Но в это время путь верзиле-стражнику преградил караван верблюдов, медленно продвигавшихся по тесному базару. Спасительная мысль мелькнула в голове Ибрагима: он изо всех сил наступил верзиле на ногу, выдернул свою руку и ловко шмыгнул под брюхо верблюда.

Стражник взвыл от боли и, подпрыгивая на одной ноге, пытался последовать примеру Ибрагима, но его громадное неуклюжее туловище застряло у верблюда между ног. Умное животное, как это обычно бывает, задержало ногу в воздухе, чтобы дать человеку возможность выбраться.

Однако стражник, видимо, попытался чуточку выпрямиться, и остриё шлема вонзилось верблюду в брюхо. Верблюд подпрыгнул и сбросил стражника в гущу хохочущих зевак.

А Ибрагим уже шагал мимо цирюльников, которые тут, на базаре, были мастерами на все руки: брили, ставили пиявки, пускали кровь. Ибрагим заметил, что один из цирюльников посадил крестьянина на низкий пень и клещами рвёт ему зуб. Несчастный крестьянин, ухватившись за клещи, пытается отвести руку цирюльника, но цирюльник поднимает клещи всё выше и тянет, тянет немилосердно. От боли крестьянин поднимается вслед за клещами и вот уже стоит на ногах. Тогда цирюльник начинает тянуть клещи вниз. Крестьянин сначала сгибается, а потом опускается на колени. Цирюльник обрушивается на него с потоком брани, но клещей не выпускает.

Не выдержал Ибрагим, вышел из толпы, прикрикнул на цирюльника:

— Что ты делаешь, изверг? Разве так рвут зубы?

— А как прикажешь рвать, если зуб здоровенный, будто у лошади?

Ибрагим не ответил и обратился к крестьянину, стонавшему от боли:

— Дядя, разреши, я тебе так вырву зуб, что ты и не почувствуешь.

Не дожидаясь согласия, он заботливо усадил крестьянина на пень. Цирюльник, чувствовавший себя задетым, презрительно протянул юноше клещи.

— Оставь их себе, — сказал Ибрагим. — Этими клещами следовало бы вырвать твой бранчливый язык. Лучше дай мне кусочек крепкой суровой нитки, только потоньше.

Цирюльник порылся в своём ящичке и нашёл нитку.

Ибрагим проверил нитку на прочность, потом привязал её одним концом к больному зубу, другим — к большому пальцу на босой ноге крестьянина. Тот, забыв о боли, с удивлением следил за этими таинственными действиями.

— Сейчас, дядя, сейчас. Ещё немного — и ты избавишься от больного зуба. Даже не почувствуешь, — с улыбкой подбадривал Ибрагим крестьянина. — Только сиди спокойно, не шевелись.

Ибрагим огляделся вокруг и заметил мальчугана, игравшего с туго надутым бычьим пузырём. Пальцем Ибрагим поманил к себе мальчишку, поставил его у самого уха удивлённо моргавшего крестьянина и вдруг с силой обеими руками сдавил надутый пузырь. Оглушительный треск лопнувшего пузыря заставил крестьянина подскочить с места, будто подброшенного неведомой силой. Ибрагим спокойно указал ему на зуб, который валялся на земле, привязанный к концу бечёвки.

— Прощай, дядя. Не забудь — купи малышу новый пузырь, — с этими словами Ибрагим потрепал по щеке ревевшего мальчишку, у которого от этих слов слёзы сразу высохли.

Ибрагим вовремя ушёл от людей, восхищавшихся такой находчивостью: его острые глаза заметили, как за их спинами появилась нескладная фигура верзилы-стражника.

Проходя мимо ашханы, чайной, Ибрагим заметил привязанного у входа осла дарги, украшенного роскошной сбруей. Осёл жадно объедал вывешенные здесь же для продажи веники. А заглянув в окно ашханы, Ибрагим увидел и самого даргу, с не меньшей жадностью пожиравшего из большой миски плов.

Хозяин веников, бедный крестьянин, робко пытался отогнать упрямого осла от своего товара, но тут на него обрушилась плеть верзилы стражника.

— Ах ты дрянь этакая! — заорал стражник и снова занёс плеть. — Не видишь, что ли, чей это осёл? Ослеп?

Ропот негодования был ему ответом, однако никто не решился открыто вступиться за крестьянина. Но тут из-за корзин и мешков с яблоками появилась голова Ибрагима. Он осторожно поглядел по сторонам и тихо попросил продавца яиц:

— Дядя, умоляю, подари мне одно яйцо.

