Минутку, минутку! — вдруг подумал я. Что это такое творится? Три с половиной года я только и твердил о том, чтобы порвать с преступным прошлым, а тут, не успев еще отойти от тюрьмы, уже планирую, как бы это стащить у старушки выигранные в лото денежки. Нет, не могу.

Не дожидаясь смены настроения, я крикнул старой склочнице:

— Простите, уважаемая, кажется, вы что-то выронили, — и пальцем ткнул ей под ноги.

— Ох! Батюшки! Ох ты, боже мой! Спасибо тебе, паренек. Проклятая застежка. Она постоянно меня подводит, — залепетала она и заплясала вокруг десятки, пытаясь вытащить ее из-под ног. — В наши дни так редко можно встретить столь честных людей, — добавила старушка и одарила меня улыбкой.

И знаете: мне стало приятно. Разумеется, десятка пригодилась бы больше: я купил бы еще пивка, шоколадок и сигарет. Но что с того? Зато теперь я получил уважение и восхищение милой старушенции. И это вдруг затмило все пиво, шоколадки и сигареты мира. Я почувствовал себя лучше. Для начала очень неплохо. Я даже фунтов на десять вырос в собственных глазах. Нет, сегодня ничто не испортит мне настроение. Спустя пару часов, как раз когда мой поезд прибывал на станцию, я поедал себя поедом. Я так бесился. Снова и снова прокручивал в голове тот случай и все старался припомнить, почему это, собственно говоря, мнение какой-то несчастной старой коровы, которая с первого взгляда даже не обратила на меня внимания, лучше, чем десятифунтовая бумажка. Просто в голове не укладывалось. Да, конечно, я дал себе клятву завязать и больше не заниматься воровством. Но это ведь называлось бы не воровством, а находкой. Я ведь не виноват, что старой дуре нравится разгуливать по улицам с расстегнутой сумкой, так? И зачем только я открыл рот? Вот идиот! Просто бред какой-то!

Я сошел с поезда. Изнутри меня пожирала тупая боль, возникшая вследствие упущенной возможности. И тут увидел брата, ожидавшего меня в конце платформы. Я подошел, подал ему руку, поздоровался и выбросил из головы чертову десятку.

— Как ты, морда? — спросил Терри.

— Неплохо, чел. Ты один?

— Ага. По-моему, твой выход из тюряги давно уже не новость для пацанов. Пошли. Там моя тачка.

— Долго ты ждал? — справился я.

— Порядком.

— Да уж. Я тоже.

Мы нашли машину Терри там, где он ее и оставил — неплохо для этого городка, — и забрались внутрь. Сколько приятных, радостных впечатлений обещал этот день! Салон нагрелся, поэтому я опустил окно и полной грудью вдохнул гемпширского воздуха.

Он пах, как… впрочем, как самый обыкновенный воздух.

Хотелось бы сказать, что он имел аромат свободы, или цветов, или же детей, играющих со щенятами, или чего-то еще в этом роде, но ничего подобного. Он пах просто воздухом. Впрочем, хорошо хоть не воняло хлоркой и мочой, от одного этого меня переполнило счастье.

— Что, опять в отпуск, Мило? Как на этот раз? На долго? На месяц? На два? — принялся поучать Терри.

— Ну вот, поехали. Можно хоть раз обойтись без нотаций и не портить мне радость от первого дня на воле?

— Просто спросил. Раз уж ты поселишься у меня, я, пожалуй, имею лраво узнать, как долго это продлится.

— За решетку я больше не вернусь, — заявил я. — Никогда.

— Да ты что? Правда? Опять решил завязать? Вот здорово.

— На сей раз так и будет. Точно тебе говорю. Не собираюсь провести остаток жизни в тюряге. Это исключено.

— Боже мой, жалко, что я не требовал с тебя по «штуке» каждый раз, когда ты говорил: «Все. С прошлым покончено. Я изменился. Дайте мне шанс», — глумился Терри; я и представить не мог, какого он обо мне мнения. — Но не успеешь опомниться, как какой-нибудь ублюдок уговаривает тебя помочь ему сбыть груз краденого кирпича иди укрыть угнанную тачку или же втягивает тебя еще в какое-то сомнительное дельце, — и ты опять в камере, недоумеваешь, как снова оказался таким придурком, и клянешься, что это в последний раз.

