Наверное, Робинзон Крузо не так обрадовался Пятнице, как возликовала и обрадовалась Надя. Будет работать с ней живая душа, можно поговорить, узнать, что и как! И самой полегче будет.

Так появилась в ее жизни Валивольтраут, которой в дальнейшем предстояло сыграть в Надиной судьбе немаловажную роль. Привел ее утром капитан, после развода бригад.

— Вот тебе, Михайлова, помощница, фамилия ее Нейштадт-Шлеггер, имя — сам черт не разберет: немка, одно слово.

— Моя фамилия Шлеггер фон Нейштадт, имя Валивольтраут, статья, срок нужен? — бойко и совсем по-русски ответила женщина.

— Нет, зачем же? — улыбнулась Надя, радуясь, что помощница ее такая молодая, может быть, даже ее ровесница, и не беда, что немка, по-русски отлично чешет.

— После работы сразу в барак, по зоне после отбоя не шляться, — строго приказал ей ЧОС и вышел.

— Что делать надо? — спросила женщина.

— Во-первых, раздеваться, а во-вторых, как тебя зовут, я что-то не разобрала.

— Валивольтраут.

— А короче можно? Попроще?

— Можно, короче будет Вольтраут, проще Вали.

— Валя! — поправила ее Надя. — Ты сама-то откуда? А срок большой? За что тебя? — интересовалась Надя и, пока та снимала телогрейку и ушанку, не спускала с новенькой радостных, любопытных глаз. Под ворохом тряпья оказалась тоненькая, молодая не то девушка, не то женщина. Мордочка маленькая, узенькая, глаза зеленоватые, волосы рыжие, ну точь-в-точь лисичка. Только прическа немного старила ее: клубочек, на затылке из негустых волос, как тетя Маня причесывалась. Убиралась чисто и быстро. Проворная, успевала везде.

В свое дежурство зашел ЧОС, посмотрел кругом, пошарил глазами.

— Ну, как новенькая? Хлеб не крадет, не заметила?

— Что вы! — возмутилась Надя. — Как можно! Она очень честная и хорошая.

— Ну-ну, знаем этих хороших. Продолжайте работу! — И за порог. Ушел.

Помнилось, как удивилась Надя, когда посмотрела на немку. Поразило ее лицо Вали. Сколько скрытой злобы и ненависти было в ее глазах: губы поджала в ниточку, ноздри тонкого носа раздулись. Вся так и пышет гневом и обидой, но промолчала.

— Что ты, Валя! Он же пошутил. Просто так сболтнул, что в голову пришло, не подумав. Не обижайся!

Но Валя уже взяла себя в руки и улыбнулась.

— Пошутил, конечно, я понимаю…

— Что там в зоне новенького? — спросила Надя, чтоб рассеять неприятный осадок. — Я ведь в зону совсем не хожу, некогда, только в столовку…

— О! Много! У наших женщин переполох. Прислали нового начальника режима.

— Только-то! А старый куда подевался? Уж не провалился ли сквозь землю?

— Кажется, демобилизован по болезни.

— Это я ему чертей пожелала. Приперся по уши в снегу, да здесь и отряхивается! Новый небось такой же гад!

— Возможно, еще хуже, но молодой и необыкновенно хорош собой. Девушки говорят, красавец! На разводе все бригады только на него и смотрели.

— На безрыбье и рак рыба! Откуда он взялся?

— Начальница КВЧ вашей аккордеонистке сказала: новоиспеченный, из училища прислан.

— Только из гимназии! А что, разве охранников в училище учить надо? — Надю покоробило, что кроме Гнесиных еще существует и такое училище.

— А как же! Учить стрелять без промаха в бегущих, лежащих, стоящих. Псовая охота на зеков требует серьезной учебы.

— Конечно, будет гад! Хорошего сюда не пришлют, — решила Надя.

С приходом помощницы у нее появилось немного свободного времени, и, верная своему слову, она отправилась на репетицию в столовку.

Нина — аккордеонистка недовольно отчитала ее:

— Мы уж думали, совсем не придешь! Вот Мымра приказала, чтоб в концерте обязательно что-нибудь советское было.

— Кто? — не поняла Надя.

— Кто-кто! Мымра! Да ты что, иль не знаешь? Начальницу КВЧ Мымрой зовут.

