Но спасенный не пожелал расставаться так скоро. Он твердил, что обязан Конану жизнью и хочет непременно отблагодарить его хоть чем-нибудь. К сожалению, денег у него почти нет, но он может хотя бы угостить его вином в приличном кабачке, а также, если Конан захочет, спеть и сыграть ему на цитре.

Киммериец ответил, что от музыки у него начинает гудеть в голове и чесаться за ушами, что местное вино погружает его в глухую тоску, а что касается приличного кабачка, то там непременно окажется кто-либо из бывших на базарной площади, и лысому жрецу останется только выслать в нужное место десяток стражников…

Но вырванный из когтей птички оказался настырен и красноречив. В конце концов они сошлись на кабачке, но захудалом, где-нибудь на окраине, подальше от бдительных глаз жрецов Великого Змея.

Как ни странно, вино им подали совсем неплохое, что приятно удивило Конана. Голова от него не наливалась чугуном, напротив, становилась все легче, все звонче. Возможно, играл свою роль и нрав собеседника — непринужденный, искристый, как то же доброе вино. Как выяснилось, спасенного звали Шумри, и был он родом из Немедии. На недоверчивое замечание Конана, что имя его совсем не походит на немедийское, тот беспечно заметил, что настоящее свое имя он не произносил и не слышал так давно, что позабыл его напрочь. «Шумри» — это кличка, привязавшаяся к нему в полупустынях Турана и означающая что-то вроде степного ветра, пинающего перекати-поле.

На вид он был не старше Конана. Среднего роста, узковат в плечах, но гибок и быстр, как ящерица. Темно-каштановые с рыжим отливом волосы дыбом вставали над высоким лбом, топорщились на макушке, словно шерсть испуганного зверя. Странна была обильная проседь на висках и темени, никак не вяжущаяся с молодым лицом. Глаза были кругловатые, неопределенного цвета, отливающие то зеленью, то желтизной. На впалых щеках и остром подбородке росли редкие кустики того, что очень условно можно было назвать бородой. О своей родословной Шумри умолчал, сказал лишь, что покинул родной дом в ранней юности, движимый, как он объяснил, все тем же «неискоренимым любопытством». Он исходил немало стран Запада и Востока и сейчас намеревался податься на Юг, к истокам великой реки Стикс и еще дальше.

— Зачем? — удивился Конан. — Южнее истоков Стикса ты не найдешь ни золота, ни сокровищ.

— Но я вовсе не ищу сокровищ, — возразил Шумри.

— Любопытных диковин там тоже нет. Только голые черные обезьяны, которые с удовольствием пригласят тебя на свой обед — в качестве жаркого!

Шумри внимательно взглянул на киммерийца, словно прикидывая, стоит ли ему доверять, затем решительно вздохнул и снял с шеи бронзовую цепочку с круглым медальоном. Открыв крышечку медальона, он протянул его Конану.

— Знаешь, что это такое?

На остром стержне мелко трепетала тонкая железная пластинка, один ее конец был позолочен.

— Знаю, конечно. С помощью таких кхитайских штуковин определяют курс корабля.

Шумри кивнул.

— Позолоченный ее конец указывает на юг, всегда точно на юг. А знаешь, что будет, если долго-долго идти точно на юг?

Киммериец пожал плечами.

— Пройдешь сквозь джунгли черных обезьян и окажешься на берегу Южного Океана.

— А если сесть на корабль и поплыть дальше на юг?

— Это знает и ребенок, — проговорил Конан с нарастающим раздражением. — Сначала будет великий туман, потом великая тьма, не станет ни воды, ни воздуха, и мир кончится.

— О нет, Конан! Совсем не так! — Шумри внезапно вскочил и кинулся к хозяину кабачка, а минуту спустя вернулся, подбрасывая в ладонях большую желтую дыню. — Дело в том, что наш мир круглый, как эта дыня. Один очень мудрый человек из Аргоса поделился со мной этим знанием в обмен на то, что я в течение шести лун убирал его дом и услаждал слух своим пением… Сейчас мы, к примеру, здесь, — он воткнул ноготь в бок дыни. — Если идти все время точно на юг, — он прочертил в кожуре длинную борозду, вернувшись к начальной точке, — мы вернемся туда, откуда вышли, только с другой стороны.

Несколько секунд киммериец смотрел на процарапанную ногтем Шумри окружность. Потом возмущенно грохнул кулаком по столу.

