Да, кроме «вопреки», тут всё достоверно. Именно так копошились вы на кухнях, выискивали близкие вам антисоветские фиги в кармане, считали их подвигом и взахлёб радовались. Верно и то, что никакой настоящей литературы вам не надо было, вам её заменяли фиги, особенно если они были со сливочным маслом и хорошо поперчены. А сами вы на антисоветские фиги были неспособны – страшно!

Но я уверен, что Юрий Ракша о фигах и не думал. Невозможно представить, чтобы и Василий Шукшин вместе с тобой копошился, выискивал и ликовал. Ты права: «Шукшин, уж если говорить честно (уж если хоть разочек! - В.Б.), никогда не был вместе со столичной литературной и киношной элитой (той самой – фиговой, позже предавшей народ. – В.Б.). Он ей не доверял, был к ней насторожен, как-то её опасался, остерегался. Он словно был другой «группы крови» (с. 398).

Да, он – другой, но ты – одной. Это же с ними ты тогда выискивала антисоветские фиги, а теперь объявила и дореволюционную Россию полоумной страной и Советское время – черной дырой, из которой «с кровью выдираемся» ныне благодаря демократии (с. 428).

«Сегодняшние элитарные «шестидесятники» - поэты, режиссёры, постоянно мелькающие на ТВ (порой эмигранты), вспоминают, как откровения, минуты встреч с Шукшиным. А ведь он с ними вместе никогда не был. Рядом был, да. А чтобы вместе, чтобы «внутри» - никогда» (Там же). Увы, свет очей моих, ты тут сказала и о себе: рядом – был, но вместе, «внутри» - никогда. По другому случаю ты это и сама признаешь: «Нам с Юрой довелось знать его долгие годы, но... неблизко» (с.429).

Никогда ни к чему не следует преувеличивать свою близость. В том числе, и к Божьей благодати. Ракша много говорит в нынешних книгах о своей религиозности. Как говорится, без Бога не до порога. Она, оказывается, председатель приходского совета одной из Московских церквей, а вот и фотка, на которой она рядышком с покойным патриархом Алексием, а на стене - лик Спасителя. Замечательно!

Но есть некоторые обстоятельства, заставляющие призадуматься. Так, на вопрос журналиста, кого или что она больше всего не любит, Ракша решительно заявила: «Безбожников!» Как же так, Ирина? Ведь неверущие должны быть в твоих глазах несчастными заблудшими людьми, гибнущими, обречёнными, потому заслуживающими твоего особого внимания, заботы и сострадания. Разве не так? Разве патриарх говорил тебе другое?

Ещё более смущает такое признание: «У нас в семье для новых знакомых всегда был тест. Как говорили в шутку - «проверка на вшивость». «Как относишься к Богу? Как – к животным?..» Господи, да это же не просто поразительная для писательницы бестактность – лезть каждому знакомому в душу, это сущее богохульство: игра в религиозность, тест на веру, Бог и животные в одном ряду да ещё шуточка насчёт вшивости... И как же поступали с неверующими? Судя по ответу журналисту, вы их просто не впускали в свой дом или выгоняли. Спаси, сохрани и помилуй!..

Сейчас весьма нередки случаи, когда дети умерших родителей, вдовы и другие родственники усопших подмалёвывают их образы под нынешнюю демократическую моду, особенно религиозную. Уверяют, например, что во время войны Сталин советовался не только с маршалами Жуковым, Василевским и другими военачальниками, но ещё и с неким старцем Илией, обитавшем в Ливанских горах, в пещере; что тот же маршал Жуков всю войну возил с собой икону, хотя никто её не видел... Сдаётся мне, на такой манер подмалевала Ирина Ракша образы своего мужа, в частности, представив его участником «проверки на вшивость», и Василия Шукшина, в частности, наделив его отвращением к Павлику Морозову. Он будто бы сказал однажды: «У нас с любовью к родителям, с почитанием – туго. Мы Морозовых Павликов дети» (с.399).

