Несколько раз она приглашала с собой на «халтуру» и Надю-большую.
— Платят, как скажешь, плитка не наша горбатая, а чешская или польская. Знай, ляпай на стену.
И Надя, наверное, пошла бы подработать, но совмещать не получалось. Елизавета Алексеевна дала ей учить с Ритой еще две вещи: Серенаду Векерлина и Перголезе, совсем простенькие вещи, но просила петь по-итальянски.
— Рита поможет выучить, надо немного освободить язык для гласных, — объяснила она тоном, пресекающим всякие возражения, просьбы или сомнения. Как хорошо бы звучали по-русски эти слова:
«Кто хочет купить прелестную птицу жаворонка, который поет с раннего утра до самого вечера?» Рита, добрейшая, милая женщина, с удовольствием вспомнила полузабытые слова, которые когда-то учила, будучи студенткой музыкального училища при консерватории.
— А почему дальше не пошли, в консерваторию? — полюбопытствовала Надя
— Дура потому что! — Замуж выскочила, девку вон родила, не знаю, зачем, вот и вся учеба закончилась. А способности были! Заруби себе на носу: хочешь достичь чего-нибудь в жизни, будь свободной! — Рита улыбнулась и смахнула с ресниц слезы. — Тебе, конечно, нелегко придется, одолеют мужики. Но, ты держись! — с искренним сочувствием сказала она.
— Мне это очень легко! — вздыхая, прошептала Надя и мысленно добавила: «За кого бы я хотела, хоть сейчас, по битому стеклу босыми ногами бежать, его уж нет…»
«ТОПИ КОТЯТ, ПОКА СЛЕПЫЕ» ИНАЧЕ БУДЕТ ПОЗДНО…!
По четвергам муж Риты возвращался домой заполночь, и Рита после занятий усаживала Надю непременно «чаевничать». Надя забегала по дороге на Кировскую за небольшим тортом или пирожными, чтоб не быть «нахлебницей», Рита брала от соседей свою Машутку, и втроем они долго засиживались за чаем.
Иногда Рита была «в ударе» и играла своего любимого Грига, а Надя пела грустные песни Сольвейг, пока не начинали стучать в стену рассерженные соседи.
Потом она летела домой, озираясь по сторонам, пугаясь собственной тени, плохо освещенными улицами Москвы. И не напрасно. Подонки человеческого общества, освобожденные по самой «ГУМанной» амнистии, не все еще вернулись обратно и разгуливали на свободе, особенно свирепствуя в новостроящихся районах. В одну из суббот, подходя к своему подъезду, она увидела мужчину. Он стоял к ней спиной и смотрел в другую сторону. Надя замедлила шаг. Слабый свет одинокой лампочки над дверью подъезда не давал возможности рассмотреть его, но силуэт показался ей знакомым. «Опять Вадим, выяснять отношения», — с досадой поморщилась Надя и потянула на себя ручку двери, надеясь проскочить незамеченной. Но он живо обернулся.
— Девушка, не боитесь ходить без провожатых?
— Володя! — узнала она его, не сразу сообразив, радоваться или «ни к чему».
— Вы не пригласите меня? Я уже давно жду, замерз, как цуцик.
Надя не одобряла такие экспромты «на огонек» и стояла, не зная, что ему ответить. Володя по-своему понял ее замешательство.
— Вы не одна? Вам неудобно?
— Как вы меня нашли? — спросила она в свою очередь, не отвечая на его вопрос.
— Память сердца! — улыбаясь, сказал он.
— А все же? Серьезно?
— Я вас вычислил! Дома все такие одинаковые, что и днем не сразу найдешь, но выручило объявление с оторванным хвостом!
— Вот оно что! А квартира? Как узнали, что меня нет?
— Я, когда вас провожал, посмотрел на дом, в котором окне зажжется свет, то и ваше. А сейчас постучал в дверь, смотрю, никого, значит, там!
— Послушайте! Вы, случайно, не из органов безопасности? Уж очень все ловко у вас, а если б я домой не вернулась?
— Когда-нибудь бы вернулись!
— Ну что с вами делать? — сказала Надя. — Обещайте вести себя прилично, приглашу! — Она уже и сама почувствовала, что озябла.
— А, как это прилично? Я забыл…
— Руки по швам.
— Тяжко! Но попытаюсь!
— Тогда пошли.
— Минутку! — сказал Володя и подошел к машине.
Надя не заметила, что чуть в стороне, у тротуара, стояла его «Победа». Вернулся он со свертком, в котором без труда угадывалась бутылка. Надя нахмурилась и закусила губу. Бес заерзал: «Ха-ха! Сейчас он у нас схлопочет!»
