Катастрофа

Голос Кристины Холкрофт, приоткрывшей дверь в кабинет, вывел Джеймса Вулрича из приятной задумчивости.

— Мистер Каллохен на линии, сэр.

— Джон, рад вас слышать. Доброе утро. Что-нибудь произошло?

Баритон Каллохена был непривычно тревожен, и начальник Советского отдела насторожился:

— Боюсь, Джеймс, утро будет не слишком добрым.

Вулрич сразу же подумал о «Рекруте»:

— Что-нибудь с нашим новым другом?

— Нет, Джеймс, это что-то другое. Вчера поздно вечером мои ребята перехватили разговор двух русских из посольства. Похоже, они обсуждали какое-то известие, только что поступившее из Москвы. Они были очень озабочены. Им сообщили, что КГБ в Москве арестовал некоего Платова. Возможно, я не совсем правильно произношу фамилию. Знаете, было не очень хорошо слышно. Не идеальные условия. Русские говорили о каком-то камне, в котором была спрятана крупная сумма денег. Вот его и арестовали, когда он подобрал этот камень. Где-то в окрестностях Москвы. Я так понимаю, что это был тайник. Из разговора этих двух русских выходило, что арестованный кто-то из их сослуживцев. Я уверен, что они сами из КГБ.

Для начальника Советского отдела все было понятно. Он тяжело задышал в трубку и, казалось, на время потерял дар речи.

— Джеймс, вам это говорит о чем-нибудь? Вы меня слушаете? Русским в Вашингтоне запретили проявлять активность. Сегодня с утра мы уже это заметили.

— Благодарю вас, Джон, — Вулрич медленно приходил в себя. — Сейчас мне пока нечего вам сказать. Позвоню вам позже. До свиданья.

Несколько минут Вулрич пребывал в тяжелом раздумье. Наконец, нерешительно снял трубку телефонного аппарата, выводившего его напрямую на директора Центрального разведывательного управления.

— Здравствуйте, сэр, это Джеймс Вулрич. Боюсь, что у меня плохие новости.

Голос Вулрича неожиданно для него самого начал дрожать и потерял обычную стройность. Он еще что-то говорил в трубку, а потом долго слушал собеседника. Когда разговор закончился, он снова погрузился в необычное для себя мрачное состояние. Наконец, усилием воли он взял себя в руки и попросил Кристину вызвать Питера Николса.

Прошло несколько долгих минут, и вот Николс в кабинете начальника Советского отдела, несмотря на свои сорок лет, это — молодцеватый, подтянутый и стройный мужчина. С его лица не сходит жизнерадостная улыбка, и весь его вид излучает уверенность.

Совершенно не случайно записные шутники Лэнгли наградили его прозвищем «Везунчик». Ему действительно везло в жизни.

Питер Николс и впрямь мог считать себя «Везунчиком» и оптимистом. Он не из тех, кого удача оставляет своим вниманием просто потому, что они плохо информированы. Он умел добиваться цели, шел к ней напролом. И потому — всегда улыбался.

Надо отдать должное американцу: огромное честолюбие, деловитость, которой гордятся в Соединенных Штатах и которой так завидуют в других странах, кипучая энергия, цепкий ум и отличная память, напористость и лисья хитрость — существо его натуры. В общем-то по-своему незаурядный. Преклонение перед силой удобно уживалось в нем с рационализмом. Питер Николс — исправный службист, верный своей карьере в разведке и лояльный к начальникам. В нем здоровая мораль американца, верящего в идеалы страны, крепкого телом и сильного духом.

— Доброе утро, Джеймс, — сказал Николс, появляясь в дверях. — Вы все же пришли на работу?

— Здравствуйте, Питер, — Вулрич едва скрывал волнение, — думаю, нам обоим следует выпить.

Он достает из бара бутылку коньяка, наливает в рюмки и одну из них подает своему заместителю. Тот еще ничего не понимает, но уже чувствует необычность поведения шефа.

— Питер, есть ли какие-нибудь новости из Москвы? Проведена ли, наконец, операция по связи с вашим знакомым из Бангкока?

