— Нет, — улыбнулась Руби. — Готовлю я сама, а лошадей у нас вообще нет.
Элла с сомнением оглядела ее, очевидно, посчитав, что Руби солгала, объявив себя благородной дамой и родственницей самого Грольфа.
Но тут Руби заметила Ауд, входившую в дверь, которая вела в ткацкую. С наплечной броши у нее свисало большое кольцо с ключами. Еще раз наскоро обняв Эллу, Руби пообещала:
— Мы поговорим позже.
И направилась вслед за Ауд в комнату, где вдоль стены были расставлены ткацкие станки с противовесом из мыльного камня. В огромных корзинах лежала настриженная шерсть, рядом стояли прялки. Все было готово для выделки прославленной йоркширской пряжи.
— Доброе утро, — приветствовала Ауд. — Ты уже позавтракала?
— Да, и собиралась осмотреть дом, если не возражаете.
— Конечно нет. Сейчас у меня много дел, иначе я бы проводила тебя, но, может, если найдешь Линетт, та сумеет все показать. Ее комната — последняя справа, в конце главного холла на втором этаже.
— Наверно, я так и сделаю.
Черта с два!
— А где остальные?
— Женщины еще спят. Мужчины давно проснулись и допрашивают пленников.
Руби вышла и, поднявшись наверх, надела плащ, поскольку утренний воздух был еще холодным.
Любопытство побудило Руби подойти к комнате Линетт. Дверь оказалась немного приоткрытой. Руби сказала себе, что всего лишь заглянет, но, увидев, что комната пуста, смело шагнула через порог. Очевидно, в доме было не настолько много народа, чтобы прекрасная Линетт не смогла остаться в отдельной спальне, раза в четыре больше той клетушки, что отвели Руби и троим девочкам.
И какая роскошь! Мягкий восточный ковер покрывал циновки, яркие гобелены украшали голые стены. Кровать с балдахином и богато вышитыми занавесями стояла в центре, на небольшом возвышении. Повсюду были разбросаны дорогие наряды.
Руби решила было поскорее уйти, пока не застали за таким недостойным делом, как подглядывание, но все же решила выглянуть сначала из маленького окошка без стекол, выходившего во двор.
Рот ее открылся сам собой, но из него не вырвалось ни звука. Она увидела пленников около караульного помещения. Кровь ручьем струилась из страшных ран на спине.
В ужасе прикрыв ладонью рот, чтобы не закричать, Руби заметила, что Торк и Олаф спокойно стоят с короткими мечами в руках, пока один из узников бьется в агонии.
Не в силах выносить такой жестокости, Руби ринулась из комнаты и побежала сама не зная куда, ничего не видя сквозь пелену слез. Торк собственными руками убил человека! С его меча еще капала кровь!
И покончил он с врагом не в приступе ярости, а хладнокровно и безжалостно! Она не знала этого человека! Как Руби могла считать его похожим на Джека?!
Руби толкнула какую-то дверь, подумав, что пришла к себе, но тут же поняла свою ошибку. Обнаженная Линетт спала на массивной кровати. Комната оказалась такой же большой, как ее спальня, но, по всему видно, принадлежала мужчине — мебель была куда более тяжелой. По спине Руби побежали мурашки, омерзительно-неприятное предчувствие закралось в сердце. С отчаянием оглядевшись, она в ужасе заметила темные тунику и плащ, которые носил накануне Торк.
Его спальня! А Линетт спала здесь с ним этой ночью!
Руби почувствовала себя так, словно кто-то с силой пнул ее в живот. Ей не следовало ничему удивляться, но подсознательно она надеялась, что Торк вчера разыгрывал перед ней спектакль. Какой же дурой она была!
Руби, невольно всхлипнув, повернулась к двери.
— Что здесь происходит? И что ты делаешь в спальне Торка? — взвизгнула Линетт и, еще не вполне проснувшись, села, закрывая простыней обнаженную грудь. — Ты та самая назойливая рабыня, которую Торк привез из Джорвика? Явилась шпионить? — Она злобно сузила глаза. — Или прокралась в комнату Торка, чтобы отравить его вино?
Терпение Руби лопнуло.
— Ах ты глупая корова! — начала она, но тут же с отвращением махнула рукой. Какой смысл! Она рванулась к выходу и выбежала из спальни.
— Вернись, уродина, или я велю тебя высечь! — угрожающе вопила Линетт. — Попробуй ослушаться, и пожалеешь!
Но Руби было все равно, что с ней сделают. Сегодня она поняла все, и больнее ей уже не будет.
