За то время, пока Джина добиралась до Нали, разум более-менее успел проясниться. Чем ближе к реке, тем меньше ей хотелось умирать. Да, она совершила страшное преступление. Да, она заслуживает смерти. Но не такой. Пусть её повесят на площади. Перед толпой осуждающих граждан. Да, так будет лучше… Или нет? В конце-концов, она ещё слишком молода, чтобы умирать…

Джина стояла на гранитном уступе реки, когда её позвал охранник. Скорее всего, он просто хотел предупредить девушку не стоять так близко к краю, а то можно и в воду свалиться. Весть о её преступлении так быстро до него дойти ну никак не могла. Но всё же, Джина не стала ему отвечать, а прыгнула в залитую отходами реку.

Вода имела металлический привкус. Плыть было трудно: сказывались усталость после бега и желание утопиться. Несколько раз Бабочка пыталась уйти под воду и никогда не всплывать, но жгучая жажда жизни не давала довести дело до конца. Так она доплыла до берега Трущоб Недостойных.

На эту часть города закон не распространялся. Власти удосужились лишь поставить охрану на проходе через мост. Да и то, чтобы отлавливать отъявленных воришек. Что творилось в самом районе – мало кого беспокоило. В нём жили самые бедные горожане, не сумевшие найти себе приличную работу или беженцы, совершившие какое-нибудь вопиющее злодеяние и не решившиеся отдаться на милость правосудия. Как это ни странно, преступность в нём была ниже уровня в остальных частях города. Это можно легко объяснить: многие воры жили тут, но занимались своим постыдным ремеслом в других районах. В бедном месте, как известно, многого не наворуешь…

Было трудно начать новую жизнь, полную душевной боли, негодования и нищеты. Всю жизнь Бабочка парила свободно, легко. Близкие всегда заботились о ней, исполняли прихоти. И вмиг всего лишиться, остаться ни с чем. Что делать? Как жить? Запачканная кровью совесть никогда не позволит Бабочке вернуться к родителям. Пусть лучше они думают, что дочь умерла, исчезла, испарилась. Другого выбора нет: придётся жить в бедном районе. Стараться не попадаться на глаза людям. Скрыться в тени ночи. И жить. День ото дня страдая от душевных угрызений.

Первое своё воровское преступление Джина совершила следующей ночью. Всё это время она пробыла на свалке у реки. Жители сбрасывали туда ненужный хлам, тряпьё, гнилые доски и другую подобную дрянь. К огромному сожалению, объедки почти не выбрасывались. А что съестное и попадалось на глаза – тут же сжиралось крысонами и бродячими собаками. Местные бездомные не то, что едой делиться – к огню близко не подпускали.

Голод брал своё. Джина вышла на забрызганную жёлтым светом электрических фонарей площадь. Внутри души была страшная пропасть, дикая пустота, но желание поесть было сильнее: каменной глыбой безразличия оно завалило бесконечный колодец терзаний совести.

На крыше одного из неприметных домов сушилась засоленная рыба. Маленькие распоротые тушки, пронизанные нитью через глазные отверстия. Неплохая закуска под эль. Ведомая голодом Бабочка вспорхнула на крышу, а некоторое время спустя, она была уже на земле. Спряталась в ближайшей темноте переулка, жуя недосушенную костлявую рыбу.

Если выбирать между голодной смертью и кражей, Джина предпочтёт второе…

Ночная Бабочка. Так прозвали Джину её коллеги по ремеслу. Намекали ли они на что-то этим прозвищем или нет? Возможно… Кто-то пронюхал, что родные звали её Бабочкой. А Ночная сама собой приложилась. Не секрет: провести с ней ночь желал практически каждый вор мужского пола (женщины тоже попадались). Может быть, холод, с которым встречала всех жаждущих Джина, послужил причиной язвительной приставки? Раз уж она такая неприступная, то пусть хоть прозвище веет теплотой древнейшей из древних профессий… Но самое главное: Джине самой нравилось, когда её так называли. Не понятно почему. Просто нравилось и всё.

Нет, конечно же, она хотела заниматься чем-то более пристойным. Но, обойдя практически каждый дом Трущоб Недостойных, никакой работы кроме торговли телом не нашла. Быть проституткой или воровкой? Не трудно догадаться, что выбрала возненавидевшая страсть женщина. Коря себя за убийство новой жены мужа, Бабочка сочла воровство вполне безобидным делом. Вначале еда, потом деньги… постепенно это стало неизменным образом существования, который затягивал девушку, как зыбучие болота. И чем дольше она этим занималась, тем меньше ей хотелось заниматься чем-то другим.

