Член жюри И. Ф. Петров и Н. Е. Кочин обстоятельно разъяснили свою точку зрения на задачи конкурса и потребовали для работы С. А. Христиановича цервой премии, не отрицая всего значения работы Г. М. Мусинянца, достойной второй премии.

К общему удивлению, Сергей Алексеевич выступил решительно и резко за приоритет технической работы Мусинянца перед чисто теоретической работой Христиановича. Он подверг тонкому и глубокому анализу труд инженера-конструктора, создающего принципиально новые механизмы и аппараты, когда каждая отдельная деталь требует создания новых теоретических предпосылок.

— Речь идет не о том, какая работа лучше, — каждая по-своему вклад в аэродинамику, — говорил он, — но нам важно присуждением премий указать главное направление, которым пойдет в будущем не только аэродинамика, но и вся наука вообще.

Это была блестящая, неповторимая речь, и члены жюри только попрекнули секретаря жюри за то, что речь не застенографирована и не будет публиковаться.

Первая премия была присуждена Г. М. Мусинянцу. Единогласное решение жюри подтверждало первенствующую роль техники в науке.

Для этого понадобились, однако, не только пятьдесят лет научной деятельности, но и тот огромный простор для практических приложений теоретической науки, который открылся в нашей стране после Великой Октябрьской социалистической революции.

Академическую деятельность Чаплыгина нельзя сводить к перечислению обязанностей, возлагавшихся на него президиумом академии: руководитель технической группы, председатель Комиссии по гидродинамике и аэродинамике, член Ученого совета Института механики. Он и здесь действовал как организатор.

Сергей Алексеевич придавал, например, очень большое значение приведению в порядок научной и технической терминологии.

Оценив в полной мере значение такой работы для роста технической культуры, для обучения и воспитания кадров, для научной организации труда, Сергей Алексеевич провел под своим непосредственным руководством все крупнейшие работы Комитета технической терминологии в области классификации, разработки систем терминов и их определений. Комитет под его руководством превратился в научный центр, тесно связанный с учебными заведениями, министерствами, промышленными объединениями.

Приглашенные для работы в комитете ученые и инженеры вначале отнеслись к новому делу с недоверием, если и принимали участие в работах комитета, то лишь потому, что приглашения исходили от Чаплыгина.

И действительно, хотя Сергей Алексеевич напряженно работал над проблемами современной авиации, он находил время, председательствуя в Комитете технической терминологии, не только для общего руководства, но и для личного участия в трудах комитета.

С присущим ему постоянным стремлением к ясности и точности Сергей Алексеевич очень строго и бережно относился к каждому слову, предназначенному для выражения мысли. Напомним, что уже на школьной скамье, в Воронежской гимназии, его влекло изучение языков, особенно в классических образцах древних греческих и римских писателей. Оканчивая гимназический курс, Чаплыгин даже колебался в выборе между университетом и Лазаревским институтом восточных языков. Вопросы филологии до конца жизни интересовали ученого, и по его личному приглашению в комитете начал работать известный ориенталист, академик Николай Яковлевич Марр.

Комитет технической терминологии, основанный в 1933 году, ставил своей целью разработку научных основ технической терминологии как специальной научной дисциплины и установление общих принципов и конкретных методов построения отдельных терминов и целых терминологических систем. Сергей Алексеевич руководил работой комитета до конца своей жизни. За это десятилетие было опубликовано под редакцией Чаплыгина свыше пятидесяти трудов комитета, посвященных разработке терминологии в ряде таких областей, как механика, теория механизмов, гидродинамика, электротехника, машиноведение, горное дело, металлургия, автоматика и телемеханика, широко распространенные технологические процессы.

Часть трудов посвящена установлению единых систем буквенных обозначений общетехнических величин, электротехнических, употребляемых для расчета строительных конструкций, и ряда других величин.

Однако дело не только в этих практических результатах работы комитета, а в том, что в основу разработки терминологии были положены принципы и методы, узаконенные комитетом в результате его работ по научному обоснованию терминов. На общее направление этих исследований и дальнейшее развитие их оказали наибольшее влияние С. А. Чаплыгин и Н. Я. Марр.

Сергей Алексеевич проводил резкую границу между терминологической точностью слова, когда мы стремимся предельно ограничить круг вызываемых термином ассоциаций, и точностью художественной, когда, по определению Гоголя, «слова так точны, что обозначают всё: в каждом слове бездна пространства, каждое слово необъятно, как поэт».

Гоголь писал о художественной необъятности Пушкина. Но термин в любой области науки не должен обозначать ничего, кроме той величины, которой он присвоен. Поэтому Сергей Алексеевич предпочитал буквенные обозначения и решительно протестовал против случайных терминов, вроде «огурцов» ветродвигателя, присваиваемых детали по внешнему сходству ее с чем бы то ни было.

Мы взяли в пример академической деятельности Чаплыгина терминологический комитет, но с равным правом можно было бы рассказывать и о его работе в Институте механики, основанном в 1938 году, преобразованном из Группы технической механики, инициатором которой был также С. А. Чаплыгин.

В Институте механики Сергея Алексеевича окружали его ближайшие сотрудники и ученики: Л. С. Лейбензон, С. А. Христианович, В. В. Голубев, А. И. Некрасов, Н. Е. Кочин, Л. Н. Сретенский.

Благодаря такому окружению в институте получили развитие аэродинамика крыла конечного размаха, разработка течения газа с дозвуковыми и сверхзвуковыми скоростями — вопросы, наиболее близкие самому Чаплыгину.

Блестящий организатор и обаятельный умница, Сергей Алексеевич в полной мере проявил здесь свою эрудицию, удивительную отзывчивость к чужой мысли. Он был чужд всякой предвзятости, терпеливо и даже с интересом выслушивал доводы участвовавших в работе специалистов. Вступая в дискуссию, он делал свой окончательный вывод только тогда, когда он уже всем представлялся единственно правильным.

Это бережное отношение к чужому мнению все сотрудники и ученики Чаплыгина считали наиболее характерной чертой его натуры. Академические товарищи Сергея Алексеевича писали о нем:

«В известные часы у него на квартире можно было застать постоянно посетителей, обращавшихся со своими научными работами. Подчас отзыв о работе того или иного научного работника, данный лично ему, был, по существу, очень резок, но этот отзыв был настолько ясен и объективен, что почти всякий чувствовал то, что он должен быть в обиде только на самого себя за неудачную работу, и не сохранял даже и оттенка неприязненного чувства к Сергею Алексеевичу. Если же С. А. убеждался, что работа является цепной, он не ограничивался лишь одним отзывом, а в случае необходимости неизменно принимал меры для ее продвижения и развития.

Но не только с научными вопросами обращались к С. А. Его бывшие ученики, сослуживцы, а подчас и совершенно чужие люди обращались к нему с просьбами о содействии но самым разнообразным вопросам и никогда не встречали отказа, если только просьба заслуживала внимания.

Под суровой внешностью Сергея Алексеевича билось удивительно простое, чуткое и отзывчивое сердце!

Сергей Алексеевич предъявлял большие требования и проявлял должную строгость в отношении чужих работ, но для него была характерна еще большая требовательность к своим исследованиям. Многочисленные исследования в черновиках хранятся в его архиве; его ученики, знавшие об этом, часто обращались к нему с вопросом, почему С. А. не опубликовывает ту или иную работу, и неизменно получали ответы: „Эта работа не дает ничего принципиально нового“ или „Эта работа нуждается еще в проверке“ и т. п., хотя многие из них могли бы служить украшением русской науки, той науки, которой С. А. отдал всю свою жизнь».