— Стой, чертяка! — попытался остановить человека Карташов, но ему помешал гигантский столб огня, поднявшийся из того места, где недавно они видели Геныча. Прогремел оглушительный взрыв. Карташов, плохо соображая, ощутил как его неодолимая сила волочет по полу. Автомат выпал из рук, его крутануло и не было никаких сил преодолеть инерцию. Однако при этом он видел, как взрывная волна подняла в воздух Татарина и словно табуретку, легко кинула в сторону выхода.

Затем Карташов увидел Одинца — тот, отброшенный к стене, пытался, подняться, но ноги не подчинялись ему. И когда взрывная волна погасла, в открытые ворота ангара влетели «москвич», а за ним «рафик». "Каблучок", сделав вираж, развернулся на 180 градусов и из задних его дверей началось настоящее извержение огня. «Рафик» по инерции пронесся вглубь ангара и, видимо, сделал этим самым роковую ошибку. Подорванная возле стены одна из автоцистерн, зафонтанировала огненным смерчем. Он мгновенно накрыл «рафик» и машина на глазах превратилась в горящую скирду.

Из нее стали вываливаться факелы из человеческих полутел, кататься по полу… Кто-то в смертельной агонии еще пытался бросить гранату в сторону цистерн, однако, потеряв равновесие, человек сам упал и то, что было зажато в руке, отлетело в сторону и взорвалось. Звон, который создавали бившиеся о емкости осколки, был для нормального слуха нестерпимым.

Карташов отвернулся и увидел Одинца, лежащего у стены лицом вниз.

— Саня! — крикнул Карташов, — какого хрена ты там разлегся? Подъем, уходим!

Он подбежал к Одинцу и стал его тормошить. Перевернул на спину и, к счастью, нигде не увидел ни царапинки. Саня поднял голову, хрипло, но членораздельно спросил:

— Что с пацанами?

Карташов подхватил его под мышки, помог встать на ноги. Одинец походил на пьяного — движения его были неустойчивые, ноги заплетались.

— Пусти, я сам, — сказал он и освободился от рук товарища. — Где Татарин? Где его безногая банда? — они окинули взглядом дымное пространство ангара, догоравшие машины, бесформенные кучки распростертых на цементе людей.

— Все здесь, — тихо вымолвил Карташов. У него все плыло перед глазами. Откуда-то из-за завесы огня послышался рев автомобиля и они увидели, как из огненного ада в сторону ворот направляется покатый нос «линкольна-навигатора». Набирая скорость, машина двинулась прямо на них.

— Один момент, Мцыри, я сейчас этого удава остановлю, — Одинец не очень уверенно нагнулся и подхватил за погон лежащий у ног автомат. Оружие, словно ударная доза адреналина, подхлестнула его волю, и он, без упора, всадил полмагазина в лобовое стекло «линкольна». Несколько метров роскошный лимузин двигался по инерции, но в какой-то момент его передние колеса скособочились и повели машину на вертикальную опору. Удар об нее был настолько сильным, что металлическая балка, поддерживающая многотонную конструкцию, надломилась, словно спичка.

Массивная железобетонная плита рухнула на машину, наглухо похоронив ее под обломками.

— Мы не уйдем, пока не удостоверимся, что некого больше спасать, — Одинец направился вглубь ангара. Карташов подошел к "ниссану".

Из открытой двери, свесившись головой вниз, лежал безногий человек. На земле, у колес — трупы Бурлаченко и Горелова.

В самом конце ангара рванула еще одна цистерна со спиртом — длинные, огненные сопли разметались по стенам и потолку. Тихо догорал «рафик», возле него — трупы калек…От «москвича» и «волги» остались одни остовы. Посреди ангара одиноко лежал дюралевый костыль. Карташов увидел сидящего на полу Одинца — обняв руками голову, он раскачивался из стороны в сторону.

— Вставай, Саня, здесь нечем дышать, — Карташов снова начал его ставить на ноги. Он видел, насколько его напарнику худо и он, по всей видимости, не совсем отдает отчет в своих действиях.

Когда они вышли на улицу, их поджаренные лица ощутили непередаваемо свежее дыхание зимы. Но звезды, на которые зырнул Карташов, не вызвали в нем никаких эмоций.

