Но Тая мычала, мотала головой и буксовала на месте, наотрез отказываясь идти в кадр. Пришлось насильно подтолкнуть ее к всемирной славе посредством хорошего пинка. Зеленая от ужаса, Таисия полетела в центр декораций, обозначающих бордель: комната с креслами, низенькими столиками, коврами и, почему-то, восточными кальянами, и вообще, создавалось впечатление, что декорации строились совсем для других съемок, не имеющих никакого отношения к бордельной тематике. Тем временем режиссер расставлял по местам имеющихся в наличии четырех проституток и объяснял, что надо делать, как себя вести, куда смотреть. В этой сцене они должны были изображать падших женщин, ожидающих клиентов, затем в помещение входила героиня Серебряковой, пришедшая "устраиваться на работу". Закончив с девушками, режиссер занялся полуобморочной Таисией. Ей предстояло усесться в кресло, положить ногу на ногу и максимально развратно задрать край платья. Подруга в кресло послушно рухнула, ногу на ногу закинула и юбку задрала едва ли не до подбородка… но тут вышла небольшая заминка. Туфель нам по-прежнему так и не выдали и мы щеголяли в своей обутке, поэтому вся из себя расфуфыренная, декольтированная проститутка № 6 явила миру грязные черные ботинки с облезлой меховой опушкой. Эти неприглядные ботинищи Тайка с удовольствием таскала из-за их исключительного удобства, надеясь, что под джинсами их не так заметно, да и вообще, кто там будет на ее ноги смотреть. Но сейчас обувка оказалась прямо таки в центре повышенного внимания, в свете софитов, под прицелом кинокамер. Увидав этот ужастик на Тайкиных ногах, режиссер завопил, как недорезанный и в грубой форме затребовал костюмера. Прибежала костюмерша с жутковатыми розовыми босоножками размера сорок второго – не меньше, Тайка переобулась и работа продолжилась, теперь от Таи требовалось принять позу пособлазнительнее, лицу придать кокетливое выражение куртизанки. Подруга кое-как вывернула непослушное туловище под странным углом, зафиксировала голову в неестественном положении и выдала зверскую улыбку начинающего маняка-расчленителя. Режиссер завозникал, что так не пойдет, что надо выглядеть хоть немного по-человечески, но Тая выглядеть по-человечески не могла, она была слишком напугана происходящим. Худо-бедно ее организму придали нормальное положение и показали пальцем куда смотреть, чтобы ее лицо не так сильно выделялось на общем фоне, и съемки начались. Затаив дыхание, мы с Владом смотрели, как на наших глазах разворачивается чудо большого киноискусства. Чудо разворачивалось недолго, минуты полторы.

– Так! Стоп! – крикнул режиссер. – Девушка в красном! Как тебя зовут?

– Та-а-а-ая… – тихонечко проблеяла девушка в красном.

– Почему у тебя, Тая, нога дергается?

– Какая нога? – подруга задала вопрос с таким удивлением, словно вовсе не подозревала о том, что у нее есть ноги.

– Вон та, верхняя, которая поверх коленки! Она дергается!

Тая внимательно поглядела на свою верхнюю ногу и рискнула не согласиться.

– Она висит спокойно… то есть, неподвижно свисает… то есть, лежит – не дышит…

– Да, сейчас, все в порядке, но когда работала камера, нога дергалась!

Тая ответила, что вообще не понимает, о чем он говорит. Судя по тому, что подруга отважилась спорить и возражать главному режиссеру, ее стояние аффекта достигло критической стадии.

– Короче, ногой не дергать!

И хлопнул дубль два. И как только включились камеры, у Таи снова что-то там задергалось. Вот прямо припадочная какая-то у меня подруга! К четвертому дублю, режиссер готов был примотать ее к креслу скотчем, а к пятому она, наконец-то сумела с собою совладать и сидела неподвижно. Последовала команда войти Серебряковой в кадр, актриса успела сделать пару шагов и вдруг, неловко подвернув ногу, упала на пол. Оказалось, мистическим образом отломились оба каблука ее туфель, да и упала актриса так неудачно, что пришлось приостановить съемки до выяснения, понадобится врач или нет. На перекур никого не отпустили, велев всем оставаться на своих местах. Наблюдая, как осматривают пострадавшую, а она морщится от боли, я подумала, что этот сериал как-то изначально не задался, должно быть, униженные и оскорбленные эдельвейсовцы посетили какую-нибудь колдовку и заказали повальную порчу на весь проект вместе с "Захаров-студия". Доктор, к счастью, не понадобился, съемки возобновились и через два с небольшим часа пятиминутную сцену благополучно сняли. Затем объявили, что следующий съемочный день послезавтра, сбор там же, у "Железнодорожника" и поедем на натурные съемки, сбор в 8 утра, не опаздывать под страхом смертной казни! Выслушав все ценные указания, мы потопали переодеваться. В костюмерной мы застали костюмершу за пристальным изучением обуви Серебряковой, тех самых туфель, от которых так некстати отвалились каблуки, отчего чуть не покалечилась актриса.