«Начальница КВЧ — Мымра, а КВЧ — культурно-воспитательная часть, так надо понимать. Имя или фамилия? Нерусская видно», — решила Надя, но переспросить не осмелилась, видя, как раздражена ее аккомпаниаторша.

— Конечно, не шибко советское, но собаке кость бросить надо, — уже успокаиваясь, продолжила Нина и оглянулась на всякий случай на дверь. И вовремя. Дверь отворилась, и вошла женщина… Нина быстро соскочила со стула.

— Здравствуйте, гражданка начальница КВЧ.

— Здравствуйте — повторила Надя. «Это и есть Мымра».

— Добрый вечер, — вяло произнесла Мымра, словно ей трудно было говорить, — я вот тут песенник советских песен принесла, — продолжала она, растягивая слова. — Взгляните, тут можно подобрать кое-что.

— Я вам сразу говорю. Советская героика в нашем исполнении будет звучать фальшиво, — решительно заявила Нина.

— Что же, разве вы не советские?! — попробовала возразить Мымра.

— Нет, нет и нет! Не советские, не кадетские. Мы заключенные и каторжанки. Нам надо быть… скромнее… не выпячивать свой патриотизм, все одно никто нам не поверит.

— Почему же, поверят? — опять возразила Мымра.

— Потому! Взгляните в наши формуляры. Мы осуждены, как враги!

Мымра открыла песенник и полистала. Надя заметила, какие неухоженные и грязные у нее руки, с короткими обгрызенными ногтями. «Сама печки топит и полы моет».

— Вот, например, «Лучше нету того цвету», — посоветовала Мымра и неуверенно взглянула на Нину. — Может эта?

— Лучше нету того свету? Я на том свете еще не была, все впереди, но песня годится, и аккомпанемент нетрудный, — сказала Нина, заглядывая в песенник. — Будешь петь с хором, — заявила она тоном, не допускающим возражения, как и все, что она говорила. Тогда еще Надя не знала, что Нина заботилась вовсе не о том, лучше или хуже петь с хором, ей было важно освободить от работы как можно больше участников концерта. Она сама ходила с Мымрой к начальству и в нелегкой борьбе отстаивала каждую зечку и каторжанку, доказывая необходимость той или иной участницы. Потому и авторитет Нины был необычайно высок у зечек и Мымры.

К новогоднему концерту готовилась вся самодеятельность. Нина, а ее должность была «культорг», умудрилась освободить от работы всех участников и даже костюмеров, которых и в помине не было. Мымра, как всегда унылая и озабоченная, за что и получила свое прозвище, все же попыталась просить Надю спеть что-либо более подходящее к случаю, «современно-бодрое». Но Нина злобно заартачилась:

— Может, вам еще марш спеть?

— Можно и марш, — коротко согласилась Мымра, не поняв издевки.

— Нет уж, нечего тут парад-алле устраивать.

И бедная лейтенант Мымра отступила. А что ей оставалось делать? Аккордеонистка одна на весь ОЛП. Есть мужчины, да кто их сюда пустит. Лагерь-то женский!

Накануне Нового года с самого утра мела пурга, света белого не видать. Ночную смену на работу не погнали, только горячие цеха, — обжиг и посадку. Женщины приоделись, и кое-кто даже губы подвел. Вечером на концерт битком набились в столовую-клуб. В задних рядах стулья на столы поставили, чтоб лучше видно было. Два первых ряда заняты начальством с женами. Жены все, как одна, в панбархатных платьях, модные, нарядные, а идти все равно некуда в нарядах, кроме как в зону, к заключенным на концерт.

В пошивочной мастерской, где латали рукавицы, телогрейки и бушлаты, девушки смастерили из двух тюлевых занавесок и старой атласной комбинации для Нади вечернее платье в пол. Немка, Аннелизе Флек, про которую говорили, что она из личного гардероба Евы Браун, сделала из кусочков красного бархата, незаметно отрезанного от красного знамени в кабинете у какого-то начальника, огромную розу. Для листвы пришлось употребить зеленую бумагу, но все равно эффект был поразительный. Волосы Нади были заботливо уложены Валиной рукой в длинные локоны. Зал буквально застонал и охнул от восторга, когда она появилась на сцене. Даже вольняшки и те не выдержали, похлопали. Начальник лагеря майор Корнеев, прозванный за свирепость «Черный Ужас», тоже выдавил подобие улыбки.