Тянулись серые, мало чем приятные дни воровской жизни.

Однажды под утро Джина проснулась от кошмара. Ей приснилась та жуткая ночь: багровевший в крови кинжал и испустившее дух молодое тело. Всё вмиг всплыло. Притупившиеся временем терзания, душевные боли, страдания. Воровка и убийца – ей нет места на этом свете. Пора перестать отводить глаза от взора судьбы: нужно покончить со всем этим раз и навсегда! Нужно пройти через мост – в прошлую жизнь и искупить свою неискупимую вину. Охранники схватят её и отведут под суд. Публичная казнь – это даже больше, чем заслуживает такое чудовище как Джина.

Не слыша свои мысли от страха, девушка перешла мост через реку Нали и очутилась в Осевом районе. Стражи у мостовых ворот даже не посмотрели в её сторону.

Джина молча брела по когда-то родным улицам. К дому, в котором она больше никогда не будет желанной. Всё происходило как во сне, словно не с ней. Вокруг жизнь текла ленивым чередом, каким-то замедленным, размытым. Все звуки смешались в единый гул, который с каждым шагом всё нарастал, давил, мешал идти дальше. Прохожим не было дела до одиноко идущей девушки. Будто бы и не знали, каким монстром она является. За всё время к ней не подошёл ни один охранник. Из-за запаха, может? Жизнь в деревянной коробке близ свалки одежду цветочным маслом не пропитывает. Смешно и грустно одновременно. Смешно оттого, что ещё жива, грустно – что будет жить дальше…

В бывшем ещё недавно родном доме окна были заколочены досками. Потом Джина узнает, что крупный каравановладелец Санто забрал всё своё движимое имущество и отправился прочь из Сара. По словам завсегдатаев таверн, он отправился в Карт. Мол, там выгодней развивать дело – цены на его товары и услуги выше и покупателей больше. Было ли это так, узнать вряд ли доведётся. А вот самое странное, что никто никогда не слышал про смерть новой жены караванщика. Один человек даже божился, что видел её скучающее лицо, выглядывающее из окна кареты, когда Санто всей семьёй покидал Сар. Но тот, кто это утверждал, был ещё тем пьяницей, прослывшим невероятным брехуном и фантазёром. Были случаи, когда он выходил невменяемый из питейного заведения, залазил на ближайшее дерево и драл горло, что видит божественное начало…

У Джины промелькнули мысли остаться в Осевом районе. Завязать с воровством и найти какую-нибудь приличную работу. Но эти рвения утонули быстрее булыжника, брошенного в реку. Совесть тут же напомнила о себе, когда Бабочка встретила знакомую женщину, неизменно торгующую невдалеке от бывшего дома овощами. Казалось бы, ничего особенного, а Джине эта встреча – как ятаганом по горлу. Шелест листьев, лай собак, скрип паровых повозок, выкрики мальчуганов-газетчиков и громкий гул воздушных вагонов – всё напоминало о прошлой жизни и о совершённом злодеянии. Никогда Джине не быть тут спокойной. И вообще – нигде. За свой страшный грех она достойна жить только в Трущобах Недостойных – так она решила, так оно и будет.

Два года прошло с тех пор. За это время она успела сменить коробку близ свалки на крохотный домишко с облупленными стенами. Хозяйка халупы появлялась раз в месяц собрать дань в пятнадцать копрей. Других посетителей её порог практически не знал.

Ещё не было случая, когда время не расставило бы всё по своим полочкам. Впившаяся в сердце заноза совершённого злодеяния округлилась, превратившись в свинцовый шар. Его тяжесть всегда будет давить душу. Но угрызения и самоистязания перетекли в холодное безразличие. Да, затуманенное ревностью и обидой сознание совершило страшную ошибку, но ведь жизнь продолжается. А может свершилось чудо, и Мари выжила? Рана была глубокой, но местные лекари и не такое вылечить способны. Хотя, Джине никогда этого не узнать. Да ей этого особо и не хотелось – поздно уже. Прошлое сгорело огнём разочарования, а нынешнее прорастало сухими ветвями из осевшего пепла. В нём не хватало места для воспоминаний. Аскетическая жизнь воровки удачно топила их, разрывала на куски – стоило им лишь показаться.