Она не знала, как это воспринять, то ли с благодарностью, то ли как оскорбление.

Они выпили за нее, а потом спор разгорелся с новой силой — по мере того как все больше затмевался разум. В конце концов Кэт снова не выдержала и вскинула руки.

— Господа! — прошипела она. — В вас говорит только вино и потому слова почти лишены смысла!

Марсель пьяно воззрился на нее.

— Прекрасная и дерзкая. — Он перевел мутный взгляд на Каля. — Где, говорите, вы нашли ее?

Каль взял Кэт за руку и притянул к себе. Какое-то время она сопротивлялась, но в конце концов оказалась у него на коленях.

— Она не служанка, — с гордостью заявил он. — Она целительница. И мне доверил позаботиться о ней ее отец.

Кэт пронзил ужас. Неужели Гильом настолько пьян, что выдаст ее?

Однако Марсель громко расхохотался и хлопнул ладонями по столу.

— Ну конечно! Просто с пьяных глаз я принял ее за не столь уж давний плод трудов какой-то повитухи. Она же чистый младенец на вид. Свеженькая, розовая и пухленькая, как новорожденная, разве нет?

Кэт вспыхнула от стыда и возмущения. Как смеют эти пьяные дурни рассуждать с такой легкостью о ее призвании и вообще говорить о ней так, словно она их не слышит? Она переводила яростный взгляд с одного на другого. Гильом ничего не замечал, поскольку глаза у него уже смотрели в разные стороны.

Марсель снова рассмеялся.

— Ладно, пьяным дурням и впрямь пора спать.

Он сделал попытку встать, но потом решил, что не стоит трудиться. Рухнул в кресло, опустил голову на руки, закрыл глаза и спустя несколько мгновений захрапел.

Служанка унесла бокалы и вернулась с парой зажженных свечей, с видом искреннего неодобрения перевела взгляд с одного мужчины на другого и презрительно покачала головой.

— Идите за мной, — сказала она Кэт, — и своего джентльмена ведите.

— Он не мой джентльмен. — Кэт высвободилась из объятий Гильома, слезла с его колен и с трудом, то толчками, то рывками, заставила встать на ноги. — В данный момент он больше похож на куль муки, и толку от него столько же.

— Я не куль муки, — пьяно пробормотал он.

Кэт закинула его руку себе на плечи, стараясь не вдыхать запах немытого тела и крепкого красного вина, и вслед за служанкой повела Каля вверх по узкой лестнице.

В крошечной комнатке на самом верху не было ничего, кроме кровати с соломенным тюфяком и ночного горшка в углу. Здесь даже едва хватало места, чтобы воспользоваться им. Увидев выражение смятения на лице Кэт, служанка сказала:

— Больше ничего нет, только комната господина.

«Куда этот самый господин нынче ночью не попадет, разве что его туда отнесут. И служанке это явно не по силам. Значит, в его просторной постели будет нежиться какой-то слуга, а мне придется ютиться тут, рядом с этой пьяной свиньей».

— Пожалуйста, помоги мне затащить его на постель, — попросила Кэт.

Общими усилиями молодые женщины ухитрились взгромоздить могучего Каля на соломенный тюфяк. Кэт распахнула ставни маленького окна.

— Сможешь принести немного воды и кусок ткани? Я не в состоянии лечь рядом с этим псом, пока хоть немного не приведу его в порядок, а ведь мне нужно встать с петухами.

Мария — так звали служанку — принесла то, о чем ее просили, и удалилась, наградив Кэт иронической сестринской улыбкой.

— Приятно провести время, мадемуазель.

Оставшись наедине со своим бесславным героем, Кэт с великими трудностями принялась раздевать его, поднимая при необходимости руки, ноги и рывками стаскивая предметы одежды. С сапогами возникли особые трудности, поскольку старая кожа за долгие годы приняла форму ног. Встав в конце постели, Кэт тянула и тянула, освобождая сначала одну ногу, потом другую; обе покрылись волдырями и ссадинами от долгого путешествия. Как и ее собственные ноги, хотя она носила не такую тесную обувь. Штаны пришлось расшнуровывать, и когда она этим занималась, Гильом пьяно пытался увернуться, так что одной рукой ей пришлось придерживать его, чтобы он не ерзал. Когда она через голову стягивала с него жакет, волосы зацепились за разлохматившиеся пряди поношенного наряда, которому, безусловно, требовалась серьезная починка, если Каль и дальше собирался его носить. Одежда была грязная, пропотевшая и жутко воняла, и Кэт сложила ее около окна. Француз лежал на тюфяке, обнаженный и беспомощный, даже не осознавая, какую добрую услугу оказала ему молодая женщина, которой, повернись судьба по-другому…

