– Читал твою рецензию на «Тысячу оливковых деревьев». Спасибо тебе.

Мы сели за пустой столик. Официанты устало сновали от одного столика к другому, разбирая нагромождение бокалов, скомканных салфеток, недоеденных булочек и ведер для льда.

Хэл улыбнулся:

– Хотел бы возобновить наше знакомство… если можно так сказать.

– Лучше скажи «начать».

– Да, начать, – согласился Хэл. – Мы так давно не виделись. – Он пристально посмотрел на меня. – Внешне ты почти не изменилась.

– Ты тоже. – Отчасти я врала: вблизи он казался старше, на подбородке появился незнакомый мне шрам. Я сказала как можно спокойнее: – Я знаю, что дела у тебя идут хорошо. Ты стал одним из самых знаменитых писателей-путешественников своего поколения.

– Все так говорят.

Он выглядел хорошо: стройный, подтянутый, и казался довольным. Испортился ли его характер? Этого я понять пока не могла, но мои мысли меня удивили: характер интересовал меня куда больше, чем то, способна ли его красота по-прежнему вскружить мне голову. Когда мы только познакомились, моральные качества Хэла не были для меня на первом месте. Двадцать пять лет могут пролететь мгновенно, как щелчок пальцев, но за это время человек сильно меняется, и мне хотелось узнать, каким он стал.

Хэл повел плечами:

– У меня было предчувствие, что мы встретимся. – Тягучий акцент стал менее отчетливым, чем раньше. – Хотя нет, это неправда. Я спросил своего агента, будешь ли ты здесь.

– У тебя рекламный тур?

Хэл долго смотрел на меня.

– Я поселился в Британии, – ответил он. – После женитьбы. Аманда терпела меня как могла, потом все же выгнала, но я все равно остался здесь. Привык жить на острове. – Он постучал по кончику носа. – Честно говоря, лучше уж быть большой рыбой в маленьком пруду, чем наоборот. Я добился того, чего хотел: жил той жизнью, которая меня устраивала. А ты?

Руки у меня стали холодными. Я выбрала столь же бесстрастный и, как мне казалось, нейтральный тон.

– Я сейчас ищу работу.

– И?

Изворачиваться не было смысла.

– К сожалению, мы с мужем недавно разошлись. Он решил уйти к другой. Сейчас я привыкаю к новой ситуации, а там будет видно.

Хэл изучал содержимое бокала.

– Но ты не жалеешь?

Это был опасный вопрос, но лучше ответить на него и покончить с этой темой.

– Нет, что ты, я ни о чем не жалею.

– Ну и прекрасно, – произнес Хэл.

Я направила разговор в более безопасное русло:

– Где ты в последнее время побывал?

– Я следил за тем, как копают колодцы в Намибии. Там острая нехватка воды и нет финансирования. – Он потрогал пальцем бокал. – В ближайшее время планирую вернуться на территорию племени яномами. Помнишь?

Я похолодела.

– Еще бы.

Он наклонился, и наши лица почти соприкоснулись.

– Одна мысль не давала мне покоя. Скажи, Роуз, у тебя есть дети?

– Двое. Сын и дочка. А у тебя?

– Нет, и я так и не понял, рад я этому или нет.

Последовала задумчивая тишина, и я перебрала множество возможных ответов. И снова остановилась на наиболее нейтральном.

– У тебя были другие дела, Хэл. – Этот разговор меня больше не смущал, и мне стало очень любопытно. – Расскажи об оливковой ферме в Италии.

Он откинулся в кресле.

– Дом пока похож на помойку, но территория замечательная. За деревьями нужно ухаживать, и я собираюсь этим заняться. – Хэл сделал глоток бренди. – Второй вопрос: та оливковая веточка прижилась?

– Да. Она растет в моем саду.

Наши взгляды пересеклись, и между нами возникли призраки юного Хэла и юной Роуз, настойчиво требуя воссоединения. Мимо прошел официант со стопкой скатертей под мышкой, и я перевела внимание на него.

– Как-то странно вести с тобой светские беседы, – наконец проговорила я.

– Ладно. Давай поговорим серьезно. Я часто думал…

– Не надо. – Мой взгляд упал на левую руку и палец без кольца.

Хэл уловил цепочку моих мыслей.

– Ты не должна переживать. – Его тон был милым, обезоруживающим, так хорошо знакомым. – Я вот не переживал. Это не очень хорошее занятие.