Продавец, смекнувший, в чём дело, с готовностью протянул ему яйцо. В следующее мгновение яйцо, пущенное меткой рукой юноши, угодило прямо в лоб стражнику, густой жижей залепило ему глаза. Ибрагим радостно повернулся к продавцу яиц и увидел, что тот уже держит наготове всю корзину.

— Бери, сынок, бери, сколько душе угодно, для такого дела не жалко, — весело приговаривал он.

Взбешённый стражник, изрыгая проклятия, пытался протереть глаза. Бац! — Ибрагим влепил ему прямо в открытый рот второе яйцо. Стражник сумел наконец продрать веки и заметил хохочущего Ибрагима. Опрокидывая на своём пути мешки и корзины, он ринулся догонять юношу, который скрылся за сомкнувшимися спинами торговцев. Стражник прыгнул в толпу и угодил прямо в корзину с яйцами. К величайшему ужасу торговца, товар его мгновенно превратился в огромную яичницу.

Продавец веников, ощупывая багровый рубец на скуле — след от плётки, — беспомощно смотрел на упрямого осла, уничтожавшего его товар. Внезапно из-под ближайшей арбы вылез Ибрагим и положил крестьянину руку на плечо. Тот вздрогнул от неожиданности.

— Тс-с... — произнёс Ибрагим, прижав палец к губам. Он оторвал от веника, сделанного из веток колючего кустарника, небольшой пучок, заговорщически подмигнул торговцу и сунул колючки под попону ослу. Перепуганный продавец веников едва успел вместе с Ибрагимом спрятаться под арбу, как из ашханы вышел дарга. Он обсасывал жирные после плова пальцы, в чёрной его бороде белели застрявшие рисинки. Ашханщик, угодливо изгибаясь, провожал грозного гостя.

— Неважный у тебя плов, нечестно кормишь народ, —с напускной суровостью говорил дарга. — Смотри, визирь узнает — шкуру с тебя сдерёт.

Испуганный ашханщик смотрел на даргу заискивающими глазками.

— Не губи, господин дарга, пощади, — пролепетал он.

— Ладно уж, не дрожи, я — человек сговорчивый, —успокоил его дарга и выразительно пошевелил за спиной повёрнутой вверх ладонью.

Ашханщик торопливо сунул ему в руку приготовленные заранее монеты.

— Шучу я, шучу, — уже с добродушной улыбкой продолжал дарга. — А у тебя сразу душа в пятки? Труслив, что твой заяц! — И, остановив входившего в ашхану посетителя, дарга бросил небрежно: — Знаешь, отличный тут сегодня плов. Советую попробовать.

Потом дарга с трудом оттащил осла от обглоданных наполовину веников, навалился ему на спину толстым брюхом и, кряхтя, вскарабкался на него при помощи подоспевшего стражника. Расплывшийся в угодливой улыбке рот стражника всё ещё был перепачкан яичным желтком, и дарга спросил удивлённо:

— Как это ты умудрился, хитрец, не входя в ашхану, съесть яичницу?

Замявшийся было стражник так и не успел ничего ответить. Под тяжестью тучного дарги колючки впились ослу в спину, осёл подбросил задние ноги и стал брыкаться, норовя сбросить колючую тяжесть; испуганный дарга с громким воплем обхватил осла за шею. Мгновенно сбежалась толпа. Вопли дарги, крики, хохот и улюлюканье зевак ещё больше напугали осла. Стражник попытался ухватить животное за хвост, но здоровенный осёл дарги, ростом с доброго мула, так лягнул верзилу, что тот, перевернувшись в воздухе, распластался на земле. Осёл же, проделав ещё несколько прыжков, сбросил кричавшего не своим голосом даргу. Люди вокруг прятали усмешки: корыстолюбивый дарга давно заслужил всеобщую ненависть.

А наказавший даргу Ибрагим шагал уже по мясному ряду, где по обеим сторонам висели бараньи и говяжьи туши. Мясники тут же свежевали новые туши, одновременно не забывая зазывать покупателей.

У одной лавки Ибрагим услышал жалобное мяуканье и заметил, что толстый мясник держит за шею извивающегося белого кота и сильно бьёт его точильным бруском.

— Будешь таскать мясо? Будешь таскать? — приговаривал мясник с каждым ударом.

Ибрагим схватил мясника за руку, отнял кота.

— Э-э, так учить не годится! Кормить надо, тогда и не будет таскать.