Этим вечером он перевел еще одну страницу — и сделал первую маленькую ошибку: вместо «зеленый» написал «красный».
«Фламелю и в голову не придет заподозрить, что здесь что-то не так», — подумал он, улыбнувшись.
Он как раз вытирал кончик пера, когда в окно влетел маленький «снаряд» и с негромким стуком упал на постель.
Алехандро бросился к окну. Как только его глаза привыкли к темноте, он различил внизу две фигуры.
— Подождите, пока я прочитаю, — прошептал он.
Поднес свое сокровище к свече, развернул его; одна сторона, как он и просил, была пуста, на другой своим прекрасным почерком Кэт написала ответ.
«Марсель принял нас хорошо, хотя не знает, кто я такая. Гильом не выдал меня ни ему, ни кому-либо другому. Со мной все в порядке, мы надежно защищены, в особенности от любопытных глаз тех, кто может начать задавать вопросы. Целыми днями Гильом и Этьен Марсель разрабатывают планы мятежа, и мне удалось оказать им посильную помощь. Это хорошо, потому что иначе они допустили бы ужасные стратегические ошибки, на которые я обратила их внимание.
Наше путешествие в Париж затянулось, как ты, без сомнения, понял. Гильому нужно было многое сделать по дороге. Он выслушивал рассказы вдов об их горькой судьбе, оставлял послания для своих сторонников с призывом вооружаться. Беда, смерть и ужас встречались нам на каждом шагу, père.
В одном крестьянском доме мы нашли мужчину, у которого была холера, — я сделала для него, что смогла, посоветовав использовать одуванчики. А его жена носила ребенка, который высасывал из нее все соки. Но в этом доме случилось нечто еще более ужасное — старший сын умер от чумы, за месяц до нашего появления. Я расспрашивала женщину, но она мало что могла рассказать, только говорила, что "черная смерть" приходит и уходит, каждый раз забирая кого-нибудь. Я спросила ее о крысах, и она сказала, что мальчик часто сам охотился на них и, может, съел одну, терзаясь муками голода. Мы нашли его могилу, я отрезала у него руку и взяла с собой — да простит меня Бог, — поскольку знаю, что этот прах может нам когда-нибудь пригодиться. Я завернула ее и храню в безопасном месте».
Алехандро почувствовал, как сердце переполняется гордостью за Кэт и одновременно трепещет от страха за нее.
«Итак, — подумал он, — дочь стала осквернительницей могил, как и отец».
Что испытывал его собственный отец, когда Алехандро был в возрасте Кэт, — те же гордость и страх? Ему страстно хотелось узнать ответ на этот вопрос, и он мысленно задал его, сопроводив краткой молитвой. Однако прислушиваться к сердцу в ожидании ответа времени не было.
«Может, тот, кто приглядывает за смертными, не допустит, чтобы из-за этого все у нее пошло вкривь и вкось, как у меня», — подумал он и вернулся к чтению.
«Нужно как можно быстрее вызволить тебя, поскольку совсем скоро нам придется покинуть Париж и снова отправиться на север, а я не позволю Гильому уйти, пока ты в неволе. Предстоит сражение между Карлом Наваррским и дофином, и Марсель договорился с Наваррой, что Карл приведет своих людей, чтобы поддержать Наварру, в обмен на некоторые уступки в сторону свободы, после того как дофин будет свергнут. Хотя мы с Гильомом согласны в том, что Наварра — жестокий зверь, Марсель убедил нас, что это единственный способ добиться своих целей.
Будь осторожен с Элизабет, père, ведь она жена моего сводного брата. Гильом твердит, что ты и так это знаешь, но, я думаю, лишний раз напомнить не помешает. Вдруг Лайонел узнает, кто ты такой? Мы боимся за тебя. Но, конечно, все равно ждем записки от ее пажа.
Пусть Господь сохранит тебя и пошлет нам скорую встречу».
Алехандро выглянул в окно. Смутно различимые фигуры стояли совсем рядом; Каль, похоже, обнимал Кэт за плечи, как бы защищая ее — но не потому, что об этом просил Алехандро, а по собственной воле. Удрученно вздохнув, Алехандро подошел к столу и быстро написал ответ.
