– Ну? – В голосе Ардета зазвучали нотки нетерпения.

Киндри набрал в грудь побольше воздуха. «Расслабься, – сказал он себе. – Торисен не может причинить тебе больше вреда, чем он это уже сделал». И шанир приложил кончики своих длинных чувствительных пальцев к векам Верховного Лорда.

Сквозь его сознание начали пролетать расплывчатые образы: черные холмы, угрюмое небо, прорезаемое зелеными молниями. Дует ветер, неся слабый, сладкий запах давней смерти. Шелестит трава. Вдалеке маячит нечто темное. Сполохи освещают глухую стену – фасад гигантского дома. Арка ведет в темноту.

Это ли метафора души или что-то другое? Киндри не сталкивался с таким прежде, и образ совершенно не подходил Верховному Лорду. К тому же все так нечетко. Должно быть, он попал в мир кошмаров Торисена. Проклятие. Сны коварны, им куда проще вырваться из-под контроля лекаря, чем метафорам. Стоя на пороге и заглядывая внутрь, Киндри ощущал, что у этого промозглого, разрушенного жилища нет корней даже в сознании Торисена. Их обоих словно поместили в это кошмарное место под покровом черного сна лорда.

Киндри помедлил. Вмешиваться во что-либо подобное может быть очень опасно. С другой стороны, насколько хуже все может стать? Еще одна молния, и мимо него в дом проскользнула маленькая тень. Ну что ж, так тому и быть. Он пошел следом.

Внутри были тусклые коридоры и похожие на пещеры полуобвалившиеся комнаты. Когда Киндри пытался на чем-то сосредоточить внимание, предмет немедленно расплывался до неузнаваемости. И дело тут было не в зрении: шанир чувствовал неуловимые грани пространства так, словно и сам был им. Хвала предкам, что он все еще различает слабую детскую тень… А сейчас его ведет еще что-то. Органы чувств восприняли острый запах и металлический привкус, которым было пропитано все вокруг. Так вот где яд. Отрава чувствовалась везде, и чем дальше он заходил, тем сильнее казалось, что приходится сосать ржавую медную монету. Вниз по бесконечным коридорам, через зал, на стенах которого висит что-то вроде бесформенно расплывшихся лиц, вверх по лестнице.

Перед ним на ступенях сидела смутная фигура, окутанная покровом змеевидных, извивающихся теней. Она держала что-то белое. Шанир знал, что в ней, как и в доме, скрывается нечто чуждое. Все здесь казалось только тенью реальности, отброшенной на спящее сознание Торисена, но эта тень убивает лорда, так как непосредственный источник яда – в ней.

И, во имя земли, что же теперь надо сделать?

Киндри нагнулся над призрачной фигурой. Он не думал, что она может его заметить. Молодой человек увидел, как она медленно, очень медленно поднимает этот белый предмет. Черные волосы, серые глаза сияют серебром, – это мог быть и сам Торисен в густой дымке, но с какой-то неуловимой разницей. Белый предмет уже у самого горла. Глаза закрыты. Инстинктивно Киндри подался вперед и прижал пальцы к бесплотным векам, вновь увидев мысленный образ Дома. Теперь это действительно была метафора души – только не Торисена. Следующим действием ему надо было бы восстановить поврежденные строения, но он не мог сосредоточиться, потому что сон и явь все время перемешивались и отрезали его от Дома.

Киндри чувствовал, как растет в нем паника. Ардет был не прав, уговорив его попробовать. Он не обучен, и, несмотря на то что тут время течет медленнее, оно все равно уходит. Это ясно. Торисен умрет, если сейчас же, быстро не сделать что-нибудь, но что? Да, есть трюк, которым шанир убрал примесь из вина Ардета, но он предназначен только для предметов, у которых нет ни жизни, ни души и которым их и не потерять. Хотя это не важно! Он просто не в состоянии думать о чем-то другом.

План Киндри не удался. Когда он направил силу на удаление яда из крови жертвы, тот стал сопротивляться. Шанир напрягся – и получил сдачу. Слишком поздно Киндри сообразил, что имеет дело с отравой-паразитом, влияющей в первую очередь не на тело, а на разум; такой яд очень трудно изгнать, если он уже разместился с комфортом. Но он может при необходимости переселиться, особенно если другой хозяин гостеприимно предложит ему себя.

