— Ты лучше свяжись с Бродом и скажи, что нас засекли. Спроси — что делать?

— И так ясно. Перед Лобней бросаем машину и пусть он нас где-нибудь подберет. Но когда Одинец связался с Бродом и рассказал об инциденте с милицией, тот воспринял это достаточно спокойно, однако «подбирать» их не собирался. Велел машину оставить где-нибудь в районе Аксаково, а самим на речном трамвайчике добираться до Химок. Туда за ними приедет Николай. Однако все произошло по- другому. Когда в поле зрения появился дорожный указатель «Юрьево», Одинец приказал свернуть в сторону Витенево, находящегося на берегу водохранилища.

Они заехали в уже подернутую багрянцем рощицу и вышли из машины. Обрыв был хоть и крутой, но не очень высокий. Они прошли вдоль воды и за песчаным выступом нашли подходящее место. Вернулись за «мерседесом» и подогнали его к самой кромке обрыва.

— Жаль железного конька, — сказал Одинец. — Оружие оставляем себе или топим вместе с тачкой?

— Ты как хочешь, но я без ствола, как без рук, — Карташов похлопал по левой груди, где спал его ПМ.

Забрав из «мерседеса» кое-какие вещи, среди которых были тротиловые шашки и две бутылки водки, они столкнули машину вниз. Пару секунд она сиротливо висела в воздухе, пока не раздался тяжелый всплеск воды.

Остаток ночи и половину дня они провели в стоге сена. Дважды с ними связывался Брод — один раз из клиники Блузмана, вторично — звонок из Рождествено. Как он выразился, у него все получилось и он настоял на том, чтобы они не появлялись в людных местах, а ждали Николая там, где находятся.

Пока ждали охранника, Одинец рассказал о том, что происходило на Учинском водохранилище.

— У блатных нервы ни к черту. Как только услышали взрыв, какой-то пахан как завизжит: "Братва, да нас счас топить будут…е…м их скопом!" А мы только на это и рассчитывали, хотя и не предполагали, что все так быстро начнется. Я их неплохо закупорил…червяки в банке…Открыли такую пальбу и кто-то, видно, случайно угодил в емкость с аммиаком. Хорошо, что ветер дул в сторону водохранилища, а так бы всех потравило…

— Значит «стрелка» удалась? — с усмешкой спросил Карташов.

— Это надо было видеть! Все, как буйволы откормленные, но пули их укладывали только так. На что наш доктор ко всему привычный, но и он, когда осматривал их, ругался матом, как последний ханыга. Я подхожу к нему и спрашиваю: "Ну как, доктор, живые есть?", а он: "У этого пульса нет и у этого пульса нет…" И так раз десять: "У этого пульса нет". Правда, у одного курчавого сердце еще билось, но весь живот был разворочен, словно чернобыльский реактор. Жратва перемешалась с кишками, и так несло чесноком…бр-ррр… — Одинец передернулся, демонстрируя отвращение.

— Наверное, перед «стрелкой» пацаны забегали поужинать в "Арагви"…Я всегда своим бойцам внушал, чтобы перед операцией не наедались. Лучше бутылку оприходовать, чем жрачкой набивать желудок…

Где-то неподалеку стрекотнула сойка, видно, ее разбудил самолет, низко пролетавший над рощицей. На макушке высокой сосны, как приклеенная, висела зеленая звездочка. Карташов смотрел на нее и вспоминал другие звезды, в других местах, куда заносила его жизнь. И подумал: если еще хоть раз сойка даст о себе знать, значит, все кончится хорошо. И он начал считать и досчитал до ста, когда совсем рядом, меняя модуляции, прострекотала пичужка. Он поднял воротник куртки, зябко поежился и прижался к плечу Одинца.

Перед его взором замелькали бессвязные клипы, постепенно уводя его в тревожный и вместе с тем вполне реальный сон… Как будто он ползет по узкому, диаметром в 80 сантиметров, лазу и ощущает затылком осыпающийся песок. Но сзади на него напирают, подталкивают, и он, понимая, что по его вине может сорваться побег, изо всех сил принялся работать локтями, устремляясь в непроглядную тьму. Он знает, что надо проползти семнадцать метров и потому очень боится, что не заметит вертикального ствола колодца и уползет в глубь земли… С надеждой ждет, когда появится впереди спасительный свет и в лицо повеет свежий ветерок. Но вместо этого услышал над головой злобный лай сторожевых собак, глухой топот ног, истерические крики часовых…Он затаился, закусив зубами рукав лагерной спецовки.