— Не считай меня полным кретином! Клянусь потрохами Нергала! Не знаю, кто из вас врет — ты или твой мудрец, но это полная ерунда! Смотри!

Он наклонил свой стакан над макушкой дыни и тоненькой струйкой вылил немного вина. Бордовые капли скатились на стол, прочертив на круглых желтых боках розовые дорожки.

— Если б наш мир был круглым, на нем не было бы воды, он был бы сухой и мертвый, как череп мумии! Да и люди могли бы удержаться и не скатиться вниз лишь на небольшом кусочке земли.

Шумри примиряюще улыбнулся.

— Он многое рассказал мне, тот мудрый человек, и отчего вода не скатывается с боков нашего мира, поведал тоже. Я мог бы объяснить тебе, Конан, но для этого нужно много времени.

— К демонам твои объяснения! Я в них не нуждаюсь. Спасибо за вино!

Конан поднялся, собираясь распрощаться со своим новым знакомым.

— Погоди! — Шумри придержал его за рукав. — Я не знаю, что за цель привела тебя в Кеми, но после сегодняшнего оставаться здесь для тебя смертельно опасно. Я еще мог бы спрятаться, затаиться, но тебе, — он выразительно скользнул взглядом по громадной фигуре варвара, — это совершенно невозможно. Тебя нельзя забыть, один раз увидев. Ты не затеряешься в толпе.

На такие речи киммериец не смог не усмехнуться с видимым удовольствием.

— Тебе все равно придется покинуть Стигию, — продолжал Шумри, — так почему бы нам не пойти вместе? Я был бы счастлив, имея такого спутника.

«Ну еще бы, — отметил про себя Конан, — отчего не заиметь дарового охранника?», но вслух лишь спросил:

— Зачем?

— Что — зачем?

— Зачем мне совершать это дурацкое путешествие, в конце которого придешь в ту же самую точку?

— Ну, хотя бы затем, что прежде ни один человек этого не делал. Во-вторых, разве не забавно было бы тебе заявиться в твою родную Киммерию, но не с юга, куда ты ушел когда-то, а с севера, и при этом — с грузом диковинок и рассказов? Наконец, то, что имеет такую ценность для тебя — золото и драгоценности — в стране черных обезьян, как ты их называешь, можно добыть без особого труда. Туземцы не знают цену всему этому. Вряд ли слитки золота в их глазах сильно отличаются от речной гальки.

Конан усмехнулся.

— Даже если мы разыщем золото в стране черных обезьян, на чем мы потащим его? На собственных двух хребтах? Или ты думаешь, что Стикс из любезности к нам будет простираться до самого Южного Океана?..

Шумри открыл было рот, но киммериец не дал ему ответить.

— Предположим, мы добрались как-то до берега и дотащили золото! Где мы возьмем корабль? Ты считаешь, что на нижнем конце нашего мира есть такие же богатые портовые города, как Асгалун и Мессантия? Что-то не попадалось мне оттуда купцов… Или черные обезьяны построят нам корабль?

Шумри опять сделал попытку вставить слово, но разгоряченный варвар несся дальше.

— Предположим, каким-то чудом, твоими молитвами мы поплыли… Предположим, он действительно смахивает на дыню, наш мир — хотя я в этом сильно сомневаюсь! Ты видел когда-нибудь ледяные поля Ванахейма и Асгарда? Ты представляешь, что это такое: лед и снег на сотни дней пути — и ничего больше?.. Каким образом я добреду в Киммерию, увешанный, как ты говоришь, диковинками и рассказами, через эти ледяные поля?

Шумри молчал, подавленный убедительностью доводов, Конан заказал еще пару кувшинов вина.

— Наверное, ты прав, — нарушил молчание немедиец. — Наверное, в моей голове не хватает чего-то основательного и прочного. Ветер, пинающий кустик перекати-поля… Но странная мечта толкает и ведет меня. Мысль, что, обойдя вокруг мира, я словно бы обниму его, познаю, сделаю своим — ручным и маленьким. Таким, что можно взять его в ладони и протянуть, подарить…

— Кому? — с усмешкой поинтересовался киммериец. Шумри словно очнулся.

— Да так, не слушай меня, — он вздохнул. — Все-таки жаль, Конан, что не удалось мне подбить тебя в попутчики.