«Дочь, я делаю все, чтобы Элизабет не узнала, кто я такой. Интересам де Шальяка также не соответствует открывать это ей — по крайней мере в данный момент. Мое следующее послание ты, скорее всего, получишь через Чосера — я уже начал заниматься этим, но пока не знаю, когда точно получится. Однако уверен, что скоро, поскольку Элизабет, похоже, не отличается терпением. Спрашивая Гильома, Чосер назовет его «Жак», поскольку именно так его представили.
Мне страстно хочется оказаться рядом с тобой. Возможно, тогда ты объяснишь мне, почему в твоем письме гораздо чаще встречается «мы», чем «я». Удачи вам обоим».
Двадцать два
Самолет накренился, заходя на посадку. Солнечный свет мерцал на воде, и Джейни, глядя в окно, прищурилась, защищая глаза от яростного отраженного сверкания. Стараясь отвлечься, она задавалась вопросом: что это за белые пятна внизу — может, верхушки айсбергов?
Еще несколько минут, и они приземлятся. В начале путешествия — проходя регистрацию, устраиваясь на борту самолета — она почти не волновалась, зато сейчас чувство предвкушения близкой встречи с Брюсом после долгой разлуки переполняло ее. Хотя полет был относительно недолгим, она, чтобы отвлечься, прочла все, что можно, на экране, установленном на спинке переднего сиденья, а сосредоточиться на прихваченном для тех же целей романе никак не удавалось. Почти в отчаянии она нажала кнопку разговора на своих наушниках и обратилась к сидящему рядом мужчине:
— Гляньте-ка, какая зыбь на море! Вам не кажется, что мы летим над местом, где затонул «Титаник»?
Крупный мужчина нордического вида слегка наклонился вперед, скрипнув сиденьем, без всякого интереса бросил взгляд за окно, откинулся в кресле и пожал плечами, после чего без единого слова снова воззрился на свой экран.
Она надеялась услышать, по крайней мере: «Да ну? Вы шутите», что могло бы плавно перетечь в необременительный, отвлекающий разговор с соседом-викингом, типа обсуждения, как, по представлениям разных культур, должна выглядеть поверхность моря. Но нет, не суждено.
Она все время испытывала чувство двойственного отношения к этой поездке, но сейчас так внезапно возникшее между нею и Брюсом напряжение было забыто, казалось незначительным по сравнению с мыслью о том, что пройдет всего час и она действительно прикоснется к нему.
«Четыре месяца прошло». Самолет снова накренился, выровнялся, и Джейни смогла разглядеть пустынное черное побережье Южной Исландии. Вдали, поднимаясь прямо из толщи воды совсем близко к берегу, возвышались геотермальные электростанции, несколько пугающие своими размерами. Облака пара плыли в прозрачном воздухе, словно громадные ватные шары. Когда самолет снизился еще больше, Джейни была очарована внезапно открывшимся зрелищем словно нарисованных пастелью домов Рейкьявика.
Исландская авиакомпания не позволила Джейни взять с собой больше одной дорожной сумки, поэтому она напялила на себя все, что можно, и, выйдя из самолета, подумала, что, наверное, выглядит как ходячая корзина с бельем. В терминале было жарко, вспотевшие пряди волос прилипли к голове. Внезапно ей срочно понадобилось в туалет, она оглянулась, но нигде его не обнаружила, а отойти куда-то на поиски было невозможно, пока она не прошла таможню.
Ее сумка оказалась на вращающемся круге первой. Джейни схватила ее и буквально помчалась к пункту проверки; там ее единственное электронное устройство — мобильный телефон — не вызвало подозрений. Виза была оформлена в лучшем виде, номер в отеле забронирован, паспорт проштемпелеван; оставалось одно — приложить руку к датчику и пройти.
Она медленно протянула ее, но тут же отдернула: зазвенел внутренний сигнал тревоги, снова проснулись недавние страхи.
«Об этом не беспокойся, — сказал ей Том, непоколебимо уверенный в том, что поездка в Исландию не грозит ей никакими неприятностями с законом. — Юрисдикция Англии на эту страну не распространяется. Все, что они в состоянии сделать, — это зафиксировать, что ты была там. Они не могут ни задержать, ни арестовать тебя. — Потом он добавил, явно с меньшим энтузиазмом: — Просто поезжай и получи удовольствие».
