Запах развороченных кишок вместе с запахом дыма составлял ужасный букет. У отца Василия закружилась голова, послышалось какое-то жужжание. Он не сразу сообразил, что это первые мухи, привлеченные запахом трупа, уже явились на трапезу.

Ужас все больше овладевал им. Он не мог представить себе человека, могущего сделать подобное. Это уж слишком.

Массивный крест, висевший напротив дверей, был перевернут, иконы заляпаны смолой. Ему казалось, что он попал на какой-то ужасный шабаш, даже послышалось отвратительное хихиканье демонов.

Ему хотелось броситься прочь отсюда, тут он вспомнил о своей величайшей ценности — древней византийской иконе, недавно приобретенной им в Москве. Она хранилась отдельно, в задней комнате.

В два прыжка он достиг этой комнаты, и уже потеряв последние силы, рухнул на колени.

— О Боже, — повторял он. — о Боже…

Икона не избежала участи всей церкви. На лике святого зияли две дыры, как бы выколовшие ему глаза.

— О Боже… — повторял отец Василий.

Из «ран» на лике иконы медленно сочились маленькие капли крови…

Студент Виталий Уткин проводил в Лесогорске летние каникулы, отдыхая от безалаберной жизни общаги с помощью плотного питания и здорового воздуха. Сегодня он проснулся как обычно поздно и первым делом задумался о том, куда пропасть на весь день, чтобы избавиться от назойливой заботы своей бабушки. Он пробыл в городе всего четыре дня, а она уже до смерти достала его. Он почти никого не знал в этом городе, кроме одного «кренделя» с которым учился в одном институте. Но с этим панком, к тому же помешанным на сатанизме, ему хотелось общаться еще меньше, чем с бабушкой.

Ничего не придумав, и испортив этим себе настроение, он вышел во двор. Здесь его обычно встречал черный пес с белым пятном на морде, по кличке Жук. Виталий быстро нашел общий язык с этим сорванцом, и тот сильно привязался к нему, радостно встречая его хриплым лаем.

А вот сегодня он куда-то запропастился. Уткин подошел к будке, и увидел, что цепь аккуратно отстегнута. Значит, Жук не сорвался с цепи, а был отпущен.

Уткин прошел на кухню, где бабушка уже ожидала своего любимого внука с целым арсеналом различных блюд, как палач с набором пыточных инструментов. Студент со вздохом уселся за стол, готовясь к очередному акту насилия над своей пищеварительной системой.

— Зачем ты Жука отвязала? — спросил он невзначай.

— Я? — удивилась бабка. — Когда?

Вот это номер! Сам отвязаться он не мог бы, тогда кто же ему помог?

Уткин продолжал задаваться этим вопросом, попивая пиво в ближайшем ларьке, когда его окликнули.

Он обернулся, уже зная кто это — его единственный знакомый в городе, панк по кличке Билли. Он был одет в потертые джинсы и выгоревшую черную майку с надписью GREENDAY. Давно не мытые волосы липкими патлами свисали ему на глаза.

— Ну жара, — выдохнул он противным перегаром почти в лицо Уткину, устанавливая свой бокал рядом с его. — Что, похмеляешься или просто балуешься?

Студент скривился, представив себе тягостную картину распития теплой водки и все последствия этого, а панк, не дожидаясь ответа, задал новый вопрос:

— А ты про церковь слышал?

— Что про церковь? — подал голос Уткин.

— Осквернение!

Уткин с трудом проглотил теплую жидкость:

— Какое осквернение? А ну, расскажи…

Билли был рад стараться:

— Какие-то черти выпотрошили там цуцика и еще что-то. Короче, святости там теперь не больше чем в моем сортире.

Собаку… Он вспомнил про своего Жука.

— А что за пес?

— А я е…, московская подзаборная какая-то. Не бультерьер же…

— Но где ее могли взять? — этот вопрос начал серьезно занимать Уткина.

Билли на секунду задумался, но сразу же выдал ответ:

— На городской свалке. Больше негде.

— Это далеко отсюда? — Уткин решил убить день, но выяснить судьбу своего пса до конца.

А панк был удивлен подобным интересом со стороны Уткина.

— Не очень… А зачем тебе?

