Еще один лестничный пролет вел в садик, разбитый на крыше.

По-прежнему держа в руках Альдонзу, которая начала уже жаловаться, Перис осторожно явила себя открытому небу – синему, с пурпурной и серой отделкой по краям.

Это место – ее радость и страх.

Небо, давая ей ощущение свободы, в то же время пугало ее.

Низкие парапеты, ограждавшие крышу, как магниты тянули ее к себе, маня броситься через них в пропасть, дающую забвение.

Перис сделала глубокий вдох и попыталась расслабиться. В центре крыши у нее была маленькая тепличка, там она выращивала цветы, которые потом высаживала в горшки, а Сэм расставлял их по площадкам пожарной лестницы. Качающийся на ветру высокий бамбук в больших кадках, огораживал овал, создавая как бы площадку отдыха для Перис, где она могла бы наслаждаться небом, свежим воздухом, и закрывал опасный парапет и пустоту за ним.

Ничто не двигалось, только бамбук шелестел.

Перис попятилась к двери и, оказавшись внутри, заперла дверь на замок. Если взломщик спрятался где-то за бамбуком, ему придется себя обнаружить. Значит, у Перис появится основание позвать на помощь.

Она была одна.

Только сейчас она заметила, как были напряжены от волнения все ее мышцы, – у нее даже спина заболела. Она крепче прижала кошку к себе, и та начала изворачиваться в ее руках и даже зашипела.

Перис вернулась назад в рабочую комнату; волна теплого воздуха дунула из приоткрытой входной двери.

Наверное, она плохо заперла дверь.

Душа Перис опять ушла в пятки. Она торопливо заперла дверь, отпустила Альдонзу и опять подошла к верстаку.

Все выглядело точно так же, как и тогда, когда она только пришла домой и сняла кусок фетра.

Но… не совсем так, как когда она оставила комнату несколько минут назад.

Не было смятой бумажки.

Прежде, чем Перис подняла трубку, телефон на столике рядом с ней успел звякнуть четыре раза.

– Да? – В комнате стало почти совсем темно. Должно быть, она уже долго сидит в своем любимом кресле-качалке.

– Перис?

– Да.

– У тебя голос чужой.

Перис продолжала смотреть туда же, куда смотрела с того самого момента, как опустилась в кресло – на дверь.

– Перис!

Она подпрыгнула:

– Да!

– Не вешай трубку. Это Тобиас. Послушай меня.

Она так крепко прижала трубку к уху, что ей стало больно. Ее нездоровое желание – чтобы Тобиас сейчас оказался рядом с ней – вызвало у нее смешок.

– Что смешного?

– Ничего. – Неужели она рассмеялась вслух?

– Послушай, Плакса. Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– Да.

– Раньше…

– Я прекрасно себя чувствую, Тобиас. Просто великолепно. Никогда себя лучше не чувствовала. Еще немного – и я бы летала.

Он замолчал. Еще немного, и он бы пустился в дальнейшие рассуждения о том, какое значение имеют женские груди для каждого отдельно взятого мужчины и где ее место в этой картине мироздания.

– Что-то случилось?

– Случилось? – Перис медленно откинулась на высокие перекладины кресла из красного дерева. – А почему ты об этом спрашиваешь?

Он помолчал и сказал:

– Я беспокоюсь.

Предпринимаются шаги, чтобы спровоцировать ее на какое-либо действие.

– Постарайся выразиться яснее, – сказала она. Кто-то хочет, чтобы она попросила помощи. Да, помощи.

– У тебя такой голос, словно ты чем-то расстроена.

В ее дом кто-то вторгся, но никаких доказательств у нее нет.

– Что значит чем-то расстроена?

– То и значит. Ты сама себя не слышишь? Ты так обычно не разговариваешь. У тебя агрессивный тон.

– Агрессивный?

Опять молчание.

Где-то в городе какой-то человек или люди ждали от нее ответных действий.

– Перис, как твоя голова?

– А что? – Как раз сейчас, кто бы ни рассматривал ее новые изделия, он ожидает, что она начнет действовать. – Почему ты об этом спрашиваешь?

– Ты одна?

– Да. То есть… Думаю, это совсем не твое дело.