– Странно, – бормотала костюмерша, поднеся туфли почти к самому носу, – очень странно…

– Что именно? – заинтересовалась я.

– Не могли каблуки сами собой отвалиться, я хорошо за обувью слежу! Кто-то нарочно туфли попортил, нарочно!

– Да кому это нужно, – уставшая прима театра и кино мадмуазель Ливанова рывками стаскивала с себя платье. – Тут что, мелкий пакостник завелся?

– Значит, кому-то понадобилось! – женщина даже немного рассердилась, что ее слова поставили под сомнение. – Значит, завелся пакостник! Я за обувью хорошо слежу!

Я искоса посмотрела на ряды потрескавшейся, облезлой обуви со сбитыми, стоптанными каблуками и сказала миролюбиво:

– Ну, завелся, так завелся, хорошо, что все обошлось благополучно.

По дороге к дому у нашей маленькой, но сплоченной компании синхронно созрело желание приобрести бутылочку винца, кусочек сыра и колбаски формата "ветчина". Не видя повода отказать себе в маленьком празднике после нелегкого творческого дня, скинулись на напитки, закуски, отправили Влада выгуливать Лаврентия и взялись сервировать поздний ужин.

– Все-таки все мужики одинаковые, – ни с того ни с сего сказала Тайка, сосредоточенно нарезая тонкими ломтиками ветчину, чтобы ее казалось больше. – Гадкие, корыстные себялюбцы.

– Чего вдруг? – я высыпала на раскаленную сковороду замороженную картошку-фри.

– Не вдруг, – тяжело вздохнула подруга, – похоже, так исторически сложилось. Даже наш Влад способен жениться на бегемоте в рюшках ради денег.

– Можно подумать, ты сама бы не вышла за бегемота в галстуке ради тех же самых денег.

– Я – это совсем другое, – Тая приступила к нарезке сыра, – а у мужчины должна быть честь, совесть и… и все такое прочее. Жениться на деньгах это подло.

– С чего ты взяла, что он женился исключительно на деньгах? Может, Антон ее любит.

– Ага, ну конечно, просто обожает! – подруга даже мысли не допускала, что между Ирой и Антоном может быть хоть какая-то симпатия. – Ты же ее видела, Сена! Ты же ее нюхала!

– Ну, может она как человек хорошая.

– Ты же ее слышала, Сена, слышала!

– Ну, не знаю тогда и вообще, чего ты зациклилась на них? Антон ни тебе, ни мне никаких авансов не раздавал, свиданий не назначал, не врал, что холостой, в койку не тянул, какие могут быть претензии?

– Всякие! – сердито буркнула подруга и взялась нарезать батон. – А с Владом я еще отдельно поговорю!

Посидели весьма культурно – без драк и танцев на столе, даже спать не очень поздно легли, где-то в половине третьего. Конечно, Тая долго и упорно доставала Владика по поводу его безобразно – корыстного отношения к женщинам, но он, в конце-концов, ловко ушел от проблемы, сказав, что просто пошутил и, разумеется, никогда в жизни не связался бы с нелюбимым бегемотом ради денег, а женился бы исключительно на нищей, обездоленной, но сильно-сильно любимой козочке. Тая заявила, что она ему ни капли не верит, но «пластинку» все-таки сменила.

А утром мы с Владиком потащились на работу. Да-да-да, сами, добровольно поперлись трудиться, решив, что раз выдался свободный от киносъемок день, лучше засветить в редакции свои портреты и не испытывать лишний раз терпение нашего взрывного сверх всякой меры начальства – оно хоть и справедливое, но очень уж строгое. Оставив Таюса досыпать и гулять с пупсом, мы напились минералки, набили рты жвачкой и поволоклись на трудовую вахту. Опоздали всего на пятнадцать минут, но, к сожалению, нарвались на плановую пропесочку коллектива. Народ в полном составе стоял полукругом посередь офиса с понурыми головами, а в центре полукруга зверствовал Конякин. Мы с Владом осторожно примостились с правого фланга и напустили на себя внимательный и виноватый вид. Пламенную речь начальства была известна наперед: мы разгильдяи, бездари, дармоеды, которым свысока наплевать на честь и совесть любимой газеты, номер горит синим пламенем, а мы и не чешемся… И тут на полуслове Станислав Станиславович заметил прибавление и уставился на покорных и трудолюбивых нас.