— Мисс Рубио, сколько еще свидетелей вы намереваетесь пригласить, чтобы я мог хотя бы примерно рассчитать график?

— Всего двух или трех, ваша честь.

— Ваш подзащитный намерен давать показания?

— Пока я не готова ответить на этот вопрос, ваша честь. Я не знаю.

— Если он все-таки будет давать показания, как вы считаете, закончите ли вы к завтрашнему вечеру?

— Да, ваша честь. Конечно, это также зависит от перекрестных допросов обвинения. — Она взглянула на Си-Джей.

— Я не знаю, сколько времени займет мой перекрестный допрос, ваша честь. Вероятно, мне потребуется время для подготовки, если обвиняемый станет давать показания, — устало сказала Си-Джей.

«Вероятно, меня лишат права заниматься юридической практикой, если он даст показания, ваша честь. А затем появятся мужчины в белых халатах».

— Я это понимаю. Но мы и так очень хорошо продвигаемся вперед. В таком случае мне хотелось бы, чтобы вы выступили с заключительными речами в четверг — конечно, если вам не потребуется дополнительное время, мисс Таунсенд, — а в пятницу утром мы проведем инструктаж с присяжными. Затем в пятницу же присяжные удалятся для принятия решения. Думаю, к выходным закончим.

Да, к выходным закончим. Все закончится. Так просто. К выходным. Ко времени серии плей-офф, в которой играют «Майами долфинс», и фестиваля искусств «Кокосовая роща».

К выходным ее судьба решится.

Она сидела в своем кабинете, конечно, с опущенными шторами, звук маленького портативного телевизора, включенного на выпуске новостей седьмого канала, был едва слышен. На письменном столе рядом с тарелкой холодного супа и пятой чашкой кофе лежала гора бесполезных бумаг. Судебный процесс над Купидоном оказался главной новостью выпуска, начавшегося в половине седьмого, за которой последовал рассказ о мошенничестве инвестиционной компании, которая надула пожилых граждан Южной Флориды на несколько миллионов долларов, а также краткое сообщение об исчезнувшей студентке колледжа из Форт-Лодердейла, страдающей эпилепсией. Си-Джей совсем не хотелось домой. И ей совсем не хотелось оставаться здесь. Ей не убежать. И в этом заключалась проблема. По крайней мере до выходных. А к выходным все закончится.

В дверь тихо постучали, и она медленно раскрылась. Си-Джей ожидала увидеть раздраженного Джерри Тиглера, может, даже обеспокоенных Доминика Фальконетти и Мэнни Альвареса, на звонки которых не отвечала всю неделю, но никак не улыбающегося Грегори Чамберса.

— Можно войти? — спросил он, заходя и осматриваясь.

Си-Джей напряглась и покачала головой, но не смогла вовремя отказать, и Чамберс уселся перед ней.

— Как вы? — спросил он и нахмурился, явно обеспокоенный. — Я только что был на симпозиуме по вопросам сексуальных домогательств, который проводился этажом ниже, и подумал, что надо подняться к вам. Вы пропустили два последних приема, и меня это беспокоит.

— Со мной все в порядке. Все в порядке, — сказала Си-Джей, все еще качая головой. — Думаю, вам следует уйти. — Это все, что ей удалось вымолвить.

— Судя по вашему виду, далеко не все в порядке, Си-Джей. Вы выглядите нездорово. Я видел вас в сюжете новостей и очень беспокоюсь.

— Вы беспокоитесь обо мне? Вы! Обо мне? — Она больше не могла сдерживать ярость, обиду, смущение. — Я обратилась к вам за помощью, Грег — доктор Чамберс, — я доверяла вам как врачу, другу, а вы все это время, черт побери, занимались со мной неизвестно чем!

На лице Грега Чамберса промелькнули обида и удивление.

— О чем вы говорите, Си-Джей?

— Я была там! У вас в приемной! — закричала она.

— Да, Эстель говорила мне, что вы заглядывали на прошлой неделе, — начал он защищаться, на его лице все еще было написано непонимание. — Но вы уже ушли, когда я освободился. И именно ваше поведение меня беспокоит...

Она перебила его, теперь ее душили слезы.

— И я видела. Я видела, прямо там, у вас в приемной! В журнале!

