Ригисвальд прошел по городским улицам, которые еще продолжали отскребать от сажи и крови, и вышел через ворота, которые еще продолжали чинить. Оглянувшись через плечо, он увидел новый флаг Виннингэльской империи. Окутанный дымной пеленой, из кроваво-красных языков пламени горделиво поднимался золотой феникс.

Вольфрам, дворф из числа Пеших, не собирался задерживаться в монастыре Драконьей Горы. Награда, обещанная ему перед смертью Владыкой Густавом, сделала его богатым. Вольфрам стал владельцем принадлежавшего Густаву особняка — настоящего человеческого особняка, построенного на земле людей. Ему не терпелось поскорее увидеть свое владение. То-то изумятся и возмутятся слуги, когда узнают, что их новый хозяин — дворф!

Каждый день Вольфрам говорил себе, что сегодня он уйдет из монастыря. И каждый день находил какой-нибудь предлог, чтобы остаться. Так прошло уже несколько недель. Он мог бы и не искать предлогов, ибо знал, что удерживает его здесь, на вершине Драконьей Горы. Ранесса. Превратившись в дракона, она словно вторично родилась, и ей было очень тяжело. Вольфрам не хотел покидать ее в таком состоянии.

Странная она, эта Ранесса. Жизнь в человеческом обличье не приносила ей никаких радостей. Она сторонилась и родных, и соплеменников в тревинисской деревне, где родилась. Пустившись вместе с Вольфрамом в долгий и опасный путь сюда, она ухитрялась повздорить едва ли не с каждым встречным. Вольфрам не оправдывал ее выходок, но все же пытался как-то объяснить их прежней нелегкой жизнью Ранессы. Все эти годы она ненавидела себя за то, что она — человек. Но не успели они с Вольфрамом добраться сюда, как ее захлестнуло отчаяние, и она бросилась в пропасть. Тогда-то и произошло преображение, превратившее ее в дракона.

Вольфрам и сам испытал изрядное потрясение. Неизвестно, сколько бы он еще приходил в себя, если бы не превосходный монастырский эль — янтарно-коричневый, с непередаваемым вкусом горного ореха. Дворф не считал, сколько кружек он выпил для восстановления душевного равновесия. Он надеялся, что теперь, познав свою истинную природу, Ранесса из раздражительной, взбалмошной и полубезумной женщины превратится в спокойного, довольного жизнью дракона. Увы, она осталась такой же раздражительной и взбалмошной. И если раньше ее оружием был острый язык, теперь у Ранессы появились острые драконьи зубы. Вот и вся разница.

Монахиня по имени Огонь, являвшаяся «драконьей» матерью Ранессы, уверяла Вольфрама, что все идет как надо. Все юные драконы, «вылупившиеся» из человеческих тел, испытывают схожие трудности, ибо должны привыкать к новому телу и учиться по-другому смотреть на себя и окружающий мир.

— Первая бурная радость быстро проходит, а за нею наступает уныние и подавленность. Ранесса, как и любой юный дракон, злится, думает, будто ее предали. Ей очень тяжело приспосабливаться к новой жизни. Примерно то же происходит, когда дворф становится Пешим, — сухо добавила монахиня.

Сам будучи Пешим, Вольфрам прекрасно понял смысл этих слов, но предпочел сделать вид, что пропустил их мимо ушей.

— Мне это кажется странным, почтенная госпожа, — возразил дворф. — Странным и неестественным. Почему бы драконам самим не растить потомство? Зачем же подкидывать собственных детей ничего не подозревающим людям? И не только людям. Вырастить ребенка нелегко, будь он человеком или дворфом. Не знаешь покоя ни днем, ни ночью. Сколько сил приходится положить родителям, пока их ребенок начнет хоть что-то понимать. И тем не менее ни люди, ни дворфы не подкидывают своих детей вам на воспитание. Простите, госпожа, если мои слова обидели вас.

— Я ничуть не обиделась, Вольфрам, — ответила Огонь.

Дворф облегченно вздохнул. Кажется, сказанное им даже позабавило ее.

Огонь умела менять облик, и сейчас Вольфрам снова видел перед собой женщину из расы дворфов. Внешне она ничем не отличалась от любой его соплеменницы. Но в следующую секунду Огонь могла вновь превратиться в дракона, и Вольфрам старался не злить монахиню.

