— Это очень много, — прошептала она и отстранилась.

Наступило молчание. Фейт стояла, прижав кончики пальцев к стеклу витрины, и смотрела, как стекают вниз струйки воды.

— Но не достаточно для тебя, — медленно проговорил Руфус. Не услышав ответа, он сказал: — Я понял. Значит, ты никак не можешь забыть этого парня, врача?

Фейт ненавидела себя.

— Гай уже пятнадцать лет как женат, Руфус.

— Но это не помешало ему завести роман с твоей сестрой.

— Если бы у меня было хоть немного здравого смысла, я бы приняла твое предложение, Руфус. Ты сможешь сделать счастливой какую-нибудь другую женщину.

— Не думай, что только ты способна к постоянству.

— Прости, Руфус. Прости.

Звук его удаляющихся шагов быстро стих. Фейт подняла воротник пальто и вставила ключ в замок. «Ты никак не можешь забыть этого парня, врача?» Слова Руфуса кричали у нее в голове, будоража, разжигая борьбу, которая шла в ее душе с того дня, когда Гай заглянул в «Холли-Блю». Девять недель. Это было девять недель назад.

Она вошла в квартиру и высыпала на стол содержимое кошелька в поисках шестипенсовиков. Было холодно, и снимать пальто не хотелось. Фейт просмотрела почту, которую принесли вечером. Письма от Ральфа и Лиззи, открытки от друзей. От Джейка и Николь — ничего. Впрочем, это неудивительно. Они оба никогда не помнили дней рождения, ни своих, ни чужих. «С днем рождения, Фейт», — пробормотала она и обвела глазами комнату, фокусируя взгляд на открытке, которую сделала Лиззи, и подаренной Дэвидом авторучке. На глаза попалась банка, почти полная шестипенсовиков. Фейт прижала к глазам кулаки. Ей тридцать один год, а она проводит свой день рождения в одиночестве, получая подарки от чужих мужей и чужих детей. Она только что отвергла то, о чем мечтала, то, что имеют многие другие женщины — дом, семью. Ее мечта — купить дом в лесу — недостижима, она столь же утопична, как и экстравагантные фантазии Ральфа.

— Нечего жалеть себя, — сурово произнесла она вслух. — Ты сама предпочла быть одна в этот вечер, ты сама отвергла Руфуса.

Упрек не помог. Теснота маленькой гостиной душила, вплотную к оконным стеклам подступал туман. Фейт спустилась вниз, в магазин. Она провела рукой по отрезам мягкого бархата и прохладного мерцающего шелка, навела порядок в ящичке, смахнула пыль. Телефонный аппарат, примостившийся в уголке прилавка, казалось, заполнил всю комнату, приковывая взгляд Фейт. «У тебя есть работа, которую ты любишь, и жилье, — сказала она себе. — Многие не имеют и этого. У тебя есть друзья и родные. Ты путешествовала, ты посмотрела мир. Этого должно быть достаточно».

Она коснулась кончиками пальцев телефонной трубки, провела по круглым отверстиям наборного диска. Руфус был прав, этого не достаточно. Ей не хватает взрослой любви. После войны у нее было несколько романов, но все быстро заканчивались. Она вкладывала всю свою энергию в «Холли-Блю», а не в любовников. Сейчас она даже с трудом могла вспомнить, как они выглядели. «Ты самая скучная из моих детей», — сказал ей когда-то Ральф, и всеми своими действиями она, похоже, доказывает правоту его слов. Может быть, все дело в возрасте: когда тебе за тридцать, остается все меньше возможностей, меньше открытых дверей. Но Фейт помнила, как заколотилось ее сердце, когда она, стоя в примерочной с мерной лентой в руках, услышала голос Гая. «Он женатый человек, — сказала она себе. — Что может он предложить, кроме фрагментов своей жизни?» Отойдя от прилавка, она взяла три своих лоскутных шарфика и набросила их на спинку стула. Это всего лишь лоскутки ткани, но как они блестят, как они красивы! Фейт снова подошла к прилавку и сняла телефонную трубку. Ей не нужно было искать номер в телефонной книге, она выучила его наизусть. Впрочем, уже поздно, и, конечно, Гай давно ушел домой.

Но в трубке раздался щелчок и мужской голос произнес:

— Доктор Невилл слушает. Чем могу помочь?

Она сглотнула слюну.

— Гай, это Фейт.

— Фейт. Где ты?

— Дома. В квартире над магазином.