— Просто посмотрим, может найдем там что-нибудь или кого-нибудь…

— Ты что, хочешь их ментам сдать? — насторожился панк.

— Да нет, просто интересно.

Когда они оказались на месте, солнце было в самом зените. Проклиная жару, Уткин взобрался на какой-то холмик, чтобы обозреть окрестности.

С одной стороны виднелись окраины Лесогорска — несколько девятиэтажных домов, уродовали живописные кварталы частных домиков, утопавших в садах. Разбитая асфальтовая дорога вела от города к свалке, теряясь петлями в ее дебрях. Сама свалка представляла собой два достаточно глубоких котлована, засыпанных всяким хламом, а также целые ряды холмов, бывших когда-то кучами какого-то мусора, но затем покрывшихся слоем почвы. Из-за этого рельефа на свалке было много мест, могущих послужить укрытием.

— Как ты думаешь, здесь есть еще кто-нибудь, кроме нас? — спросил Уткин.

— Может и есть бомжи какие-нибудь… — предположил Билли, — А что?

— Такое ощущение, что за нами наблюдают. Первый раз такое чувствую.

— Кто тут за нами будет наблюдать? — оглянулся панк. Свалка выглядела безжизненно, окраины города были далеко, а с другой стороны частоколом возвышались первые ряды леса, тянувшегося от города на многие километры. Вблизи города лес был загажен частым присутствием людей, но чем дальше, тем меньше ощущалось их тягостное влияние. Может где-то там, в его дебрях можно было натолкнуться и на крупного зверя. Панк внимательно присмотрелся к опушке леса.

— А может, зверь какой? — спросил он.

— Черт его знает… — неуверенно протянул Уткин.

Неуклюже прыгая с кучи на кучу, он стал шарить по свалке, сам не понимая, что он ищет.

— А это что такое? — спросил он, указывая на несколько разбитых грузовиков и автобусов, сваленных в одном месте, и образовывавших достаточно неплохое убежище.

Уткин направился к этой груде со смелостью истинного исследователя, даже не подумав о том, что одно неправильное движение может обрушить эту шаткую конструкцию, и она погребет его под собой.

— Ну и вонь тут! — выдохнул он, резко остановившись, — Откуда она?

Ответ он узнал через минуту, хотя это открытие совсем его не обрадовало.

Корпуса машин образовывали нечто вроде коридора, в тупике которого кто-то осуществил чудовищный ритуал.

Глазам их предстал длинный шест, прочно загнанный в землю. Снизу к нему была приколочена коротка палка, так что эта конструкция образовывала перевернутый крест. Он был увенчан отрезанной собачьей головой. Из раскрытой пасти свешивался длинный высохший язык, мертвые глаза уставились на пришельцев, на желтых клыках запеклась кровь. А позади этого креста на кузовах машин были развешены не менее двух десятков собачьих тел. Все они были жестоко изуродованы — оторванные лапы, вывороченные внутренности, отрезанные головы. С некоторых из них была заживо снята шкура, и они еще содрогались в последней агонии. Все вокруг было заляпано целыми потоками крови. Ее было так много, что она еще не успела запечься — земля вокруг была пропитана ей и напоминала смолу. Все это было покрыто живым ковром мух и жуков, который волнообразно шевелился, хрустел и жужжал.

Панк не выдержал первым, и судорожно глотнув пропахший смертью воздух, опорожнил свой желудок. Уткин оказался не крепче и последовал его примеру.

Стараясь не дышать, они росились бежать, и остановились лишь у дороги.

— Ну, что скажешь… — спросил Уткин, с трудом переводя дыхание.

— Серьезно сработано, — прокашлял его товарищ. — И чем им собаки помешали? И в церкви ведь тоже…

Один почерк.

Уткин бросил еще один взгляд на свалку.

— Надо вернуться сюда завтра пораньше, когда не будет мух.

Они двинулись к городу, не чувствуя упорного взгляда, вонзившегося им в спины.

Он давно забыл свое имя. Оно и не нужно было ему, так люди избегали с ним общения, не считая его за человека. Да и на самом деле, он был лишь какой-то карикатурой на человека. Жил он на свалке, которая давала ему одежду, пищу и крышу над головой, в виде ржавого корпуса автобуса, продуваемого всеми ветрами.