Кэт разглядывала его в свете свечи, восхищаясь сильным телом и чувствуя, как пылают щеки. Неожиданно ей показалось, что в комнате очень жарко. Кэт окунула пальцы в кувшин с водой и смочила лоб, но это мало помогло.

Если бы père увидел ее сейчас… что бы он сказал? Отругал бы за то, что она раздела беднягу и глазела на него, зная, что он лишен возможности прикрыться?

«Он понял бы. Ведь это все ради опрятности, а père так любит опрятность…»

В комнату проник лунный луч, и Кэт задула свечи; теперь скромность Гильома была уязвлена не так сильно. Налив воды в чашу, девушка смочила в ней ткань, отжала ее и начала смывать грязь с мужского тела.

Он застонал во сне, и она подумала, что, может, прикосновение влажной тряпки его беспокоит. Однако, наклонившись, она разглядела, что, хотя его глаза по-прежнему закрыты, на губах расплылась блаженная улыбка.

«Прохлада воды приятна его коже», — рассудила она, страстно желая поскорее вымыться самой.

Она продолжала трудиться над ним и уже добралась до груди, когда ее внимание привлекло какое-то движение.

«Бог мой, — подумала она, — так вот что имеют в виду, говоря о…»

Она сидела, с настороженным восхищением глядя, как поднимается плоть Гильома, и чувствуя прилив тепла в той части тела, где никогда прежде его не ощущала. Она всмотрелась в его лицо, но он полностью погрузился в свой пьяный мир. Очень медленно, чувствуя, как дрожат пальцы, она протянула руку и прикоснулась к вздыбившейся плоти.

Внезапно эта часть его тела снова пришла в движение. Кэт отдернула руку и прижала ее к груди.

Однако пальцы все еще сохраняли ощущение его кожи. Кэт вытянула руку и внимательно всмотрелась в нее. Она выглядела, как и раньше, — ее собственная, хорошо знакомая рука. Тем не менее ощущение было какое-то новое.

Вздрогнув, она как можно лучше прополоскала грязную тряпку, вылила в окно использованную воду и налила в чашу свежую. Сняла одежду и вымылась сама, время от времени оглядываясь через плечо на своего нежданного «кавалера». Натянула нижнюю сорочку и легла, и, когда солома при этом зашелестела, Гильом потянулся к ней, как будто это была самая естественная вещь — обнять ее. На миг он приоткрыл глаза и невнятно пробормотал:

— Я сплю или и впрямь обнимаю тебя?

После короткой паузы она ответила:

— От тебя несло, и я тебя вымыла. Нам предложили всего одну постель.

Вид у него сделался смущенный.

Рука Гильома на ее плече была теплой, прикосновение нежным, и вопреки собственной воле Кэт почувствовала к нему расположение. Однако она тут же взяла себя в руки и сказала строго:

— У нас нет выбора, придется спать вместе. Я верю в твое благородство, а иначе мне придется вылить на тебя остатки воды.

— Что ты… — забормотал он. — Я могу поклясться…

Кэт приложила палец к его губам.

— Ты пьян, Гильом, — прошептала она. — Давай спи дальше.

Он закрыл глаза и начал засыпать.

— Пьян… да… ты права… — Он произносил слова так невнятно, что она едва понимала их, однако последняя фраза прозвучала на удивление разборчиво: — А ты прекрасна.

Почувствовав, что сыт, Алехандро невольно ощутил себя виноватым при мысли о Кэт, которая, может быть, в этот момент бродит голодная где-то по улицам, пока он объедается в роскошном особняке.

«Где она сейчас? Понимает ли этот грубый француз, как следует о ней заботиться?»

Еще он задавался вопросом, стыдится ли хоть отчасти де Шальяк богатства своего стола, когда крестьяне по всей стране голодают, и решил, что вряд ли: не тот он человек, чтобы обременять себя подобными вещами.