Но как бы не так, Даррен. И все потому, что ты — идиот. Об этом можно кричать сколько угодно, только вряд ли до тебя когда-либо дойдет. Ты не способен усваивать уроки.

— Скажи-ка, ты заранее подготовил эту замечательную речь?

— Да.

— Впечатляет.

— Спасибо.

— И все-таки ты ошибаешься. Согласен, все сказанное в определенной мере справедливо. В прошлом я действительно совершал идиотские поступки, но эти дни минули. Я вывел для себя несколько простых правил, и если смогу придерживаться их, то никогда не вернусь зарешетку.

— Что еще за правила?

— Никогда не прикасаться ни к чему, что вызывает подозрение. И даже не помышлять об этом.

— Что ж, удачи тебе, дружище. Только не обижайся, если я больше не пойду вносить за тебя залог.

— Не буду. Я действительно изменился, но не вправе винить тех, кто мне не верит, — признал я. — Мое дело — доказать. Вот, например, сегодня утром я заметил, что одна старушенция обронила десятку, и сообщил ей об этом. Я сказал: «Эй, гляньте, у вас выпало десять фунтов», и если бы не я, бабка даже этого бы не заметила.

— Правда? — спросил Терри и как-то насмешливо на меня поглядел. — Да ты гонишь. На твоем месте я бы ее загреб, — заявил он, чем совершенно взбесил меня.

Секунду-две мы молчали. Я глядел на проносящиеся мимо деревенские пейзажи. Как же хорошо вновь оказаться на воле и сразу увидеть столько растительности.

— Куда мы едем? — поинтересовался я.

— Ко мне. Закинешь шмотки. Потом дернем по кружке пивка.

— Отменяется. Поехали к матери.

— Неудачная мысль, Даррен. Она не желает тебя видеть.

— Да брось. Подвези меня. Куплю ей цветов, покаюсь и все такое. Все утрясется. Может, сразу и покончим с этим. Все равно рано или поздно мы столкнемся.

— Тебе решать, ноя предупреждаю: она действительно не желает тебя видеть.

— Доверься мне. Я знаю, что говорю. По пути будет кладбище, остановишься там. Я нарву, цветов.

Я позвонил в дверь. Терри, бренча ключами, стоял позади меня. Прошло несколько секунд, и за матовым стеклом возникла фигура. Дверь распахнулась.

— Привет, мам. Вот я и на свободе. Слушай, я понимаю, что не имею права ждать от тебя милости. Мне всего лишь хотелось повидаться и попросить прощения за все свои грехи. Я так сожалею обо всем, что произошло.

Как было бы здорово поставить на этом точку и жить дальше. Вот, это тебе. — С этими словами я выудил из-за спины дюжину лилий.

— Вали отсюда, дерьмо! — взревела она и с грохотом захлопнула дверь перед моим носом.

— Ну что? Теперь по пивку? — справился Терри.

— Пожалуй. Самое время. Два девяносто за кружку. Что еще за хрень такая?

— Все немного подорожало с тех пор, как тебя упекли, да? — обслуживая нас, справился Рон.

— Совсем чуть-чуть. Интересно, кто теперь кого грабит?

Рон отворил пару висячих замков и передвинул под прилавок ящик для пожертвований.

— Уберу-ка я его от греха подальше. Вдруг тебе взбредет в голову поправить свое материальное положение, — объяснил он, и у меня не было достаточных оснований для принятия мер. То есть у моего старого воплощения они наверняка бы нашлись. Но я уже не тот, что прежде. Я переменился.

— Прости за музыкальный автомат, — промямлил я, и Рон ответил, что не о чем беспокоиться и что все давно забыто.

Хотя, судя по сердитому взгляду, диким он меня оки=-нул, забыл Рон далеко не все. Так что мы с Терри, прихватив наполненные кружки, пересели на места поудобнее. За разговором брат поведал мне все последние новости. Гуди вернулся из армии и должен был подгрести к нам с минуты на минуту. Патси до сих пор работал в «Эр-Джи ньюс» и успел пережить развод. Джеко выиграл в лотерею десять тысяч фунтов и умудрился промотать их за четыре месяца. А еще у кого-то — забыл у кого — новые шины. Терри не упомянул только одного имени. И это резало слух.

— А как там Элис? — наконец справился я сам, Терри пожал плечами.

— А что Элис?

— Ну, как живет? Где? Чем занимается?

— Да так. Помаленьку, — отрезал он, так ничего мне и не поведав.