Влетев в свою комнату, Руби бросилась на кровать. Плечи тряслись от рыданий. Она плакала из-за людской жестокости, из-за «измены» Торка и еще из-за ухода Джека. Боль неминуемого развода убивала ее, так же как потеря прежней жизни и ссылка в эту чужую неприветливую страну.
Наконец слезы иссякли, и Руби поняла, что приступ жалости к себе перешел в гнев. Что эти люди — Торк, Джек, Линетт и вся свора глупых викингов — вообразили себе? Что могут топтать ее, как им заблагорассудится?
Я Руби Джордан и привыкла выживать в любой ситуации! Я смогу побороть этот кошмар!
Главное, перетерпеть все это, не поднимая шума. Здесь нет ни одного человека, на которого можно бы положиться. Теперь Руби это знала.
Единственной защитой может послужить родство с герцогом Нормандским. Значит, следует убедить в этом окружающих, чтобы никто не смог причинить ей зла. Но это будет невозможно, если она даст волю чувствам.
Признайся, девочка, ты влюблена в проклятого викинга.
Руби свернулась клубочком на узеньком топчане и заснула от усталости и перенесенных страданий. Несколько часов спустя она проснулась, благодарная за то, что никто ее не потревожил. Возможно, все были слишком поглощены казнями и убийством.
С отвращением скривив губы, Руби подошла к столу, налила в тазик целый кувшин воды и обтерлась кусочком ткани с ног до головы, а потом пересмотрела вещи, решив одеться понаряднее, и выбрала кремовую тунику с темно-зеленой отделкой, которую накинула поверх тускло-зеленой сорочки с длинными рукавами. Джида великодушно позволила ей переделать одежду, из которой выросла Астрид. На шею Руби повесила великолепный изумруд, подаренный Бернхил, и тут поняла, что забыла вернуть броши Торка в виде драконов. Вез всякого зазрения совести Руби приколола их на плечи, поклявшись оставить украшения себе, пока не попросят вернуть. Может, ей вообще не следует расставаться с ними?
Вошли девочки, взволнованно переговариваясь, но, заметив Руби, как-то странно замолчали. Руби помогла им умыться и одеться, сбитая с толку таким неожиданно холодным отношением.
— Что случилось? В чем я опять виновата?
Девочки переглядывались, но не отвечали. Скорее всего это Линетт что-то насплетничала.
Ну, будь что будет. Кажется, с викингами ей не поладить. Тем лучше — недаром она решила держаться подальше от этих людей.
Они вместе спустились в заполненный людьми холл, но тут расстались. Руби подошла к концу стола, где сидели самые низкорожденные, надеясь не привлекать к себе внимания, а девочки устроились с родителями поближе к возвышению, где сидели Дар, Ауд, Торк, Линетт, несколько гесиров с женами, которых Руби не знала.
Она немедленно поняла, что на ее голову свалилась новая беда. Все холодно отворачивались от нее.
Руби сидела молча, никто ее не тревожил. Она ничего не ела с самого скудного завтрака и сильно проголодалась. Но в голове лихорадочно метались мысли. Пройдет совсем немного времени, и Руби объявят о ее последнем преступлении.
Элла, двойник Роды, прошептала в ее ухо, наполняя чаши:
— Пленник признался.
Руби подняла глаза, но тут же поняла: Элла не желает, чтобы кто-то заметил, как она говорит с Руби. Элла замешкалась, собирая деревянные чаши, и пробормотала:
— Они пришли от Ивара, неизвестный предатель из наших донес, каким путем вы поедете.
Она тут же отошла, унося пустые блюда.
Руби, раненная в самое сердце, быстро взглянула на Торка, хотя поклялась не обращать на него внимания. Как может он думать, что она способна причинить Дару зло? Когда Торк с молчаливым упреком воззрился на нее, сердце Руби упало. Он именно так и считает!
Торк наблюдал за входившей в холл Руби, потрясенный признанием пленника и полный новой решимости держаться в стороне от таинственной девушки. Все улики указывали на нее, но Торк не мог поверить, что она способна намеренно причинить зло его отцу или мальчикам, которых сравнивала с собственными сыновьями. Вероятно, план вышел из-под ее контроля, а может, людям Ивара было приказано похитить Торка, но они не смогли сделать это. Но это означает, что Руби замышляла погубить его! Торк прикрыл глаза от внезапно пронзившей сердце боли. Неужели он так мало значит для Руби? Но, с другой стороны, к чему так поражаться обычному двуличию женщин?
