Оранжевый диск солнца величаво плавал в безбрежной чаше неба, но в маленькой глинобитной хижине всё ещё было темно.

«Странно, утро не наступило, а я, кажется, совсем выспалась», — сказала про себя бабушка Фатьма и принялась трясти за плечо спавшего на циновке внука:

— Ибрагим, как ты думаешь, отчего на дворе такая темень?

Ибрагим потянулся, зевнул, открыл глаза и, припомнив что-то, мгновенно выскочил из двери. Он так и замер, привалившись плечом к стене, чтобы не упасть: перед ним высился, закрыв своей тенью старенькую лачугу, огромный дворец, отливавший в лучах солнца золотом и серебром.

— Бабушка, смотри! — закричал Ибрагим старой Фатьме, которая в изумлении застыла на пороге. — Теперь мы будем жить здесь, а старую хижину снесём.

— Нет, дружок, — обретя наконец дар речи, сказала старушка. — Построив новый дом, старый не разрушай, говорит пословица. В этой хижине я прожила всю свою жизнь, в ней была счастлива, в ней и умру, но никогда не войду в колдовское жилище.

— Пусть будет, как ты хочешь. А теперь и я отправляюсь на поиски своего счастья!

Ибрагим вынул перстень, надел на палец. Старушка закрыла глаза руками и в ужасе убежала в хижину. Перед Ибрагимом появился Ифрит, поклонился, прижимая руку к груди:

— Что прикажешь, мой господин?

— Именем Сулеймана приказываю: доставь меня в столицу!

Хотя Ибрагим уже охотно вошёл в роль повелителя, он не сумел скрыть удивления, когда в следующую минуту перед его взором предстала каменная стена с крепкими воротами. За этой зубчатой стеной высились купола и шпили огромного дворца. Ибрагим с любопытством огляделся и увидел, что у ворот в скорбных позах сидят и стоят люди в чёрных одеждах. Они, в свою очередь, удивлённо разглядывали неведомо откуда взявшегося Ибрагима.

— Мир тебе, о юноша! — приблизившись, произнёс один из них — глубокий старец.

— И тебе мир, отец. Что это там такое?

— Сын мой, это дворец нашего падишаха.

— Благодарю, он-то мне и нужен.

Ибрагим подошёл ближе к воротам и увидел по обе стороны от них два больших, тщательно обточенных камня.

На одном витиеватой арабской вязью было выведено: «Для женихов», на другом: «Для нищих».

Ибрагим уверенно уселся на камень для женихов. Тотчас к нему с возгласами испуга стали приближаться люди.

— О юноша, как видно, ты по ошибке выбрал камень, на который никто не осмеливается садиться, — с тревогой произнёс старец.

— Нет, отец, я знаю, для чего я сюда сел. Я — жених! — ответил Ибрагим.

Возгласы испуга зазвучали громче. Теперь люди шарахнулись подальше от Ибрагима.

— Сохрани тебя аллах от беды, о юноша! Не делай этого, — взмолился старец. — Видно, ты не слыхивал, что главный визирь нашего падишаха карает смертью каждого, кто осмелится сесть на этот камень и посвататься за принцессу.

Люди заговорили наперебой:

— Он сам хочет жениться на ней! Для свадьбы с принцессой строит он новый чудо-дворец. Он желает заслонить небо его куполами.

— Да, великое горе терпит народ от этого визиря. Нет семьи, от Куры до Аракса, у которой он не отнял бы родных и близких. Вот почему все мы в трауре.

— Но ведь у нас есть падишах, — возразил Ибрагим. — Почему вы не пожалуетесь на визиря нашему падишаху?

— Молчи, молчи, несчастный! Падишах добр, но он беспомощен в руках визиря. Этот тиран давно уже завладел не только страной, но и всеми помыслами падишаха.

— А принцесса? Она добра?

— Так же добра, как и несчастна. Если ты думаешь, что счастье рождается во дворцах, ты глубоко ошибаешься. Мрак и уныние принёс визирь и во дворец падишаха.

