своим отчаянием, а не превращаться в покойника.

Книги записей монастыря траппистов в Дильмей в Нидерландах сохранили следы его довольно длительного пребывания в этом святом месте. Ничто не даёт оснований утверждать, что он связал себя там обетом. Представляется более вероятным, что работал там в качестве садовника, что не мешало ему каждую ночь проводить в вырытой самим могиле. Каждый день он ходил в поселок Дильмей, чтобы выпить пива, которое варили монахи-трапписты, и завязал там интрижку.

Из архивов графов Дильмей известно, что графиню звали Элоди и что она читала энциклопедистов, а также можно заключить, что Тюльпан в конце концов покинул эти места, так как был застигнут с Элоди её мужем, которого звали Жюль Шавет, и для своего спасения ему пришлось выпрыгнуть в окно второго этажа со штанами в руках. Из письма господина Леонида Ларагона, торговца полотном в Жуи, присланного его жене, проживавшей на улице Руль в Париже, мы узнаем о присутствии Фанфана год спустя в Пруссии. Следует полагать, там он очень хорошо был принят одной безутешной вдовой, несомненно в память о Вольтере, но это все что мы знаем, за исключением того, что вдова называла его "мой Большой Фифи".

Затем он обнаруживается (правда совершенно случайно) в чине полковника в Москве, в армии императрицы Екатерины II, где он рассердил Потемкина - по крайней мере если верить секретному донесению, присланному из России чиновником французского посольства, который был шпионом, находившимся на содержании у герцога Орлеанского. Титул герцога Орлеанского в это время носил уже не Большой Луи, давно умерший, а бывший герцог Шартрский. Упомянутое донесение сообщало только о том, сколько раз на данной неделе Екатерина Великая занималась любовью и с кем. Однако имя Тюльпана не упоминалось, так как там он был известен под именем Ральфа Донадье, и Филипп Орлеанский не усмотрел связи между этими людьми.

Единственный человек, кто знал его настоящее имя, был Джон Поль Джонс, ставший русским контр-адмиралом и расплакавшийся от радости при встрече с ним. Вместе они выпили огромное количество кваса.

Не следует придавать большой веры слухам о том, что он совершил экспедицию в Сибирь и при этом наставил рога местному магнату с его женой, которой было всего шестнадцать лет, и за это ему отрубили голову. Это не слишком похоже на правду, так как в следующем году он оказался в Австрии, как свидетельствует "Газет де Вьенн" в небольшой заметке, из которой мы узнаем, что боярин Трофим Валевич (это имя, которое принял Тюльпан) был арестован за то, что проник ночной порой с не очень ясными намерениями в пансион Успения Святой Богородицы, предназначенный для девиц, и на следующее утро был выдворен из Империи.

Гёте встречал его в Италии. Он рассказал об этом много лет спустя в письме Кристиану Вульпену, а ещё об этом можно прочитать в его письме одной знакомой, из которого следует, что они выпили при этом немало кьянти. В это время его звали Дель Тюлипо и платил всегда он. Согласно свидетельству Гете, этот Гражданин Мира, как его называли, так как он говорил по-французски, по-английски, по-немецки, по-русски и по-итальянски, обладал большим толстым кошельком, наполненным алмазами, которые он и обменивал у маклеров по мере необходимости. Если согласиться с историком Карамзиным, то он получил эти алмазы от царицы в тот день, когда она впервые принуждена была просить пощады. Происшедшее до этого позволяет ли нам сделать вывод, почему это произошло? То солдат удачи, то авантюрист, то почти монах, то путешественник, Тюльпан бродил по всему свету в состоянии неизлечимой меланхолии и все удовольствия для него были лишь средством забыться.