— Так ты, Саня, говоришь, что это была настоящая Варфоломеевская ночь? — Карташов взглянул на Одинца, но тот, откинув на сено голову, скрестив на груди руки, крепко спал. И, возможно, видел во сне бой: временами по лицу пробегала судорога, дыхание учащалось, а указательный палец правой руки делал и делал сжимающе-разжимающее движение, словно нажимал на курок…

Карташов вынул из куртки мобильник и набрал номер телефона Надьки Осиповой. Ответили сразу и полился жалостливый поток из слез и причитаний. Так он узнал, что их со Светкой таскали на допросы в милицию, но они ничего не сказали, потому что сами ничего не знали и следователь от них отстал… И, наверное, от растерянности Надька сморозила глупость, сказав, чтобы он "как-нибудь зашел за вещами". Однако известие о том, что сестра уехала домой, облегчило его душу и вселило некоторую определенность.

… Накрапывал мелкий дождик и он, слизнув с усов капельки влаги, вдавился спиной в сухое сено…

Николай приехал почти под вечер, прихватив с собой трехлитровый термос с бульоном, бутылку водки и блок сигарет…До Ангелово добрались без происшествий. На следующий день Николай с Карташовым поехали в Тарасовку, чтобы заплатить Гудзю за утопленный «мерседес» и забрать «шевроле». Однако прокатчик в виду каких-то своих соображений потребовал от них пятьсот долларов комиссионных. Ссылаясь на то, что совсем недавно он заменил на «мерседесе» все протекторы на новые, фордовские… Потом Карташов, уже сидя в кабине «шевроле», долго ждал, когда Николай закончит конфиденциальные переговоры с хозяином дома. А то, что это были секретные переговоры, говорил заговорщицкий тон, с каким Николай попросил оставить их одних…

Особняк Музафарова на фоне архитектурных уродов, принадлежащих новым русским, выглядел настоящим принцем. Его светлые элегантные очертания говорили о легкости, некоторой прихотливости, но без намека на претенциозность. Главный вход — широкое полукруглое крыльцо, по бокам которого в гармонии с главным фасадом доминировали шесть изящных колонн. В здании много было зеркальных стекол, а на одном из его крыльев, словно ласточкино гнездо, очень органично, вписалась беседка, тоже с колоннами и издалека напоминала крошечный замок, но тоже легкий, отливающий изумрудами окон.

Одинец, смотревший через бинокль на виллу, пытался хоть что-нибудь ухватить за широкими и, казалось, открытыми всему миру окнами. Но сколько он ни всматривался, в их отраженном, чуть ли не зеркальном, блеске ничего кроме голубого неба и зеленых макушек росших поблизости декоративных елей, он ухватить не мог.

— Бесполезно, — сказал он сидящему на водительском сиденье Карташову. — Это то же самое, что смотреть в зеркало…такие же стекла на фирме у Таллера, и в Торговом центре Хаммера…

— И в ресторане «Прага», если мне не изменяет моя проницательность. По-моему, вчера мы с тобой мимо нее проезжали…

— Здесь не за что даже зацепиться, а я этого страшно не люблю, — Одинец казался озабоченным не на шутку. — Тут такой закон: если ты объекта не засек, то, будь спокоен, он тебя засечет и, возможно, нас уже пишут на видеокассету.

— Не расстраивайся, для нас важнее услышать, чем увидеть…

— Сюда надо приезжать ночью, когда… — однако Одинец не успел закончить свою светлую мысль — к воротам подъехал роскошный цвета морской волны "ниссан 200".

— Двести сорок пять лошадок, — откомментировал Карташов. — Мы за всю жизнь на такое авто с тобой не заработаем…

— А это еще большой вопрос… Посмотрим, кто на нем прибыл.

Ворота открылись без малейшей задержки, видно, сработала автоматика. Однако им хорошо была видна территория, по периметру которой, матово поблескивая, выстроились светильники. Видимо, ночью в пределах виллы так же светло, если не светлее, чем днем.