— Так неужели нет никого, кто мог бы с ним справиться?

При этом вопросе Ибрагима люди, и без того стоявшие поодаль, вовсе его покинули. Только седобородый старец продолжал умолять:

— Послушайся нас, о юноша! Не губи свою жизнь и молодость, беги отсюда... Мой несчастный сын Ганифа тоже был смелым и отчаянным, как ты, а ныне...

Старец остановился на полуслове и с тревогой воззрился на ворота. Они широко распахнулись, давая дорогу вооружённым всадникам. Люди стали разбегаться. Всадники на всём скаку давили бегущих, хлестали плетьми направо и налево. Вслед за этим пешие стражники вывели длинную вереницу истощённых узников, цепями и верёвками привязанных друг к другу.

Среди узников люди узнавали своих измученных родных и близких, которых гнали из тюрьмы-подземелья на постройку дворца. Протягивая узникам узелки с едой, люди пытались что-то сказать, однако стражники грубо отталкивали каждого, кто хотел приблизиться.

— Ганифа, сын мой! — надрывно закричал седобородый старец и засеменил к юноше, закованному в цепи, но один из всадников грудью коня сбил старика с ног.

— Отец! — с отчаянием отозвался юноша на крик старца, шагнул вперёд, но стражники оттащили его обратно.

Начальник конвоя сосчитал выведенных на работу узников, крикнул:

— Забираю двести тридцать рабов. Пятерых слабых —обратно в подземелье. Можете закрывать ворота!

Два рослых усатых привратника, закрывая ворота за последними узниками, заметили на камне для женихов Ибрагима. Он сидел ссутулившись, потрясённый только что увиденным.

— Эй, ты, не там сидишь, где положено! А ну, пересядь вон туда! — крикнул один из привратников: он, видно, принял Ибрагима за нищего, который ожидает подаяния от падишаха.

Ибрагим глянул исподлобья, но не двинулся с места.

— Э, я вижу, ты глухой, — продолжал привратник. —Ну, с глухими у нас и разговор другой. Мы по-всякому умеем.

Вслед за этой хвастливой фразой привратник подошёл, хлопнул Ибрагима по затылку и, взяв его за шиворот, силой пересадил на другой камень.

— Твоё место здесь, сиди и жди, понял? Ибрагим молчал.

Привратник погрозил кулаком и направился к воротам.

У ворот он оглянулся — Ибрагим снова сидел на камне для женихов. Теперь уже оба привратника бросились к Ибрагиму, подняли его и снова усадили на другой камень. Но не успели привратники дойти до ворот, как Ибрагим пересел обратно. Тогда рассвирепевшие привратники схватили юношу и поволокли с собой.

В большом зале сидел на троне падишах. Волосы у него были седые, как у всех стариков, но добрые глаза смотрели жалобно и испуганно, будто у обиженного младенца. По обе стороны от трона стояли, почтительно склонившись, придворные мудрецы, сановники, военачальники, стража.

Но вот к трону приблизился главный визирь. Брови его были сурово сдвинуты, чёрные одежды ниспадали прямыми складками, а смотрел он вокруг так холодно и надменно, что каждый, мимо кого он проходил, невольно склонялся ещё ниже.

— О падишах вселенной! — слегка склонив голову, произнёс главный визирь, и падишах тревожно заморгал, глядя на него. — О падишах, явился некто без роду без племени и осмеливается просить руки нашей несравненной принцессы.

— Пусть войдёт, — надтреснутым голосом приказал старый падишах. — Обычаи нашей страны обязывают выслушать жениха.

В глазах главного визиря мелькнули злые огоньки. Он бросил на старого падишаха враждебный взгляд, но не посмел прекословить, склонил голову и хлопнул в ладоши. Шахский церемониймейстер ввёл Ибрагима. Печальные глаза старого падишаха, скрытые под седыми бровями, безучастно устремились на юношу, но внезапно расширились, вспыхнули. В самом деле, как он был хорош, этот бедно одетый, но горделивый и смелый юноша по сравнению с трусливыми и подобострастными придворными!