— Я приду?

Она не стала медлить с ответом.

— Да, Гай. Да.

Фейт открыла дверь. Туман осел на плечах его пальто крохотными мерцающими влажными жемчужинами.

— Дрянная погода, — сказал он. — Едва не заблудился…

Не слушая, она привлекла его к себе, и он обхватил ее руками, едва не раздавив в объятиях. Потом отстранился, но только для того, чтобы начать целовать ее: глаза, лоб, рот. А затем шею, и дальше вниз, к ямочке между ключицами, прослеживая губами все изгибы, расстегивая пуговицы блузки. Фейт снова притянула его к себе. Только сейчас, почувствовав прикосновение его губ и рук, она осознала всю глубину своего желания. Они упали на пол, Гай стащил с нее юбку. Послышался треск разорвавшегося шва, последние клочки одежды улетели в сторону.

Некоторое время спустя Гай сказал:

— Фейт, моя ненаглядная Фейт, поговори со мной. — Он коснулся ее лица. — Ты замерзла, любовь моя. Я куплю тебе ковер, чтобы прикрыть этот холодный линолеум.

Гай держал ее в объятиях, пока она не перестала дрожать. «Как же долго я ждала этого, — думала Фейт, — сидеть вот так, прильнув друг к другу, кожа к коже, косточка к косточке».

— Ты так и не согрелась, — сказал он, взяв ее за руки. — Пойду заварю чай. Конечно, это не очень романтично, следовало бы выпить шампанского, но у тебя тут как в леднике.

Надев брюки, Гай пошел на кухню. Фейт завернулась в его рубашку и крикнула вслед:

— Когда-то я считала, что, раз ты спас мне жизнь, — ты помнишь ту гадюку, Гай? — значит, я навеки твоя.

— Так и есть. — Он на мгновение появился в дверях кухни, держа в руках коробку с чаем. — Конечно, ты моя. И наоборот, разумеется.

Фейт сидела, обхватив руками колени, и слушала позвякивание чашек и ложек. Гай принес поднос с посудой и сказал:

— Ты ведь и сейчас так считаешь, разве нет? Господи, Фейт, — я никогда не был здесь раньше, но чувствую себя как дома.

Он налил чай и вложил чашку в ее замерзшие руки. Потом присел у газового камина и начал что-то подкручивать, пытаясь извлечь больше тепла из нескольких жалких трубок.

— Но тогда, во время войны, когда ты уехала… — не оборачиваясь, проговорил он. — Я все пытаюсь понять, что произошло. В прошлый раз ты сказала, что у Ральфа была связь с какой-то женщиной, Джейк узнал об этом и, видимо, рассказал тебе. Ты из-за этого не пришла на свидание в парк? Из-за этого уехала? Потому что в то время внебрачные связи осуждались особенно сурово?

— Отчасти поэтому. — Хотя прошло уже десять лет, Фейт отчетливо помнила тот душный августовский день. — Понимаешь, Гай, я слишком долго ждала. Я никак не могла принять решение. Я знала, чего хочу, но я так же хорошо знала, что должна делать. Элеонора ясно объяснила мне это.

— Элеонора? — резко переспросил Гай.

— Я разговаривала с ней накануне той встречи. Разве она тебе не сказала? Впрочем, конечно, нет. В общем, она дала мне понять, что я — и остальные члены нашей семьи — неразборчивы в связях, ненадежны и безответственны. — Фейт рассмеялась. — То, что случилось потом, подтвердило ее правоту.

Гай стукнул ладонью по боковой стенке камина, и голубые языки пламени ярко вспыхнули.

— Значит, Элеонора попросила тебя не встречаться со мной?

Фейт кивнула.

— Поэтому меня охватили сомнения, а тут появилась мама и сказала, что Николь в тяжелом состоянии, почти умирает после родов. В общем, я уехала в Комптон-Деверол ухаживать за новорожденной Элизабет. Мне казалось, что будет лучше, если я оставлю тебя в покое и исчезну из твоей жизни.

— А потом я встретил Николь… — Он покачал опущенной головой. — Господи, ты должна ненавидеть меня за это.

Фейт поставила чашку и опустилась на колени рядом с ним, перед камином.

— Как ты думаешь, Гай, можем мы откладывать друг для друга кусочки наших жизней? — Она с улыбкой протянула руку и откинула назад прядь темных волос, упавшую ему на лоб. — Как я откладываю шестипенсовики в банку из-под варенья?