— Вы заглядывали в мой журнал записи пациентов? Си-Джей, как вы могли...

— Вы и его тоже лечили! Бантлинга, этого сукина сына. И вы не сказали ни слова. Вы все это время знали, что он меня изнасиловал, и делали из меня дуру.

Лицо Грега Чамберса потемнело.

— Я ничего подобного не знал. Послушайте меня, Си-Джей. Да, я лечил Билли Бантлинга, это правда...

— И вы ничего не сказали! Как вы могли? Как вы могли мне не сказать?

— Я не обязан перед вами извиняться или что-либо объяснять, но я все-таки сделаю исключение из-за нашего давнего знакомства, нашей дружбы.

Пока он говорил, в нем явно нарастала злость. Чамберс пытался ее сдержать, но говорил резко, и Си-Джей внезапно почувствовала себя маленькой и неуверенной в себе девочкой.

— Как юрист, вы прекрасно знаете, что я не имею права говорить о том, кто и когда у меня лечился. Сам факт, что кто-то является моим пациентом, представляет собой конфиденциальную информацию. И я никогда не стану раскрывать эту информацию. Никогда. Я давал клятву не делать этого без согласия пациента. Если только не возникнет какого-то конфликта интересов, а такого не было. Я не знал, что между вами имелась связь, пока вы сами не пришли ко мне и не сказали, что подозреваемый по делу Купидона — это человек, который вас изнасиловал. К тому времени мои отношения с Биллом Бантлингом прервались — что очевидно — из-за его ареста. Конечно, я не стану делиться с вами тем, что происходило во время моих бесед с Биллом, поэтому, пожалуйста, даже не спрашивайте. Просто знайте: я никогда не скомпрометирую никого из пациентов. А ваши намеки, Си-Джей, оскорбляют. Я был в сложном положении и все же сделал то, что требовала от меня профессиональная этика. А сейчас я пришел сюда, чтобы посмотреть, как у вас дела и не смогу ли я вам помочь. Но больше я не думаю, что это хорошая идея. Советую вам продолжить курсы терапии у другого врача, потому что вы на грани нервного срыва.

Чамберс встал, собираясь уходить.

Внезапно Си-Джей стало очень стыдно — это чувство необъяснимо нахлынуло на нее. Мысли путались.

— Я больше не знаю, что делать, — прошептала она. — Я не знаю, кому верить, чему верить. Все разваливается, и я не могу контролировать ситуацию. Все нереально. Я больше не знаю, что реально, доктор Чамберс.

Слезы хлынули из глаз, хотя она думала, что слез больше не осталось.

Но было слишком поздно. Грег Чамберс разозлился. Слова уже произнесены, и их нельзя забрать назад.

— Я предупреждал вас, чтобы вы не брали это дело, Си-Джей, поскольку вы сразу оказались близки к срыву. Вероятно, из-за вашего прошлого вы не смогли правильно смотреть на факты, на улики. Возможно, вы неверно строили отношения с людьми. Решения, принятые в состоянии стресса и путаницы, не могут быть хорошими.

— Доминик? Вы имеете в виду его?

— Я просто даю вам совет, как делал несколько месяцев назад, смотрю на знакомые вещи под новым углом, что вам, вероятно, тоже требуется. Продолжайте терапию, и вы это увидите. До свидания.

Он захлопнул дверь, и Си-Джей снова осталась одна.

Она уронила лицо на руки и зарыдала.

И она так и не увидела фотографию студентки Университета Флориды Джулии Латрианки, двадцати одного года, которая на мгновение появилась на экране телевизора у нее за спиной, и не слышала комментариев бойкой ведущей выпуска новостей, которая описывала исчезновение темноволосой красавицы из бара в Форт-Лодердейле в новогодний вечер, назвав его «таинственным».

Через двадцать минут после того, как Грег Чамберс покинул кабинет, зазвонил телефон на письменном столе — личный номер Си-Джей. Она вначале не хотела снимать трубку, но он продолжал звонить, и наконец на десятом звонке Си-Джей ответила, утирая слезы тыльной стороной ладони.

— Таунсенд. Прокуратура штата.

— Си-Джей, это я, Доминик.

Она слышала в трубке звуки полицейских сирен, который смешивались с громкими криками людей.