– Мастер!

Существо сплюнуло на угли, и слюна взорвалась в огне. Переврат прыгнул через яму. Торисен скользнул в сторону неуловимым движением и метнул в спину чужака, не успевшего повернуться, нож. Рукоятка клацнула о камни пола – кровь существа мгновенно разъела стальное лезвие. Усмехаясь, переврат медленно развернулся и двинулся вперед. Торисен протиснулся в щель между колодами, держа второй нож наизготовку.

– Боишься, малыш?

– Тебя? Не особенно.

– Ох-хо-хо, что же может испугать тебя, а? Давай поищем вместе? Красотка, вперед!

Уголком глаза Торисен заметил, как что-то серое метнулось у ног. Рука с ножом резко опустилась. Клинок погрузился в голову вирмы, едва она успела прицепиться к ноге. Раздался крик. Скрючившийся переврат швырнул Торисена на пол. Успевший выплеснуться в кровь яд пропитал все чувства. В помутневшем сознании замелькали безумной каруселью кошмарные видения, крутясь все быстрее и быстрее. Он словно падал с крутого откоса, хватаясь, чтобы удержаться, за тошнотворные вещи, к которым и прикоснуться противно. Вдруг лорд почувствовал грубые кирпичи пола под руками и неистово вцепился в них.

Крик не умолкал. Торисен отстраненно подумал, а не его ли это голос, но сознание почти вернулось к нему, и он увидел неподалеку стоящего на коленях переврата, укачивающего скрученное тело вирмы. Шапочка свалилась, и дикие космы белых волос падали на глаза.

– Шанир! – тяжело выдохнул Торисен. – И ты связан с этой тварью…

Голова переврата вскинулась, лицо ужасающе перекосилось от горя и ярости. Он рванулся к Торисену. Лорд почувствовал, как руки существа сжали его плечи, ощутил всю их сокрушительную силу. Бархатный камзол лопнул на спине, а за ним сейчас разорвутся мышцы, начнут дробиться кости…

Боль дернула тело и неожиданно притупилась. Он вновь лежал на полу, и Бур склонялся над ним.

– Я порвал камзол, – прошептал он кендару.

– К демонам камзол!

Поодаль Харн и переврат, обхватив друг друга, в мертвой тишине кружили по краю ямы. Их тени слились в одну. Потом Харн сбросил руку чужака, перехватил ее и вывернул. Послышалось мокрое чмоканье, и сразу за ним – нечеловеческий вопль. Переврат отступил, шатаясь. Харн, побелев, застыл, держа его оторванную руку.

– О боже, только не то же самое, только не снова… Киндри поймал его руки и стер кровь переврата, пока она не въелась слишком глубоко. Да и пролилось всего несколько капель – жуткая рана зарубцевалась почти мгновенно. Но скорчившемуся под лестницей Донкерри казалось, что он видел куда больше – моря, океаны крови, ревущими волнами захлестывающие его. Мальчик осел на пол в глубоком обмороке. Над ним по лестнице прогромыхали шаги. Теперь в комнате была дюжина кендаров – кадеты, инструкторы, даже Зола, седовласая хромая певица – они загнали переврата в угол за ямой. Теперь он скорее напоминал дикого зверя, чем человека, исчезло всяческое сходство с Нусаром.

– Осторожно, – резко сказала певица. – Если это то, что я думаю, то сталь не поможет.

Бур все еще поддерживал Торисена. Он не знал, что случилось с Верховным Лордом, но едва ли одно лишь нападение переврата объясняет липкую кожу молодого человека или грохот его сердца, колотящегося так, что сотрясается все тело. Торисен с неожиданной силой сжал руку кендара.

– Ускользает, – пробормотал он. – Ускользает… Переврат услышал. Он оскалился, губы задрались, обнажив острые белые зубы и багровую пасть за ними.

– Лорд! – Голос его звучал теперь как гортанный лай. – Отр-р-родье! Кровь за кровь…

Он кинулся в атаку. Кадет, стоящий на самом его пути, воткнул в пол копье и принял удар на себя. От пики остался лишь расщепленный, дымящийся черенок, а переврат походя, одним махом вырвал половину лица мальчика. Но на него бросились остальные.

Торисен приподнялся на локте.

– Дитя Тьмы! – закричал он не своим, резким, неприятным голосом. – Где мой меч? Где мои… Отец! – И рухнул на пол.

Переврат рвался на свободу. Но за секунду до следующего броска покачивающийся посох певицы врезался ему в челюсть, отбросив назад. Женщина шагнула следом, хладнокровно нанося удар за ударом, держа тварь на расстоянии. Остальные отползали с пути пятившегося переврата – все, кроме одного кадета, то ли более медлительного, чем все, то ли самого сообразительного из них, – он все еще стоял на четвереньках у края ямы, когда переврат приблизился. Певица вновь размахнулась – и Темный, запнувшись о мальчика, перелетел через него и упал в яму с огнем. Потревоженные угли взметнули сноп искр, набились в похищенную одежду и подожгли ее. Переврат пытался выбраться, но кендары уже окружили яму. Его кожа начала обугливаться.