Это было так похоже на Хэла, что я рассмеялась:

– Я знала, что ты не станешь переживать. Знала, что ты будешь рад; так и случилось. Ты был свободный человек, ты мог поступать как хочешь.

– И да и нет. – Он положил руку на мое обнаженное плечо; кожа под его пальцами покрылась мурашками. – Я вовсе не говорю, что не переживал, Роуз. Но ты показала мне, что тебе необходимо двигаться дальше. Наступает момент, когда понимаешь, что перерастаешь события. Какие-то ситуации перестают тебя устраивать. Такое бывает. Разумеется, мне неизвестны обстоятельства, но ты не должна наказывать себя. – Он изучил остаток бренди на дне бокала. – Если сможешь, воспринимай это как новый шанс.

У Хэла всегда все было так легко, и я почувствовала себя до нелепости беззаботной.

– Ты ни капли не изменился. Мой муж ушел от меня к молоденькой девчонке, какой уж тут новый шанс? – Я поставила стакан на стол и заметила, что он почти пуст. – Так можно говорить через много лет, когда все уже в прошлом, все уже умерло. Но Мазарин – помнишь ее? – Мазарин бы с тобой согласилась.

– Значит, по-твоему, слишком расчетливо рассматривать ситуацию с такой точки зрения?

– Пожалуй.

– Но уходя от меня, ты тоже руководствовалась холодным расчетом. – Он говорил ровно, без злобы.

– Нет, Хэл. – Я подняла глаза. – Тогда мне казалось, что я действую из лучших побуждений.

Он погладил ножку бокала.

– Мне жаль, что тебе пришлось нелегко. – Хэл ласково улыбнулся. – Если бы твой муж ушел к твоей ровеснице, а не к молоденькой, тебе было бы легче?

– Не знаю. Возможно. Полезно, когда есть кто-то, кого можно ненавидеть, а если бы она была милой бедной вдовушкой, я, пожалуй, испытывала бы другие чувства. – Я разгладила подол платья на коленях. – Сейчас, когда первоначальный шок прошел, я все время думаю обо всякой ерунде: как мы будем делить фарфор, – кому достанутся резиновые сапоги. У нас их целая куча. – Я прекрасно понимала, что уклоняюсь от темы разговора. – Между прочим, та женщина, Минти, была моей ассистенткой и подругой, и заодно она украла и мою работу.

Он поднял бровь.

– Продолжай. Интересная у нас получается светская беседа.

Я сделала последний живительный глоток бренди.

– Сначала я потеряла Натана, что само по себе плохо. Потом будто кто-то взмахнул волшебной палочкой, и я превратилась в невидимку. Я была замужней женщиной, у меня была устроенная жизнь и все прочее, и вдруг я словно стала расплывчатой фигурой на заднем плане картины или фотографии. Знаешь, одним из тех безымянных существ, которым остается убирать навоз по прошествии кавалькады Наполеона. Тем, кого просят подождать и последним сажают в спасательную шлюпку. Я не против того, чтобы быть безымянной – наверное, для души это очень полезно, – но это стало для меня потрясением. – Вызванный бренди поток слов иссяк, и я взглянула на Хэла. – Хэл, я понятно объясняю? Нет, наверное; не обращай на меня внимания.

Дверь в обеденный зал приоткрылась.

– Хэл, – раздался голос, – вот ты где. Я тебя потеряла. В дверях показалась голова сотрудницы рекламного агентства: я смутно ее помнила. – Джейсон Вери из Карлтона хочет тебя видеть. Можешь подойти?

В комнате стало прохладно; лишенная блеска, она выглядела унылой. Я сжала свою сумочку. Девушка неуверенно переводила взгляд с Хэла на меня.

– Роуз, не так ли? – Она наморщила лоб. – Кажется, мы знакомы.

– Точно, – ответила я. – В прошлом году вы были на рождественском ужине, который я устраивала в редакции.

– Правда? – Ее лицо прояснилось. – О, конечно.

Хэл поднялся и поцеловал меня в щеку.

– Увидимся, – произнес он и вышел из зала вслед за девушкой.

Если бы меня попросили описать мою мать, я бы назвала Ианту человеком, в памяти которого хранились живые воспоминания, не теряющие с годами резкость. Юная невеста, счастливая жена и мать; вдова, чье беспрестанное горе сделало ее мудрой и гордой. «Твой отец был для меня всем. Не хочу пятнать его память, мне никто больше не нужен, Роуз», – говорила она.