Он прожил около двух лет с Ненси Бруф. С ней он не пил ни квас, ни кьянти, но в огромных дозах занимался любовью: нужно было забыть как следует; ему - Летицию; ей - тоже Летицию. Первый раз это произошло сразу после фейерверка. На следующий день Ненси нашла свою кассу с мелкими монетами и своих лошадей, украденных клоуном, акробатом и гимнастом на трапеции, возле их трупов. Они были не правы, пытаясь бежать из Йорктауна, чтобы спастись от бомб, так как бомба их и настигла.

Тюльпан не говорил, что хочет бежать с места своего несчастья; возможно, ему не хотелось порывать связь с кораб лем адмирала де Грасса, с которого он так бесцеремонно дезертировал.

Банковская ссуда, которую Ненси Бруф получила в Бостоне два месяца спустя, позволила ей восстановить маленький цирк и потом в течение девятнадцати месяцев они разъезжали по тринадцати Соединенным Штатам, выглядевшим совершенно по-новому после обретения независимости, с тремя крытыми повозками, акробатом, гимнастом на трапеции и клоуном, и тремя пумами в клетке, которых Тюльпан обучил прыгать через огненное кольцо. Он также ездил на лошади, звонил в колокол, бил в барабан и объявлял программу.

Однажды в Джексонвилле, поселке в Луизиане, он заметил среди зрителей, набившихся на скамейки их маленького цирка, человека большого роста, которого, как ему показалось, он где-то видел раньше. После представления этот человек нашел его. Виной тому, что Тюльпан не смог его узнать, была борода-это был никто иной, как бывший отец О`Брейди, который когда-то выбросил свою монашескую сутану для того, чтобы жениться на Присцилле Мильтон! Они молча пожали друг другу руки, вспомнили Велли Форж и О'Брейди произнес простые, но красноречивые слова:

- Ад, мой друг... Я думал, это будет когда-то потом. И ошибся. Ад это сейчас.

Затем он исчез в тумане - в этот день в Джексонвилле был туман, и вместе с ним исчезла из нашей истории, по крайней мере Тюльпан на это надеялся, Присцилла, которая несомненно гладила дома рубашки. Но мрачное настроение кюре навели Тюльпана на размышления о том, какой жизнью он живет, и через некоторое время он начал нервничать. Уже долгие месяцы он никого не целовал, за исключением, конечно, Ненси, так как Ненси, страшно ревнуя его к призраку Летиции, переносила эту ревность на всех, кто не имел чести быть призраком, но имел ужасный недостаток быть женщинами во плоти, откуда следует, что она была менее шаловливой и проворной, чем раньше, но зато весьма внимательно следила, на кого поглядывает Тюльпан. Поэтому в конечном счете он оказался в таком же, может быть только менее изощренном аду, как и О`Брейди, но стоила ли овчинка выделки? Он то ведь был не кюре!

Испытывая отвращение при мысли о необходимости покинуть Ненси, которой он был обязан тем, что не утонул тогда в Йорктауне (возможность, гипотетическая, особенно учитывая его талант в плавании) и которую он нежно любил и поэтому не хотел доставлять ей лишних огорчений, Тюльпан притворился больным по дороге в Санта-Фе и был оставлен для лечения в доме врача.

Когда цирк, у которого был контракт в отдаленном районе, исчез в конце дороги, и Ненси сказала ему:

- Лечись, мой дорогой, мы вернемся через восемь дней, он украдкой вышел из дома врача и двинулся по дороге в противоположном от Санта-Фе направлении. Одет он был в шкуру леопарда, в которую наряжался во время своего номера дрессировщика, обут в римские сандалии с красными завязками до колен.

Угрызения совести мучили его до тех пор, пока в Брюсселе (как он оказался там, это остается тайной) от американского военного атташе, не знавшего, ни с кем он говорит, ни о ком, он не услышал, что Ненси Бруф нашла свое счастье и достаток, выйдя в Техасе замуж за некоего Гальверстона Фицд жеральда, который в течение долгих лет выкопал тысячи ям, из которых так и не брызнула нефть, но в конце концов нашел минеральную воду.