Он мог бы многое сказать в ответ. Например то, что Лохбург и так по сути является заповедником нечисти, а они этим пользуются и творят, что придет в голову. Или сделать экскурс в историю и рассказать, как нечисть терроризировала людей первый век после Эксперимента. Или же банально проанализировать сегодняшний день и нарисовать красочную картину будущего, в котором господин Вэрбе таки захватывает город. Будущего, в котором ошалевшие от счастья нелюди сначала перегрызутся друг с другом, а потом, без лишних раздумий, уничтожат мирных, не способных защищаться людей.

Он мог бы многое сказать, но собеседница не стоила такого красноречия. Ее, как и остальных революционеров, тщательно обработал Людвиг с ближайшими приспешниками, и лорд Джастис не имел никакого желания дискутировать с ней на скользкие темы.

Келайно же явно имела на этот счет другое мнение. Иначе, к чему эти попытки его разговорить?

— Ах, Его Величеством… Ну а чего же хочется тебе самому?

— Мне хочется жить по-человечески и спокойно заниматься своей работой. Работой прокурора, а не разгоном митингов и разгадыванием планов революционно настроенной нечисти.

— И что же тебе мешает? — слова гарпии просто-таки истекали ядом.

— Продажность правительства Лохбурга и чрезмерная активность Вэрбе. Вот, что мне мешает, — совершенно искренне ответил мужчина. К его огромному сожалению, он был единственным в этом городе, кому король полностью доверял. Соответственно, и мера ответственности была совсем другая. Гораздо большая, чем у любого, пусть даже самого высокопоставленного лохбургского чиновника.

— Итак, тебе нужен порядок, стабильность и сознательное правительство, — задумчиво подвела итог собеседница. — Хорошо, тогда я не буду тебя убивать.

— С чего это вдруг такая доброта? — ошарашено поинтересовался Джастис.

— Я думаю, ты еще сможешь пригодиться господину Вэрбе, когда мы захватим Лохбург, — довольно ответила Келайно и, не успел прокурор осознать сказанное, опустила его на крышу колокольни монастыря святого Лоха — древнего пирата и разбойника, что, после встречи с каким-то морским чудищем, сделался ужасно религиозным и потратил награбленное золото на постройку этого самого монастыря. Ну а поскольку ударившийся из одной крайности в другую Лох никому не отказывал в приюте, вскоре в монастырь все чаще стали приходить преступники, скрывающиеся от стражей закона. Там они и оставались. Когда же гости перестали помещаться в монастыре, настоятель приказал вновь начать строительство. Через какой-то век на карте Королевства появился новый город, названный, в честь основателя, Лохбургом.

Именно эта история почему-то вспомнилась лорду Джастису, когда он, сидя на маленькой покатой крыше колокольни, с неподдельным ужасом наблюдал за вновь взмывшей в воздух гарпией. Нет, Келайно вовсе не пыталась напасть. Она поступила гораздо хуже, оставив его в гордом одиночестве на этой жутко неудобной для сидения крыше без какой-либо возможности самостоятельно слезть вниз.

Еще секунда, и гарпия скрылась в темноте.

Прокурор, едва дыша, схватился обеими руками за крест, торчащий аккурат посередине крыши.

— Помогите! — с долей обреченности в голосе прокричал он, заранее зная, что до утра его вряд ли кто-то услышит.

Последние сто лет Новый год часто заставал Шута в совершенно незнакомых городах. Не смотря на любовь к этому празднику, он давно перестал его отмечать и предпочитал наблюдать со стороны за чужим счастьем и чужой радостью. В какой-то степени это было познавательно, а в какой-то — попахивало мазохизмом, так как сам он радоваться по понятным причинам разучился.

