Голоса бормотали и шептали на разных языках, Многое Шумри понимал. Он знал немало хайборийских наречий, к тому же перенял основные туземные слова от племен Ба-Лууун и Леопарда. Постепенно в этом многоголосом кошмаре он стал улавливать некую логику.

Высокий детский голосок продолжал мелодию его песни, вплетая свои непонятные слова:

«…Огонь… ластело покота… мне раны-раны-раны… Брат рыжий… ундио илла… зализы… лесотаны…»

Грубый, рокочущий бас повторял: «…Двое, двое, двое… хватит надолго… Двое…»

«Боль! Боль! Спина! — вскрикивал третий, и голос его, возмущенно-жалобный, напомнил Шумри вопли убитой Конаном рыбы. — Новое тело! Тело! Большое тело!»

«Будите Пха! Пха! — приказывал пронзительный женский голос, дрожащий от жуткого нетерпения. — Где Пха?!»

«Пха вышел, вышел, вышел, — рокотал бас. — Ждем Пха, ждем Пха…»

Голова немедийца раскалывалась. Он дошел до берега, окунул ее в воду, встряхнулся как собака. Но легче не стадо.

«Мокрый, мокрый, мокрый! — скулил детский голосок. — Мокрый — мой! Мокрый — мой!..»

«Мой! Мой! Мой!» — трещало на всех голосах.

«Мой — большой! Мой — большой! Спина, спина, спина!..»

Слово «Пха» все чаще звучало в визгах, шепотах и поскуливаниях. По всему чувствовалось, что Пха уже близко. Немедиец приготовился к встрече.

Он пересел поближе к спящему Конану, приготовил два каменных топора, проверил, на месте ли кинжал. Кинжал был на месте, равно как и меч варвара, лежавший, как обычно, рядом с ним на шкуре.

О появлении Пха прежде всего возвестил запах. Резкий, удушливый, он острой волной ударил из тьмы. Одновременно с этим голоса в голове Шумри взорвались радостными воплями, визгами и попискиваниями.

Таинственный Пха выполз на свет костра, и Шумри толчком разбудил Конана. Тот вскочил, сперва сжав рукоять меча, а уж после открыв глаза. Синий взгляд его был ясным и цепким, словно он и не лежал только что в объятьях крепкого сна.

— Выполз наконец-то, — пробормотал он, моментально учуяв знакомый запах. — Ты взгляни только, какой красавец!

Шумри ничего подобного прежде видеть не приходилось. Пха был огромной тварью, величиной с хорошую акулу, без ног и ушей, поросшей серой жесткой шерстью. На удлиненной морде с острыми мелкими зубами, выглядывавшими из-под верхней губы, горели круглые красные глаза. Больше всего он напоминал помесь гигантской крысы с не менее гигантским питоном. Правда, для змеи тело его было коротковато. Более светлое, по сравнению со спиной, брюхо скользило по песку, отвратительно извиваясь, пока морда его не оказалась над самым костром. Видимо, тварь совсем не боялась огня. Напротив, казалось, она подползла к нему так близко, чтобы в его свете ее можно было получше рассмотреть.

— Клянусь Кромом, этот змеекрыс хочет, чтобы мы как следует им полюбовались!

Киммериец взял в левую руку топор и жестом велел Шумри отойти в сторону. Тот сделал несколько шагов влево, так же сжимая топор и не сводя глаз с чудовища.

Пха сразу понял, кто его главный противник. Он направил свои красные глаза в сторону варвара и в продолжение всей схватки не обращал на Шумри никакого внимания.

— Ну же, иди сюда, иди, вонючая крыса! — прорычал варвар, поигрывая мечом.

Пха ринулся на него прямо через костер. Видимо, шкура его была так крепка, что его не страшили ожоги, Конан увернулся. Извивающееся толстое тело пронеслось в пол-локтя от него. Развернувшись, киммериец ударил мечом в шею чудовища. Но шкуре его позавидовала бы любая броня: славный тяжелый меч, много раз, выручавший в самых опасных схватках, лишь прогнулся, зазвенев, но не вошел в плоть.

— Проклятье!.. — Конан переложил меч в левую руку, а топор взял в правую.

Пха, раскрыв пасть, в которой жарко трепетал язык и блестели в отсвете костра острые желтые зубы, издал что-то похожее на смех.

— Ты еще веселишься, тварь! — Варвар в ярости замахнулся тяжелым топором, намереваясь обрушить его на череп чудовища.

