В тот же день обыск произвели и у квартирантов Успенских — «купеческого сына» В. П. Скипского и «калужской мещанки, девицы» Е. И. Беляевой, но, как показалось жандармам, ничего существенного не нашли. Успенского и Скипского арестовали, у Беляевой и Успенской, «находящейся в последней стадии беременности», взяли подписки о невыезде. 28 ноября Слезкин отправил в III отделение очередное донесение, в котором писал, что владелец книжного магазина и библиотеки «Коллежский Секретарь Александр Александрович Черкесов направления либерального и в политической благонадежности сомнителен».[414] Учитывая репутацию Черкесова, Слезкин распорядился одновременно с квартирой Успенских обыскать помещение книжного магазина и библиотеки, в которых было обнаружено:
«1. 14 экземпляров революционного воззвания с оттиснутыми словами сбоку, в виде бланка: «Русский Отдел Всемирного революционного союза», в оглавлении написано: «От сплотившихся к разрозненным».
2. Множество писем, запечатанных в двух свертках, разная переписка, в числе которой некоторые бумаги имеют характер революционный.
3. Несколько номеров журналов, издаваемых: в Лондоне — «Правда», в Лейпциге — «Будущность». Объявление Лондонских книгопродавцев — «Трюбнера и Компании» (приложения к «Колоколу»).
4. Разные книги и листы журналов и газет.
5. Обращения студентов к обществу и стихотворения Н. Огарева, озаглавленные «К студентам».
6. Прошение от имени студентов Московского Университета со вложением в середине листа воззвания к студентам — «Братья студенты!». Такое же воззвание, писанное рукою Скипского. Проект устройства студенческой кассы, в двух экземплярах».[415]
Жандармы не сразу поняли, что в их руках оказался архив тайного революционного сообщества «Народная расправа».[416] При первом обыске они нашли далеко не все хранившееся у Успенского, а Нечаев прятал у него практически весь архив «Народной расправы».
Успенский на первых допросах ни в чем не признавался, и его арест некоторое время никак не связывали с убийством Иванова. Слезкин высказал предположение, что его жандармы наткнулись на руководителя кружка, распространявшего воззвание «От сплотившихся к разрозненным». Таких кружков в Москве было несколько, за этим ничего особенного не числилось. «В читальне и библиотеке бывали преимущественно студенты, — писал Слезкин 28 ноября в III отделение, — молодые люди и женщины, вовлеченные в нигилизм; Успенский и Скопский оказывали им особое расположение, старались увеличить число приходящих к ним студентов и молодых людей единственно с тою целью, чтобы расширить круг своего общения».[417]
Лишь 7 декабря жандармы установили связь между убийством Иванова и «Народной расправой». «Убийство, — писал Слезкин, — судя по следам крови, совершено в некотором расстоянии от того места, где найден труп, близ места совершения преступления найдены хорошая шапка и башлык, не принадлежавший покойному. Общий голос, — что убийство совершено студентами Академии за то, что будто он в чем-то проговорился. Отсутствие признаков ограбления и совпадение убийства со временем арестов придают этому слуху некоторую вероятность; для нас же чрезвычайно важно то обстоятельство, что Иванова в последний раз видели с Кузнецовым и Лау, фамилии которых здесь значатся в известном списке».[418]
Слезкин писал о списке членов «Народной расправы», найденном при обыске 26 ноября. Стареющий жандармский генерал почувствовал, что на него свалилась нежданная удача — раскрытие конспиративного сообщества крупного масштаба с листовками и убийствами. Опасаясь нежелательных поступков столичных коллег, имевших обыкновение отбирать у провинциалов дела, сулившие внеочередные чины и ордена, Слезкин с особым рвением принялся за расследование. «Пока мы еще занимаемся рассмотрением бумаг, взятых при обыске, — рапортовал Слезкин 7 декабря, — без чего при настоящем положении дел нет никакой возможности производить дознание и допросы, нельзя этих бумаг и в Петербург отправлять, так как действующие лица оказываются здесь».[419]
Ранее других московские жандармы поймали одного из первых членов «Народной расправы» Н. С. Долгова. Он почти месяц упирался, изворачивался, наконец 23 декабря дал подробные откровенные показания. Благодаря ему в руках полиции оказались князь В. А. Черкезов, Н. Н. Римский-Корсаков, В. К. Ланге, Г. А. Свечин, В. К. Попов, К. П. Лебедев и Е. И. Беляева.[420]
Получив из Москвы телеграмму о первых результатах обыска у Успенских,[421] III отделение тут же включилось в расследование. 30 ноября обыскали петербургский книжный магазин А. А. Черкесова. Владельца магазина отправили в Екатерининскую куртину Петропавловской крепости.[422] Не понимая, «за кем Черкесова следует числить арестованным»,[423] комендант крепости три дня не объявлял ему, за что тот сидит. После нескольких допросов и резких протестов 15 февраля 1870 года его выпустили на свободу, взяв подписку о невыезде и обязательной явке к следователю.[424] За укрывательство Нечаева 5 декабря 1869 года был арестован В. И. Ковалевский. Узнав от него, что А. К. Кузнецов 23 ноября приехал в Петербург, III отделение запросило столичное градоначальство о его местонахождении и вскоре получило телеграмму:
«Колышкин — Филиппеусу. Телеграмма № 100. 2 Декабря 1869 г. отправлена 9. 33 ч., получена 9. 36 ч. пополудни. А. Кузнецов живет Невский 75 кв. 21».[425] Кузнецова арестовали 7 декабря, до этого за ним пытались следить, но он ни с кем не встречался и почти не выходил из дома.[426] В Москве срочно произвели обыск в квартире Кузнецова и его хозяйки.[427] Первым из арестованных Слезкин отправил в Петербург Скипского[428] «Все, чего я ищу. — заявил Скипский. — это приобрести деньги своим личным трудом для окончания курса в Московском Императорском Университете»,[429] далее он рассказал все, что знал. Протокол его допроса предъявили М. О. Антоновой (Волховской), сидевшей с весны 1869 года и давшей еще тогда откровенные показания. Антонова подтвердила все рассказанное Скипским,[430] и в благодарность полицейские власти выпустили ее на свободу. После допросов Скипского в III отделении еще раз рассмотрели документы, обнаруженные при обысках у Успенских, и на их основании составили список из 62 человек, подлежащих срочному аресту.[431] М. Ф. Негрескула арестовали 5 декабря 1869 года.[432] В крепости у него развилась скоротечная чахотка, 10 мая распоряжением министра юстиции его освободили по болезни под домашний арест.[433] 12 февраля 1871 гола М. Ф. Негрескул скончался у себя дома. 9 декабря 1869 года произвели обыск у Колачевского,[434] в тот же день арестовали братьев Лихутиных. Первым заболел старший брат Иван. У него обнаружили «раздражение мозга» и «устранили от всякого рода умственных занятий».[435] Министр юстиции потребовал от коменданта крепости дать арестанту «надлежащие медицинские пособия».[436] Иван поправился, а младший брат, Владимир, скончался в крепости 3 марта 1871 года от «скоротечной чахотки».[437] 29 декабря арестовали В. И. Лунина и отправили в Полицейский дом Адмиралтейской части».[438]