– Не думай, что победил! – провыл он из глубины. – Теперь мы знаем, чем напугать тебя, маленький лорд, зна-а-а-а….

Пламя высушило кровь существа и воспламенило ее – по его жилам теперь тек живой огонь. Переврат визжал, кидался на стены, бил себя в грудь, но языки жара струились уже из каждой его поры. Не прекращая кричать, он взорвался, обдав яму потоком горящей крови и кусками тлеющей плоти. К потолку взвился зловонный столб черного дыма, в котором еще мелькали красные прожилки.

Все в ужасе отпрянули. Одежда людей была в копоти, во рту остался мерзкий привкус – но и все. К кадетам даже начало местами возвращаться остроумие. Для большинства из них это была первая серьезная битва, крещение кровью, но не для того мальчугана, который принял на себя первую атаку переврата – и остановил ее. Кошмарная боль терзала его, от лица парнишки почти ничего не осталось, и все, чего он жаждал сейчас, – освобождения и Белого Ножа. Киндри встал рядом с ним на колени. Однако, вместо того чтобы вытащить клинок, он сложил руки и опустил их на изуродованную голову. Его бледные черты еще больше заострились от напряжения, и через несколько томительных секунд мальчик выскользнул из хватки боли и погрузился в целительный сон двар. А шанир повернулся к Верховному Лорду.

Торисен так и не двинулся. Даже при лихорадочном красно-оранжевом свете, заливавшем комнату, он выглядел серым и, казалось, не дышал. Бур накинул на лорда свою куртку. Киндри нерешительно потянулся к нему, чуть не прикоснулся к щеке, но резко остановился.

Каинрон и его охранники спускались по лестнице с оружием наголо.

Образы возникали и исчезали в сознании Торисена, кружась и сталкиваясь друг с другом:

Темница в Уракарне: «Ты отрекаешься?.. Ты веруешь?..» – Нет, нет, нет, мертвые, сгоревшие на кострах – не смотрите на меня» – «Тогда мы должны убедить тебя, для твоего же блага…» Перчатки из огня, жаркого, красного… О бог, мои руки! Горит, горит, башня Тай-Тестигона, «Рес-аб-Тирр»…

Что? Где?

…Они в западне, все в ловушке, все горят заживо… Мертвы. Южные Пустоши черны от тел… Приземистые фигуры движутся среди трупов, подбирая там ногу, а там – голову… Мясо, свежее мясо… Пятнадцать тысяч против трех миллионов? Ох, Переден, дурак ты, богом проклятый, завистливый идиот…

Бур, беспокойно нахмурившись, склонился над ним:

– Мой лорд? Тори? Ты держись за меня, только держись…

… спать…

Внутренняя дверь башни замка заскрипела и распахнулась, и зал заполонили безмолвные воины, одетые в черное, и не было у них теней. Защитники отступали перед молчаливой яростью нападавших. Столы перевернуты. Скамьи расколоты о стены. Капитан охранников хватает его за руки: «Милорд, мы не удержим нижние комнаты!» – «Предательство!» – Слово вырвалось хриплым криком, и стражники запнулись. – «Вы предаете меня снова и снова, и – ты сказал, не удержим?! Тогда убирайтесь, вы все, ну! Заставьте подонков заплатить за каждый шаг!»

И пришли Темные, и упала тишина, их глаза полны мертвенной тоской по сну. Но на место каждого павшего становятся двое, а обороняющихся остается все меньше. Вверх, по винтовой лестнице, через лабиринт покоев второго этажа, теряя товарищей в каждой комнате, вверх, к зубчатой стене.

Хрустальный купол сияет через бойницу на солнце, как вторая луна. Темные фигуры толпятся на крыше – и стекло не выдерживает. Он проносится через воротца северо-восточной башенки. Здесь погиб капитан, сражаясь за него, – и вдруг он один, окруженный немыми белыми лицами. «Вы все мертвецы, трухлявые пни! – кричит он им. – Дайте мне кого-нибудь живого – и я срублю его!» – «А я не подойду, Серый Лорд?» Человек выступил вперед – тоже в черном, но с перевязью и в броне высокорожденного. Он усмехнулся, и лицо его на миг превратилось в плотоядно оскалившуюся волчью маску. «Мразаль. О да, ты кстати». Разящий Меч со свистом опустился. Переврат попытался парировать удар, но не смог удержать клинок и пал на колени. Меч Ганса вошел, как в ножны, в тело переврата, но рана сомкнулась вокруг лезвия, а кровь сожгла сталь дотла. Мразаль, смеясь, поднялся: «Бедный Ганс. Ничему нельзя доверять, не так ли?»