Они шли по саду, окружавшему монастырь. Монастырь зорко стерегли пятеро драконов. Четверо из них были связаны с четырьмя главными стихиями: Огнем, Водой, Землей и Воздухом. Пятый олицетворял отсутствие всего — Пустоту.

Жители Лерема знали, что драконы охраняют монастырь, но лишь очень немногим было известно, что драконы управляют монастырем. Паломникам они всегда являлись в облике монахов. Вольфрам совершенно случайно увидел то, что явно не предназначалось для его глаз. Он видел, как в одно мгновение Огонь из женщины превратилась в величественного красного дракона.

«Ложь, везде ложь. Даже здесь, куда многие добираются с таким трудом в надежде узнать истину», — возмущенно подумал Вольфрам. Нет, он не был ярым противником лжи. Иногда приходится лгать. Но ложь лжи рознь. Ложь монахов калечила людям жизнь.

— Люди-то думают, что они воспитывают детей, — угрюмо произнес Вольфрам. — Заботятся. И вдруг оказывается: они растили не детей, а… драконов. Кого-то это может больно ударить. Вот я о чем, госпожа.

— Я понимаю тебя, Вольфрам, — сказала Огонь.

Сад подходил к самому краю крутого утеса. Отсюда открывался захватывающий вид на земли, лежащие внизу. Вольфрам и монахиня остановились у каменной стены. Ее возвели, чтобы никто случайно не сорвался вниз.

Зрелище и впрямь было величественным и захватывающим. Гору окружали клочья белых облаков. Далеко внизу, среди коричнево-красных скал, голубой ниткой изгибалась река.

В облаках летала Ранесса. Она говорила Вольфраму, что обожает летать. Ей нравилось парить в теплых воздушных струях, а потом, заприметив очумевшую от страха козу, стремительно нырять вниз. Ранесса любила облетать высокие, увенчанные снежными шапками вершины гор, радуясь, что находится над миром с его бедами и заботами.

Однако она была не в состоянии летать целыми сутками. Усталость заставляла ее опускаться вниз. Непонятно почему, но Ранесса никак не могла научиться садиться без приключений. В первый раз она буквально врезалась в землю, перекувырнувшись и ударившись о стену монастырской конюшни. Это остановило ее дальнейшее кувыркание, но стоило жизни двум мулам.

Тогда Вольфрам здорово испугался. Он не сомневался, что Ранесса разбилась насмерть. К счастью, этого не случилось, хотя она ободрала нос и повредила ногу. Ранесса клялась, что больше никогда не полетит. Прошло несколько дней, и голубой простор, полный белых облаков и безграничной свободы, вновь поманил ее. Ранесса усердно училась садиться, избрав для этого обширное пустое поле. Она утверждала, что с каждым разом опускается на землю все успешнее. Вольфраму оставалось лишь верить ей на слово. Он не мог заставить себя следить за ее полетами.

Вольфрам почесал нос, поскреб бороду и отважился взглянуть на Ранессу. Она беспечно кружила между вершинами. Под солнцем ее чешуя из красной становилась оранжевой. Дворф залюбовался этим грациозным крылатым созданием. «Жаль, — подумал он, — что Ранесса не видит себя со стороны. Это придало бы ей сил».

— Не думай, что мы из корыстных побуждений подбрасываем своих детей людям, эльфам, дворфам и оркам, — сказала Огонь. — Кое-кому из них это помогает понять мысли и поступки людей.

— Жаль, что не наоборот, — проворчал Вольфрам. — Я вот о чем сейчас раздумывал. Ранессу непреодолимо тянуло сюда. Она часто видела Драконью Гору во сне. Так бывает с каждым потомком драконов?

— Если бы с каждым, — вздохнула Огонь. — Нет, только с теми, кто недоволен своей жизненной участью. Кто не может найти себе места в мире, где живет. Таких, как Ранесса, — единицы. Они знают, что у них есть иное предназначение, и не успокаиваются, пока не раскроют его. Ранесса все время искала, и поиски привели ее сюда, ко мне.

— А что происходит с остальными вашими детьми? Они продолжают жить жизнью людей, дворфов, эльфов, орков?

— Да, они живут привычной жизнью своей расы и даже не подозревают, кто они на самом деле. Кого-то из детей мы неизбежно теряем, но нам приходится мириться с этим.