Орда демократов изображает Павлика мерзавцем, предавшим своего невиновного беспорочного папочку. Именно в таком смысле его имя и упомянуто в приведенной цитате. Но у Шукшина не было никаких оснований для уподобления себя этому образу. Он был очень заботлив к матери, как только было можно – навещал, часто писал ей теплые письма, построил для неё на первый большой гонорар новый дом... С какой же стати он будет сравнивать себя с человеком, изображаемым предателем? Да и образ-то такой слеплен и пущен в оборот Алминским, Альперовичем, Феофановым уже после смерти Шукшина.

И тут опять встает вопрос о «проверке на вшивость». Если даже допустить, что Павлик Морозов не встал на защиту матери, которую заодно с детьми отец избивал и бросил, уйдя на глазах всей деревни к другой, если даже допустить, что подросток грешен перед отцом, то ведь плату-то с него взыскали наивысшую – жизнь! Да ещё прихватили жизнь младшего брата. И это притом, что отца-то, секретаря сельсовета, осудили на несколько лет за спекуляцию фальшивыми справками. С точки зрения верующего человека не искупил ли подросток свой грех с немалым перебором? Можно ли такого мальчишку презирать, ненавидеть, делать чудовищем?

На подаренной книжке Василий Белов написал мне: «Володя, живи дольше!» Живу, дорогой Вася, живу. В День Победы ещё до Театральной добираюсь. А расхрабрюсь – и до Лубянской - трюх-трюх, трюх-трюх... Дай Бог и тебе то же. Ибо без нас некому уже устроить настоящую проверку ни на вшивость, ни на лживость.

В.С. БУШИН

Мы уже стали забывать, что 2009-й - год Гоголя. Уже двести лет - вместе… «Тарас Бульба» на экране - долгожданное наше упование. Рождение этого фильма особенно актуально в наше время - в эпоху торжества русофобии на всех направлениях нашей жизни.

Фильм вышел на экраны кинотеатров весной, а 4 ноября его показали по главному телевизионному каналу. На всю Россию, а вероятнее, и на весь мир зазвучали пронзительные, вдохновенные слова Гоголя о патриотизме, о силе русского единства и товарищества, о гнусности предательства. Повесть исполнена героики русского богатырства, боли за поруганную врагами православную веру и землю и несокрушимой убежденности в Богоизбранности Руси, в мировой ее всезначимости. Окрыляющей верой пронизаны авторские слова, которые вложены в уста погибающего на костре Тараса: «Думаете, есть на свете что-нибудь, чего бы побоялся казак? Постойте же, придет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы, подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..»

Однако в фильме режиссера В. Бортко русское исповедничество, истовость героики, исконные начала национальной души и характера меркнут. Кинокартина не рождает живого, искреннего и глубоко прожитого впечатления от того, что происходит на экране. Господствует иллюстративность, риторика. Механически перенесенный на экран гоголевский текст звучит высокопарно, отвлеченно от смысла, который за текстом стоит. Перед нами технически профессионально изготовленные киноштампы, в которых запечатлены произвольно отобранные эпизоды повести. Попытки раскрыть эпический характер произведения умножением и размахом помпезно воссозданных батальных сцен не достигают результата. Сражения в фильме существуют вполне самостоятельными фрагментами. Постановочные ухищрения не восполняют главного - кинематографически осмысленной драматургии. Литературный жанр - повествование - не переплавлен в кинокомпозицию с противоборством сил, с напряженным контрдействием, с эмоциональной развернутостью характеров.

Близок Гоголю Тарас в исполнении Б. Ступки - актер раскрыл духовную силу героя, его патриотизм, непреклонную волю, бойцовское мужество и драму отцовских чувств. Остальные персонажи выглядят блекло, в очень однолинейном истолковании, раскрывающем по преимуществу один мотив, видимо, заданный режиссером. Исключением являются, пожалуй, индивидуально очерченные образы жены Тараса (Ада Роговцева) и польского воеводы Мазовецкого (Любомирас Лауцявичус). Из-за крайней невзрачности и слабых актерских данных польской актрисы Магды Мельцаж рушится сюжет отношений полячки Эльжбеты Мазовецкой и Андрия (арт. И. Петренко). Остается непостижимым, каким образом столь необаятельная девица могла приворожить казака. Одна из причин художественной и идейной слабости фильма - в мировоззренческой невнятности режиссера. Отсюда натужная претенциозность кинематографических эффектов, попытки компенсировать провалы содержания помпезностью формы.