У самых ворот ангара лежало нечто неподвижное, что тут же привлекло внимание Карташова. Но он не сразу поверил, что это было то, что осталось от Татарина. Часть лица была без кожи, вместо волос — обуглившаяся корка. Пальцы единственной его руки намертво обхватили стальное яичко гранаты, которую он так и не успел пустить в дело. Одинец нагнулся и разжал его пальцы.

Откуда-то со стороны прудов послышались отчетливые шумы. Карташов хотел было поднять то, что осталось от Татаринова, но Одинец с нескрываемым раздражением остановил его:

— Брось… Ты теперь ему не поможешь… Пусть телевизионщики его снимают, лучшего кадра трудно себе представить…

От прудов запрыгали пучки света от автомобильных фар. Уже из «шевроле», в отсветах охватившего почти весь ангар пламени, они разглядели, как машины резко затормозили, из них начали выскакивать люди с телевизионными камерами.

И вдруг земля содрогнулась, обшивка ангара разошлась и из нее, колесами вперед, вылетел задний мост КАМАЗа. Он упал в метрах тридцати от «шевроле», и в том месте, где он приземлился, воспарилось огромное белесое облако.

— У меня такое ощущение, — с одышкой проговорил Одинец, — будто в мозгах бултыхаются пустые гильзы. У тебя такого никогда не было?

Карташова мутило. Он жал на газ, и когда выехали на шоссе, сказал:

— Этого зрелища теперь хватит на всю оставшуюся жизнь. Ты оказался прав, их перебили как кутят.

Одинец отрешенно молчал. Все перед глазами у него плыло и горело, и только огромным усилием воли он заставил себя прореагировать на слова Карташова.

— Пацаны сделали все, что было в их силах, и сейчас мне их не жалко… Людей, способных на такое, никогда не надо жалеть, это их страшно унижает…

В Ангелово они вернулись в двенадцатом часу. Немного посидели в темной комнате, прямо из горлышка попили водки, покурили… Потом легли, и Карташов слышал, как беспокойно ворочается в кровати Одинец. В какой-то момент он так тягостно застонал, что Карташов испугался за него. Но ему и самому хотелось выть, и когда Саня затих, он тоже притаился и в сумбурных видениях поплыл в сон.

Карташову снился прекрасный сон. Как будто он парит над зеленой, ярко освещенной солнцем и отрадно ностальгической землей. Возможно, снился Крым, где он не был с давней юности и это было его возвращение во времени. Песчаная дорога под ним, при прежнем великолепии природы, пошла полого вниз, и он подумал, что это начался спуск в Ялту, где пахнет лавандой, морем и выхлопными газами. У него замерло сердце и он ощутил острое чувство утраты…

… Когда открыл глаза, его ослепила ярко горящая над ним люстра. Он обвел помещение взглядом и понял, что в комнате он один. На диване, где спал Одинец, лежала скомканная простынь и сползшее на пол одеяло. Вроде бы ничего особенного, но от всего несло отчуждением…

Карташов наскоро оделся и вышел в коридор. Открыл одну дверь, вторую, но Одинца нигде не было. Не было его и в холле. Сергей направился во двор: у забора стоял Брод и разговаривал с новым охранником.

— Веня, — обратился Карташов к Броду, — ты, случайно, не знаешь, где Одинец?

На Вениамине — махровый халат, поверх которого накинута куртка с капюшоном.

— Сане стало плохо… Спускался по лестнице и потерял сознание.

Кольнуло нехорошее предчувствие.

— Где он? — едва сдерживаясь, еще раз спросил Карташов.

— Николай отвез его в клинику к Блузману. Вы же с ним вчера от души порезвились, а это с непривычки всегда кончается плохо.

— Ключи! — Карташов протянул к Броду руку.

— Да иди ты, Мцыри, умойся холодной водой, все с твоим корешем будет в порядке.

— Веня, гони ключи от машины! Я за себя не отвечаю и ты в этом сейчас убедишься, — Карташов извлек из-под полы пистолет.

Брод развернулся и пошел к гаражу. Открыл ворота.

— Вы хотя бы, свинтусы, вытащили бидоны с краской, — сказал он. — Засрали всю машину…