И все же одних самостийницких усилий, даже поддержанных Центром и Горбачевым, оказалось недостаточно для того, чтобы дестабилизировать обстановку в республике, которую местные и центральные «прорабы перестройки» окрестили Вандеей. Избранный в мае 1990 года в сложной политической обстановке Председателем Верховного Совета УССР В. Ивашко, ставленник, как тогда думали, номенклатуры, прочно держал украинский руль. Он и его платформа пользовались поддержкой и корпуса депутатов, и большей части населения Украины. И вот в сложнейшей политической ситуации Ивашко вдруг совершенно неожиданно избирается в июне заместителем Генерального секретаря ЦК КПСС, то есть фактически отзывается в Москву. Он сдает высшую государственную должность на Украине, сдает реальную власть, чтобы выполнять функции в структуре, которая архитекторами перестройки всячески оттирается от власти, явно дышит на ладан. Об этом Ивашко, конечно, не мог не знать, и тем не менее поехал в Москву. Свет на эту весьма странную историю в некоторой степени проливает заявление бюро ЦК ЛКСМ Украины «О политической ситуации в республике», в кото­ром, в частности, говорится: «Заявление Председателя Верховного Совета УССР Ивашко В.А. об отставке мы не можем расценивать иначе, как не до конца продуманный и безответственный шаг, ведущий к усугублению политического кризиса и ослабляющий конструктивный потенциал парламента республики».

Бюро ЦК ЛКСМ как в воду глядело. Сразу после ухода (или отзыва) Ивашко поддержавший его блок депутатов раскалывается, коммунисты деморализуются, сепаратисты (меньшинство в парламенте) получают второе дыхание, обстановка в республике дестабилизируется. Новый Председатель Верховного Совета УССР Л.М. Кравчук идет на тесное партнерство с Рухом и возникшими из него националистическими партиями, берет курс на самостийную Украину.

Вскоре последовали еще более странные литовские события — попытка установить в республике чрезвычайное положение. Кто-то предупредил об этом по телефону Ландсбергиса из самых верхов, и эта затея с треском провалилась. Ландсбергис, к тому времени быстро терявший политический рейтинг, восстановил свои позиции и объявил о полном разрыве с Союзом. Буквально по следам литовских событий был проведен референдум — быть Союзу единым или не быть. Одни органы печати просто удивлялись решению Горбачева провести такой референдум. Другие представили дело так, что референдум — дело рук консервативных антиперестроечных сил, что он-де нужен Горбачеву как Президенту Союза для того, чтобы удержать ускользающую власть и т.п. Обходилось главное: нельзя было выбрать более неудачного момента для проведения опроса, преследующего цель предотвратить распад государства. Будь он проведен до провокации в Литве или спустя некоторое время после нее, когда утихли бы страсти, за Союз высказался бы еще больший процент населения республик. Но даже несмотря на неблагоприятную обстановку и новый взрыв националистических страстей, итоги референдума на Украине, в Белоруссии и Казахстане — в республиках, позиция которых имеет решающее значение для сохранения единства страны, были явно положительными. Если брать вторую по значению республику в Союзе — Украину, с позицией которой связывает свои надежды Запад, то чисто украинские области голосовали за Союз еще убедительнее, чем некоторые области со смешанным населением, если не брать в расчет униатскую Галицию, население которой представляет, по сути, отдельный восточно­славянский народ. Это было шоком для лидеров Руха, решивших было под впечатлением бурных выступлений львовян, что до самостийности рукой подать.

Отметим еще одно интересное обстоятельство. За референдумом, проведение которого казалось странным или ненужным большинству советских граждан, с интересом следил Запад. Если в СССР его итоги, по крайней мере, по крупным республикам, а также по мусульманским регионам все в общем предвидели и им не удивились, то для Запада (как, кстати, и для Руха) столь убедительное волеизъявление «за союз» на Украине было неожиданным и разочаровывающим. Многие западные органы, в частности во Франции, не могли скрыть своего разочарования и при этом особо отмечали, что эти итоги определяют судьбу Европы на обозримое будущее. Читая западные комментарии, никак нельзя избежать вывода, что ненужный референдум был очень и очень нужен Западу, по крайней мере, для того, чтобы получить достоверную информацию о настроениях в ряде республик СССР.

За странным референдумом последовала новая странность. Если согласиться с прогрессистами, леворадикалами и т.д., что Горбачев затеял референдум, дабы сохранить Союз или остаться у власти, которая от него ускользала, то тогда логично предположить, что, получив «добро» на союз от основных республик (несмотря на нелюбовь к себе в этих же республиках), он максимально воспользуется волеизъявлением народов СССР для подготовки проекта союзного договора, который бы гарантировал как минимум прочный федеративный союз четырех основных республик. При этом он мог отчитаться перед Западом, что соблюдал демократию и уважал человеческие права. С точки зрения требований, предъявляемых Западом к СССР, такой проект был бы проявлением легализма, законничества, конституционализма, короче — показателем демократической зрелости перестроившегося коммунистического режима.

Но не тут-то было. Президент еще раз удивил, по крайней мере, собственную страну. Подготовленный новоогаревской группой проект союзного договора предусматривал создание рыхлой конфедерации и фактически предопределял роспуск СССР как государства. То есть в нем практически полностью игнорировались итоги референдума, который президент провел якобы в интересах консервативных сил, что­бы сохранить Союз в прежнем виде. Выражаясь языком «общечелове­ческих ценностей», положения новоогаревского проекта противоречат волеизъявлению народов СССР, то есть попросту антиконституционны. Запад на это не обратил внимания, хотя проект был опубликован как раз перед поездкой Горбачева на совещание Большой семерки, на котором должен был, в частности, решаться вопрос о предоставлении нашей стране крупной помощи. Удивительно, как подгадал Горбачев со своим проектом. Как известно, семерка, несмотря на заявленную любовь к советскому Президенту, решила не раскошеливаться. Однако уже после августовского путча печать обмолвилась о том, что на совещании было все-таки принято решение дать Горбачеву деньги, но только после подписания союзного договора, то есть после саморасчленения СССР.

События, связанные с подготовкой и проталкиванием новоогаревской группой явно неконституционного по западным меркам проекта союзного договора свидетельствуют, с одной стороны, о мере готовности Запада исповедывать идеологию нового мышления, реально отстаивать принципы правового государства вопреки собственным шкурным интересам, с другой — о решимости Горбачева и других архитекторов перестройки загнать страну в мировое хозяйство на усло­виях Запада, не мытьем, так катаньем загнать, даже по частям, предварительно ее расчленив.

В августе 1991 года объявился ГКЧП и было введено чрезвычайное положение. Повторились литовские события, но уже в масштабе всей страны. Остальное известно. Можно лишь гадать, перевыполнил или нет Президент СССР план децентрализации Союза. Заметим, однако, что Украина все же последовала совету Алена Безансона.