– Не мое. Но, судя по голосу, с тобой что-то не в порядке, и я просто хотел узнать, есть ли кто-нибудь, кто бы позаботился о тебе.

– Я уже не ребенок.

Было слышно, как он вздохнул.

– Я этого и не говорил. То, что произошло сегодня днем, – очередное недоразумение.

– Спасибо, что позвонил, Тобиас.

– Не вешай трубку!

Место на верстаке расчистили, чтобы положить бумагу и сделать набросок с моих работ.

– Головная боль… И вообще ты выглядела усталой. Это ведь из-за меня?

Альдонза играла с бумажкой – Перис, оказывается, имела все основания вызвать полицию. Она потерла висок.

– Послушай, Перис. Прости меня, ладно? Почему мы не можем общаться, как цивилизованные люди?

– Мне надо…

– Работать? – Он рассмеялся. – Ты же знаешь поговорку насчет работы.

– Моя работа чуть не убежала. Я совсем отупела.

– Ну уж. Мне так не кажется.

Наверное, именно поэтому все годы он баловал ее вниманием.

– Сегодня, – сказал он своим гипнотическим голосом, – я неправильно повел себя и все испортил. Но ты не та женщина, которая дает мужчине другой шанс. Мне трудно это сказать, но, я думаю, мы можем понадобиться друг другу. Мы могли бы встретиться и все обсудить?

Он думает, что она в нем нуждается. Может быть, просто потому, что он знал истинные причины ее проблем с коллекцией украшений и предвидел, что ее ждут гораздо более серьезные проблемы, чем она думает?

– Спасибо за предложение, но нет, Тобиас. – И она повесила трубку.

Не был ли звонок Тобиаса направлен на то, чтобы подавить ее реакцию на взломщика?

Сверчки в высокой траве.

Бледно-голубое небо.

Сладкие, щекочущие нос запахи сохнущего сена и сухой теплой земли.

Вслед за Перис и Синтией на корточках пробирался Тобиас.

– Шум от их коленок.

Синтия обернулась и шлепнула его по голой ноге:.

– А вот и нет.

Перис хихикнула:

– Давай, Синтия, делай, что говорит Тобиас. Надо внимательнее смотреть.

Тобиас положил руку сначала на шею одной девочке, потом другой, и отнюдь не нежно пригнул их головы к качающейся желтой траве.

– Видите?

– Не вижу никаких сверчков, – пожаловалась Синтия. Ее нос под россыпью веснушек порозовел от солнца. – Ты смеешься над нами.

– Смеюсь? Я? Перис, разве я могу над вами смеяться?

Она посмотрела в его серые глаза. Ему было четырнадцать лет – намного больше, чем ей. Когда Перис об этом думала, он ей нравился. Ему, впрочем, не было до этого никакого дела.

– Мне тоже кажется, что ты над нами смеешься, – твердо ответила она, и ей даже самой понравилось.

– Почему же у сверчков стучат коленки? – спросила Синтия, когда вокруг них опять поднялось стрекотание. Тобиас пожал плечами.

– Это все знают, – сказала Перис, – потому что они напуганы.

Синтия осторожно пошла дальше в траву.

– Ты, – сказал Тобиас Перис, – слишком умна, чтобы быть счастливой, юная Плакса.

Тонкие белые шторы, которые Перис любила задергивать на ночь, затрепетали и опали, купаясь в серебристом лунном свете.

Она спала. А теперь не спит, не заметив, как проснулась.

Приснившийся сон еще не оставил ее. Ей тогда было семь лет и она жила в долине Скагит, в замке Попса и Эммы; в те годы не было ни рва вокруг замка, ни подъемного моста через ров, только странный дом, который так любил Попс и ненавидела Эмма.

И Тобиас сказал ей, что она слишком умная, чтобы быть счастливой. И назвал ее Плаксой.

Он был очень высокого роста… Уже в четырнадцать лет он был очень высокий, загорелый, худой, в футболке и обрезанных джинсах. Но он ей нравился, как, думала она, девочкам нравятся старшие братья – иногда. И он ей так и нравился, как брат, лет до тринадцати, когда он стал уже совсем старым – ему было под двадцать.