— Что это? — спросила Надя «овечьим» голоском с самым невинным видом.
— Очень вкусный ликер, к чаю. Вы же угостите меня чаем?
Кажется, он догадался по ее глазам, что сейчас последует.
— Я правда замерз, пока ждал вас, — закончил он, виновато оправдываясь.
Ей захотелось отчитать его так, чтоб «зубы запотели», но почему-то не получилось. Все же довольно ядовито прошипела:
— Вы куда собрались, молодой человек? Кому вы вино несете, мне? А ну быстро, махом (чуть не сказала: «на цырлах!») обратно в машину, и чтоб я больше таких подношений от вас не видела!
— Только от меня? — с улыбкой спросил он.
— Ну, пожалуйста, не тратьте время или ступайте пить чай к маме с папой! — Надя огорченно посмотрела ему вслед. «Он меня за гулящую принял, пусть катится ко всем чертям».
Но Володя швырнул сверток в машину и, еще не захлопнув дверь, спросил:
— А конфеты можно?
— Цветы и конфеты разрешаю!
Не очень беспокоилась Надя, приглашая гостя в свое сверхскромное жилище. Ей было все равно, что подумает о ней этот Володя. Она уже успела забыть его милую улыбку и все еще была под впечатлением своего разговора с Ритой: замужество — враг, а неизбежные дети — гибель для женщины, посвятившей себя пению.
— У вас очень уютно! — оказал Володя, когда они зашли в крошечный коридорчик и он помог ей снять пальто, но был награжден таким ироничным взглядом, что осекся и продолжать не рискнул.
— Будет уж вам! Чего тут уютного? Проходите, сейчас чай будем пить.
— И вы одна живете? — спросил он, когда Надя, уже переодетая в гороховое платье, ставшее теперь домашним, вернулась с двумя чайниками в руках. Заварки не пожалела.
— Не одна, а с Богом! — улыбнулась наконец она, сменив гнев на милость.
— И не скучно одной?
— Нет! Я не знаю, что такое «скучно», — ответила Надя, доставая из «антикварного» шкафчика чашки, блюдца и все, что полагалось к столу.
— Вы хотите сказать, что к вам и гости не ходят?
— Какие гости вас интересуют?
— Ну, разумеется, сильный пол!
— Вы первый, если причисляете себя к сильному полу.
— А Вадим?
С ее лица не сходила улыбка, и она весело ответила:
— Вадик пытался выяснять со мной отношения неделю назад, у подъезда, — подчеркнула она, — но недостаточно вежливо, пришлось его слегка огорчить! По-моему, он обиделся.
— Это правда? — заглядывая ей в глаза, живо спросил он и накрыл своей ладонью ее руку на столе.
Лицо Нади вспыхнуло и зарделось обидой. Она резко выдернула свою руку.
— Какое у вас основание не верить мне? — высокомерно произнесла она и поднялась из-за стола.
Вид у Володи был крайне растерянный.
— Потому что если вы сказали правду, то я потерял друга.
«До первой женщины, и вся их дружба врозь!» — сказала Вольтраут, а я ей не поверила тогда».
— Надеюсь, не он посоветовал вам явиться ко мне с бутылкой?
Володя молча допивал свой чай, а она, между прочим, заметила себе, что глаза у него совсем не холодные, как ей показалось сначала, а волосы, подсвеченные оранжевым абажуром, отливают темным золотом. Наконец он допил и поставил свою чашку на блюдце.
— С Вадимом я разберусь… Но пришел я к вам, потому что мне хотелось вас видеть!
— С бутылкой! — ядовито заметила Надя.
Он пропустил ее реплику мимо ушей.
— Когда я увидел вас у Гриши на вечере, — продолжал он задумчиво, не поднимая глаз от стола, — мне показалось, вот та девушка…
— К которой можно зайти запросто с бутылкой, — лихо ввернула Надя.
— Нет, которую я мог бы полюбить, — докончил Володя и, как бы ожидая ответа, прямо взглянул ей в глаза.
Но Надя с ответом не спешила, она молча прислушивалась к себе. Сердце ее забило тревогу: «Зачем? Зачем он так говорит? Ведь я чувствую, что это не просто! Я еще тогда заметила! А мне не надо этого признанья, оно обязывает к ответу, — в полном смятении подумала она. — И самое паршивое, что он мне нравится, я не могу поступить с ним, как с Вадимом или даже с добрым Вальком».