А вакуумный насос исправно продолжал откачивать из цистерны воздух. И в какой-то прекрасный для атмосферы момент цистерна не выдержала и просто схлопнулась. Физика, девятый класс.

Серега рассказывал, что именно из-за этой истории он и потерял такую интересную и творческую работу. Может, конечно, и врал. Но как красиво!

Велосипеды для нас в детстве были не средством передвижения, а совсем наоборот – роскошью. И если у тебя был банальный "Школьник" или "Орленок", то тебе просто не дотянуться до крутых пацанов на "Камах" и "Салютах".

Начнем по порядку – с колес. Спицы мы обматывали разноцветными проводами, которые вытягивали из обрезков толстых телефонных кабелей. Получались такие цветики-семицветики – по пять-шесть разноцветных проволочных лепестков на каждом колесе. Ниппели (мы говорили "ниппелЯ") тоже украшались. Для этого брали пластиковые пробки от винных бутылок (сейчас таких почему-то нет), разрезали каждую на полоски – почти до самого донышка – и надевали на ниппель, проделав в пробке еще одну дырку. Такие же пробочные ромашки насаживались на длинные куски проволоки, которые прикручивались к оси колеса, и торчали вперед и вверх – получались лихие "усы". А еще к передней вилке с помощью деревянной бельевой прищепки крепилась открытка – она цеплялась за спицы и издавала бешеный треск при движении. Правда, открытка быстро изнашивалась, и приходилось крепить новую.

Вся рама велика, включая руль и крылья, обматывалась синей изолентой. Но не сплошь, а так, чтобы между витками оставались просветы.

На переднее колесо устанавливали такой же багажник, как и на заднем – и это считалось верхом крутизны.

Ручки руля венчали все те же пробки от бутылок, но уже неразрезанные.

Вокруг сиденья обматывалась бахрома от какого-нибудь пледа. За разорванные пледы сильно доставалось от родителей.

Самые ушлые заталкивали в дерматиновые "бардачки" для ключей радиоприемник "Россия 303" (или 707… Не помню) – и получалась автомагнитола. Хотя, нет – велорадиола.

"Катафоты" – разноцветные отражатели – вешались во все остальные, не тронутые тюнингом, места.

Когда это чудо, треща и поскрипывая выкатывалось на дорогу, все девчонки из третьего "Б" оборачивались вслед…

И я теперь отлично понимаю, откуда на наших дорогах столько тонированных ВАЗовских "девяток" с синими "писалками" и спойлерами. Это ж все оттуда растет – из серо-синих "Школьников".

…А самый большой велосипедный ключ, в котором была куча дыр для самых разных гаек, назывался "семейкой". Смешное название.

Здание издательства газеты "Известия" изнутри напоминает огромный кусок янтаря. У хронометра лопнула пружина, и внутри теперь вечный 1975 год. Длинные коридоры, покрытые морщинистым серым паркетом. Фикусы в кадках. Зеленые вертящиеся кресла, как грибы – на единственной металлической ноге. Помещение архива с тем самым запахом старой советской библиотеки – мелкая, чуть кисловатая бумажная пыль. Актовый зал и панно на всю стену – политически грамотные работники печатной промышленности с нечеловеческим серьезом смотрят в коммунистическую даль.

А на втором этаже, над дверями, там, где обычно светится коробочка со словом "Выход", серо-красное табло: "ГАЗ ПОШЕЛ".

Если пройти чуть дальше (метров сто по коридору), на самой обыкновенной двери можно найти тяжелую металлическую табличку: "ПЯТЫЙ ПРОКУРАТОР ИУДЕИ ПОНТИЙ ПИЛАТ".

А в субботу в Балашихе обнаружился магазин с замечательным названием: "ПРОДАЖА ПОСУДЫ НА ВЕС". Пока я думал, как же это выглядит, Саня соорудил фразу: "Здравствуйте! Мне, пожалуйста, четыре килограмма кружек!"

Между Соколом и Октябрьским Полем, у моста, стоит мрачноватое здание грязно-ржавого цвета. Когда-то, наверное, оно было солнечно-оранжевым, но со временем кирпич, из которого выложены стены, впитал в себя обиду на время и атмосферные осадки. Стены постарели, здание едва заметно сгорбилось.

А под самой крышей кто-то увековечил имя любимой. Потемневшая со временем белая масляная краска растеклась по гигантским буквам, которые отлично видно издалека.

Очень романтично. Можно живо представить себе, как юный Ромео спер где-то ведро краски (ну не купил же, в самом деле!) и швабру. Потом под покровом вечерних сумерек, приняв для храбрости стакан портвейна, поднялся на двенадцатый этаж. Там он монтировкой сбил замок с двери, ведущей на чердак. Вечерний бриз развевал его кудри… так, стоп, отвлекаюсь.

Итак, Ромео с ведром краски и шваброй наперевес, огляделся. На крыше никого не было, если не считать прищуренных голубей и подозрительных ворон. Ромео пригнулся и на корточках преодолел расстояние до бортика. Затем перегнулся через него и посмотрел вниз. Порыв ветра ударил в лицо, и Ромео отшатнулся, едва не уронив ведро с краской. Портвейн. Срочно еще портвейн.

Глотнув анастетика, Ромео снова взглянул вниз. Замечательно. Вот на этой стене надпись будет отлично видна. Еще портвейн.

Обмакнув швабру в краску, Ромео лег на широкий кирпичный борт стены. Швабра прижалась к стене и провела первую линию.

Несмотря на пол-литра портвейна, бутылка из-под которого валялась теперь где-то в стороне, Ромео отлично понимал, что писать имя любимой нужно не просто так. Ведь он свешивается с крыши вниз головой, а значит, буквы нужно писать вверх ногами.

С буквой "Н" никаких проблем не возникло. Потом "А" – тут уже сложнее…

Когда все шесть букв были выведены, счастливый Ромео бегом спустился с крыши, отбежал немного в сторону и оглянулся на фреску…

В общем, если висишь вниз головой, писать нужно не только вверх ногами, но и справа налево. Ромка же этого не учел – портвейн штука коварная. Поэтому с вечернего неба на него смотрела огромная надпись:

АШАТАН

Ее и сейчас отлично видно. Причем, очевидно, этот балбес однажды попытался как-то исправить положение, и вновь забрался на крышу с краской. Но ошибок прошлого не учел и снова прихватил с собой "для храбрости". Поэтому все, что он смог придумать – это опять перегнуться и вверх тормашками дописать еще одну, правда бледненькую, букву "Н". Теперь получилось "НАШАТАН". Романтичная и грустная история…

P.S. А спустя несколько лет Москву заполонили румяные парни из бывших союзных республик. Они весело и дружно строили все, что придется, и такие мелочи, как портвейн, влияли на них слабо.

Однажды бригада украинских рабочих подогнала к тому самому зданию машину. Из нее выскочили веселые мужики с ведрами. Они легко взбежали на двенадцатый этаж и внесли на крепких плечах малярную люльку. Люльку подвесили к стене, румяный хлопец спрыгнул в нее, взял в руки кисть, размахнулся, и…

И вдруг рука его дрогнула. Жаль парня. Человек же мерз, рисковал, и все для того, чтобы написать имя любимой Нашатан на кирпичной стене.

Скупая мужская слеза, процентов на сорок состоящая из водки, упала с носа рабочего. Он снова взмахнул кистью, и рядом с Нашатаном возникла новая надпись, составленная из еще более огромных букв:

Л Ю Д А