Но никогда еще в новогоднюю ночь он не ощущал абсолютного одиночества. Безусловно, он всегда мог найти тысячу причин, по которым его жизнь правильнее было бы считать наказанием, нежели высшей ценностью, но не было еще такого, чтобы на задворках сознания не возник Волк и не начал издеваться над его философскими рассуждениями. Порой Шуту даже казалось, что вторая ипостась спорит не потому, что не согласна, а чисто из спортивного интереса и желания растормошить излишне мрачного соседа. Или же это была своеобразная защитная реакция организма? Как там мэтр Фламмен говорил? Волк — не паразит, а второе Я? Здравствуй, моя шизофрения…

Однако, прибыв в Лохбург, музыкант отчетливо ощутил, что волшебник был прав. Три дня бешеной скачки и тревожных размышлений о том, что с Сангритой за это время могло произойти все, что угодно не оставляли возможности подумать о себе-любимом, но уже на въезде в город ситуация изменилась. Шут и сам не знал, что на него так повлияло, но тревога внезапно ушла, уступив место холодной рассудочности.

На окраине города было пусто и тихо. Даже не верилось, что эта темная ночь — новогодняя. Куда подевался народ? А, впрочем, и так понятно, что в центр. Здесь жили в основном нищие и не слишком удачливые мелкие воришки, что, в общем-то, почти одно и то же. Естественно, здесь и не пахло праздничными украшениями, а сами обитатели этих мест, должно быть, как раз пытались отхватить свои пять медяков где-нибудь на площади Золотых Монет.

Впервые в жизни Шут почувствовал, что он абсолютно один. Не просто в компании людей, которые его не понимают и не хотят понимать. Действительно один. Нет любящих родственников и друзей, нет ненавидящих врагов и завистников, нет обиженных им и нет благодарных, нет второй ипостаси. Даже тех, кому плевать на него с высокой колокольни — и тех нет. Только он, черный конь Дефект, холодный воздух, грязная улица, приземистые домики-развалюхи и обшарпанная башня какого-то монастыря. Он находился в самой старой и самой неприглядной части Лохбурга. Впрочем, «старый» и «неприглядный» здесь давно были синонимами. Мэр города давно перестал интересоваться своими владениями, так что этот город смело можно было назвать городом контрастов.

Эльф сардонически усмехнулся и запрокинул голову, чтобы увидеть верхушку башни.

На верхушке торчал крест.

Этот крест самозабвенно обнимал какой-то человек.

— Помогите! — крикнул он.

— Чем?! — недоуменно откликнулся Шут, пытаясь отделаться от мысли, что голос незнакомца очень уж похож на голос Лоренцо Джастиса.

— Снимите меня отсюда!

Что он там говорил про плевки с колокольни? Явно поспешил с выводами.

Следующий час лорд Демолир был занят самым идиотским занятием, которое только можно придумать в новогоднюю ночь. Особенно если учесть, что он приехал на поиски любимой девушки. Но бедолага на крыше колокольни так настойчиво звал на помощь, а интонациями так напоминал сволочного лохбургского прокурора, что музыкант не смог спокойно уйти по своим делам и принялся будить спящих без задних ног монахов. Если бы на его месте был какой-нибудь другой эльф, он бы даже посмеялся, глядя на то, как представитель благородной расы пинает ногами запертую дверь монастыря, кидает мелкие камешки в окна и ругает на всех доступных языках внезапно оглохших монахов. Но это было еще ничего. Главное веселье началось, когда к ночному визитеру таки вышел заспанный сторож и, с неподдельным изумлением поглазев на новое украшение колокольни, отправился будить настоятеля.

Настоятель пришел не один, а привел с собой еще штук пять своих самых сильных верой приближенных, которые тут же начали спор на тему «Человек на крыше: мессия или козни дьявола?». Глядя на все это безобразие, Шут подумал, что лохбургские монахи совершенно одурели без финансовой поддержки государства и явно не справляются с обилием грешников, живущих в городе. Сам эльф старался в разговор не вмешиваться — примут еще за заинтересованное лицо, и убеждай их, что в аду никогда не был и с чертями в покер не играл.

Впрочем, существовали здесь и монахи весьма деятельные, в чем маэстро убедился, когда через пятнадцать минут бурных обсуждений из монастыря выскочил юноша, одетый в рясу шиворот-навыворот, высоко подпрыгнул и, блаженно улыбаясь, завис в воздухе. Остальные монахи замолчали на полуслове.