Молодой человек чувствовал, как яд перетекает в него сквозь кончики пальцев. Барьеры ставить уже бессмысленно, поздно даже отводить руки – онемение уже охватывает их. Надо было заранее подумать о противодействии, но единственная мысль, бившаяся сейчас в мозгу Киндри, была как строчка из какой-то дурацкой песни:

Никогда не говори, что хуже некуда…

Никогда не говори, что хуже некуда. Потом он увидел, что извивающиеся тени, под которыми сидит фигурка, в бешенстве оплелись вокруг его рук. Киндри не любил змей. Однако этих он едва мог видеть и вовсе не чувствовал; зато онемение начало отступать, оставляя за собой острую, пульсирующую боль, в пальцы словно впивались миллионы иголок разом. Да это ведь укусы змей. Стоило только прийти к подобному, весьма неприятному заключению, тени расплелись и упали на пол. Киндри отпрыгнул. Его руки покрылись начинающими кровоточить пятнышками, но яд исчез. Змеи высосали его. Привкус меди во рту ослабел. О бог, он вывел яд на осязаемый уровень, а они полностью избавили его от отравы.

Но теперь все вокруг начало таять. Ну конечно. Яд ушел, Торисен начинает приходить в себя, а Киндри все еще тут, в глубине чужого сознания.

Никогда не говори, что хуже некуда.

Никогда не говори…

Он мог видеть сквозь ступени под ногами. Где-то эта лестница тверда и прочна, ведь это всего лишь ее образ во сне, а сон заканчивается. Дом начал распадаться, стены и потолок таяли, как туман под солнечными лучами. Рядом оказалась детская тень, она рвалась вниз и назад, назад и вниз. Он почти чувствовал, как призрачные ручки толкают его.

– Ну же, большое тупое чучело, беги, беги!

Он побежал. Вниз по лестнице, через большой зал, по лабиринту коридоров. Тень пролетела теперь сквозь стены, и он следовал за ней, почти видя худенькую девочку-кендара, мчащуюся впереди. Мертвые знают много и никогда не устают. А Киндри очень устал. Он никогда не был силен ни в чем, кроме своей с трудом контролируемой целительной энергии, а сейчас и она была на исходе. Дыхание обжигало грудь, пот слепил глаза. Теперь он совсем ничего не видел, но детская рука все так же сжимала его запястье и по-прежнему тянула за собой. Впереди открывалась тьма. Передняя дверь. Он бросился в нее…

… и оказался на полу палатки.

Кто-то держал его. Сильные, крепкие руки. Наверное, Бур. Вокруг витали голоса.

– … в порядке!

– Трое, посмотрите на его руки.

– Тори, мальчик мой, просыпайся, очнись…

Это Ардет. Киндри попытался сфокусировать зрение на постели и увидел склонившегося над Торисеном старого лорда. Веки лежащего дрогнули и открылись.

– Сны, – неотчетливо прошептал он. – У всех они есть. – Потом чуть громче: – Адрик, ты выглядишь усталым. Пойди отдохни. – Голос его опять затих, а глаза сомкнулись. Он глубоко и медленно задышал, соскальзывая в двор.

Ардет поправил одеяло и сел, вздохнув с облегчением.

– Лорд, с ним все в порядке? – встревоженно спросил Бур.

– Теперь да.

– Хорошо, – прошептал Киндри и потерял сознание.

Ошеломленная Джейм очнулась на ступенях. Над головой сквозь дыры в крыше проглядывало небо, по нему стремительно бежали тучи. Из брюха одной вырвалась молния, окрасив все ядовито-зеленым. Проворчал гром. «Ну конечно, – тупо подумала Джейм. – Когда я в последний раз была тут, то оставила этот дом объятый пламенем, поэтому-то и нет крыши». Но что она делает тут сейчас? Девушка собрала память в кулак и начала вылавливать из нее обрывки. Когти и зубы бога, ну и кошмар. Она же была близка к… к…

Оцепеневшие пальцы все еще сжимали белый нож. Девушка, вскрикнув, отбросила его. Змеи увернулись от падающего лезвия и зашипели на него, нож воткнулся в трещину на ступеньке и задрожал. Милостивые Трое.