Но голова его быстро извивалась вместе с телом, и топор со свистом проносился мимо.

Чудовище снова вытянулось в броске. На этот раз Конан увернулся с большим трудом, желтые зубы клацнули возле самого его уха.

Шумри, стремясь чем-нибудь помочь киммерийцу, подошел ближе и тут же был сбит с ног извивающимся коротким хвостом Пха. От толчка и падения в голове его вспыхнула идея, Быстро поднявшись на ноги, он подскочил к костру, почти совсем потушенному проползшим по нему брюхом твари, и вытащил самую толстую тлеющую ветку.

Отбросив ненужный ему топор, крепко сжав ветку, он шаг за шагом стал обходить бьющихся, стараясь держаться подальше от хвоста и зубов Пха, но поближе к одному из круглых, красных, как зерно граната, глаз. Из-за того, что тварь постоянно мотала головой, извивалась всем телом, то и дело меняя направление, задача была не из легких.

Наконец ему удалось поймать момент, когда Пха, готовясь к очередному броску, на миг перестал извиваться. Подавшись вперед, Шумри с силой вонзил горящий конец ветки в нацеленный на Конана глаз раздалось шипение, а следом за ним — клокочущий хрип. Пха повернул морду, силясь рассмотреть, что за наглец причинил ему эту жгучую боль. Пользуясь тем, что припавшая к земле голова замедлила свои движения, киммериец несколько раз ударил по узкому темени топором. Пха замер. Несомненно, он был лишь оглушен, а не мертв, поэтому Конан быстро приподнял ногой его голову и вонзил меч в кожу под подбородком, которая была намного тоньше, чем на шее и на спине.

Пха дернулся. Судорога волной пробежала от головы до конца хвоста. Он поднял голову и мощным рывком всего тела отбросил киммерийца с его мечом на несколько шагов. Но нападать не стал — наоборот, оставляя на песке кровавый след, размазанный скользящими движениями брюха, Пха поспешил убраться с поля сражения.

— Он ценит свою жизнь, — заметил Конан, вытирая меч о траву и вкладывая его в ножны, — Кто бы мог подумать, что у этой вонючей твари в голове не совсем пусто. Но он рано обрадовался: битва не кончена.

Шумри не стал спрашивать, что он имеет в виду. Нервам его и всему телу требовался отдых.

— Спи, спи, — разрешил варвар. — Теперь я посижу. Думаю, змеекрыс больше не явится. Если, конечно, в его пещере не обитает еще его жена, или там сестренка…

Шумри рад был бы заснуть. Но голоса, притихшие на время битвы, вновь заполонили его усталый череп. Теперь в их воплях звучали разочарование и надрывающие душу жалобы.

Киммериец — счастливчик! — не слышал никаких голосов, и Шумри решил ничего ему о них не говорить.

— Да нет, Конан, это ты спи. Мне все равно не удастся заснуть. Да и рассвет уже скоро…

Небо на востоке светлело. Скоро рассветет — и можно будет укладывать вещи, И, поскорей оттолкнув пирогу от берега, оставить за собой проклятую заводь как можно дальше.

Рано утром, пока Конан еще спад, Шумри собрал веши, приготовил еду из старых запасов и с нетерпением стал ожидать пробуждения киммерийца, чтобы скорее отправиться в путь. Но, проснувшись, Конан огорошил своего спутника, заявив, что они покинут заколдованное место, как только он разделается с недобитым вчера врагом.

— Конан! Заклинаю тебя! Плюнь на эту одноглазую вонючую крысу. Мы же никогда ее больше не встретим!

Киммериец внимательно посмотрел на него, и Шумри тотчас вспомнил историю с Ба-Лууун. Тогда он тоже заклинал и просил, но Конан его не послушал. Может быть, Учитывая характер варвара, нужно поступить наоборот? Умоляюще сложить руки: «О Конан! Убей его! Убей! Пока ты его не убьешь, я шагу не сделаю с этого места!» И тогда киммериец сплюнет, усмехнется и оттолкнет пирогу от берега…

— Не считай меня последним идиотом, — прервал его размышления варвар. — Я вовсе не собираюсь лезть в его вонючую нору и драться в темноте, нос к носу с ним и его сестренкой — если она там есть! Я только хочу завалить его вход камнями. Если ты мне поможешь, вдвоем мы сделаем это и уберемся отсюда вдвое быстрее.