— Честно говоря, задержка меня немного тревожит. Как вы знаете, мы расстались с ним почти пять месяцев тому назад. Договорились, что когда он вернется в Москву и приступит после отпуска к работе в центральном аппарате русской разведывательной службы, он поставит условный сигнал. Этот сигнал московская резидентура увидела. «Прочитала», как мы говорим. Затем он должен был подождать нашего сообщения по радио и за это время убедиться еще раз, что вокруг него все спокойно. Нашим планом предусматривалось, что после этого мы начнем с ним регулярную работу в Москве и на самом первом этапе передадим ему через тайник деньги. Аванс, так сказать, за действия в особых условиях. Он сам просил об этом в Бангкоке. Помните, он не очень был расположен к работе с нами в Москве. Пришлось уговаривать.

Питером Николсом понемногу начало овладевать чувство беспокойства. Он продолжал рассказ, словно чувствуя, что шеф хочет услышать от него что-то еще.

— Подробный план связи у него есть. Сигнал к изъятию тайника предполагалось дать по радио. Так и сделали. А до этого, три недели тому назад, молодой сотрудник резидентуры Арнольд Бронсон, вы его, Джеймс, хорошо знаете, заложил этот самый тайник с деньгами. Теперь резидентура ждет появления сигнала агента о благополучном изъятии закладки. Мы дважды напоминали о сигнале по радио, но агент пока не реагирует. Может быть, напомнить еще раз?

— В этом уже нет необходимости, Питер, русские арестовали «Пилигрима».

Питер Николс как-то весь съежился и побледнел. Рука, державшая рюмку с коньяком, беспомощно повисла и разжалась, и рюмка упала на пол. Осколки стекла со звоном разлетелись по кабинету. Джеймсу Вулричу в этот момент почудилось, что львы и волки на фотографиях, украшавших стены кабинета, осклабились и угрожающе зарычали. И вот уж совсем удивительно: лицо Джеймса Вулрича, застывшее и безразличное ко всему, вспыхнуло каким-то недобрым волчьим выражением.

Сейчас Джеймс «Волк» Вулрич нервно ходил по кабинету, изредка поднимая голову и смотря каким-то сумрачным взглядом на своего подчиненного. А тот молчал, пораженный внезапно обрушившейся на него дурной вестью.

Красноречивая немая сцена в кабинете начальника Советского отдела.

Сотрудник Первого Главного управления КГБ СССР Лев Михайлович Плахов никак не ожидал, что получит назначение в Таиланд. Служебная командировка в далекую азиатскую страну срывала его честолюбивые планы — «утвердиться» на англо-саксонском или европейском направлении. Плахов был оперативным работником влиятельного и грозного Управления внешней контрразведки. Он говорил по-английски, понимал немецкую речь, немного владел испанским языком и рассчитывал, что это будет принято во внимание руководством. Как и его страноведческие познания о государствах Европы. Азиатский континент он считал невыгодным для себя местом работы. Непривычно и сложно для оперативной карьеры. Были и другие проблемы — жаркий и влажный климат, учеба единственной дочери в старшем классе школы, каковых не было в Бангкоке, необычные условия оперативной работы в незнакомой среде, пугающая информация о коварных и тяжелых заболеваниях в этом регионе.

Но суровая медицинская комиссия не выявила противопоказаний ни у Плахова, ни у его жены, и руководство было неумолимо. Дело было за медициной, которая должна защитить от азиатских напастей. Болезненными, но надежными прививками.

Что знал майор разведки о далекой стране в Юго-Bocточной Азии, куда его на долгих два-три года посылали в командировку?

Очень немного, сказать по правде, если не считать таких бытовых мелочей, как сиамские кошки и сиамские близнецы. Он не совсем, правда, уверен, из Таиланда ли они. По существу, ничего. Нельзя же всерьез говорить о голливудской кинокомедии «Король и я» — хоть и с блистательными американскими актерами Деборой Керр и Юлом Бриннером в главных ролях! В американском мюзикле, который Плахову удалось посмотреть во время одной из краткосрочных командировок в свойственной Голливуду фривольной манере, изображалась таиландская монархия. Гротеск да и только! В самом Таиланде веселая комедия была запрещена к показу в кинотеатрах страны.