— Мне все так говорят.

— Хонимен был только крючком. Вы проглотили наживку и даже не поняли этого. Вас использовали.

— Я слушаю.

— Под землей.— Тон Коркорана стал более убедительным.— Опасность под землей.

— Опасность?

Мадам Инносенти выгнулась. Мистер Мун и Сомнамбулист ощутили, как ужасно задрожали ее руки, словно по ним бежала незримая сила.

— Гибель города близится, — возвестила она, стуча зубами.— Заговор против вас. Камни трескаются. Спящий пробуждается.

Несмотря на собственный скепсис, Эдвард чувствовал себя околдованным.

— Что вы имеете в виду?

— Скимпол — пешка. Цель — вы. И вы будете виноваты во всем.

Мы с мистером Муном долго обсуждали предупреждение мадам Инносенти. Конечно, оно звучало ожидаемо смутно и с претензией на тайное знаньице, но оказалось чудовищно точным во многих ключевых моментах. Эдвард некоторое время оспаривал его достоверность — думаю, скорее, чтобы убедить себя, а не меня,— утверждая, будто большую часть сведений она могла вытянуть из Скимпола, Листера или кого там еще из их шпионской братии. Но в конце концов мы оба были вынуждены признать, что мадам Инносенти могла и не притворяться.

Женщина-медиум открыла глаза, и то, что случилось далее, застало мистера Муна врасплох. Позже никто толком не мог описать увиденного. Все свидетели говорили разное, кроме основных фактов. Как почудилось самому Эдварду, глаза мадам Инносенти вдруг стали ярко-алыми. Другие настаивали на зеленом или радужно-желтом цвете, а миссис Эрскин утверждала, хотя ее показаниям, как вы вскоре узнаете, до конца доверять не следует, будто они сделались бездонно-черными. Конечно, сам цвет не важен. Важно то, что случилось нечто замечательное, нечто явно необъяснимое.

Женщина-медиум, пронзительно закричав, упала и осталась лежать неподвижно, словно мертвая. Некоторые из присутствующих утверждали, будто из носа и рта мадам Инносенти тянулись струйки дыма, как если бы внутри ее остывал какой-то чудовищный мотор.

Впрочем, наваждение быстро развеялось. Миссис Эрскин, как минимум семидесятилетняя дама, вскочила, в буквальном смысле этого слова, бросилась к медиуму, подняла ее на ноги и стала хлопать по щекам.

— Энн Бэгшоу? — поинтересовалась вдова тоном сыщика, взявшего подозреваемого с поличным.

Мадам Инносенти пришла в себя, и глаза ее обрели прежний цвет.

— Больше нет.

Миссис Эрскин повернулась к остальным гостям.

— Леди и джентльмены, прошу простить мое вмешательство. Я представляю Комитет бдительности.

Те, кто верил медиуму, неодобрительно загалдели, однако миссис Эрскин продолжала:

— Эта женщина не мадам Инносенти и никогда ею не была. Ее имя Энн Бэгшоу.

Муж прорицательницы шагнул было вперед, намеренный возразить, но дама из Комитета бдительности отстранила его небрежным жестом.

— Сегодня я якобы говорила со своим покойным сыном,— объявила она.— Но у меня нет сыновей. Ни живых, ни мертвых. Если верить миссис Бэгшоу, то я сегодня говорила с мальчиком, которого никогда не существовало.

Инносенти взяла себя в руки и заговорила, но обращалась она не к своей обвинительнице, а к Эдварду Муну.

— Все, что было,— правда,— произнесла женщина-медиум.— Предостережения настоящие.

Теперь почти всех охватил ужас, и начался такой бедлам, что иллюзионисту пришлось заорать, перекрывая общий шум.

— Прошу вас, уймитесь! Вам еще не всю правду сказали! — В помещении стало тихо. Все, включая медиума и охотницу, повернулись к нему. — Наши хозяева, возможно, и не совсем те, кем хотят казаться, но, как понимаю, и миссис Эрскин не та, за кого себя выдает.

Старуха выругалась себе под нос.

— Посмотрите на ее руки, леди и джентльмены. Слишком гладкие, без морщин. Слишком молодые, чтобы быть настоящими.

Эрскин злобно глянула на него, протиснулась мимо Энн Бэгшоу и вылетела из помещения с резвостью, совершенно несвойственной женщине ее лет. Собравшиеся услышали, как она протопала по коридору и выскочила на улицу, уподобившись крысе, совершающей ритуальное бегство с текущего и полузатопленного старого корыта.

Мистер Мун повернулся к спутнику.

— Не выпускай никого, пока я не вернусь.

Снаружи лил сильный дождь. Эдвард не успел пробежать и нескольких ярдов, как уже промок до нитки. Впереди он видел миссис Эрскин, отчаянно удирающую сквозь водяные струи в поисках убежища среди темных улочек и закоулков Тутинг-Бэк.

Вся погоня заняла не более пяти-шести минут, но обоим она показалась долгими часами. Когда дождь превратился в ливень, снизивший видимость до нескольких ярдов, мистер Мун продолжал бежать почти вслепую, расталкивая случайных прохожих под зонтами. Он интуитивно понимал, куда направляется Эрскин. Так ищейка идет по следу, руководствуясь лишь инстинктом.

Эдвард загнал ее в переулок, заканчивающийся тупиком. Словно усталые боксеры перед последним раундом, они сгояли друг против друга, тяжело дыша и внутренне сетуя на несколько разочаровывающий финал погони. Макияж миссис Эрскин размыло дождем. Краска, пудра я румяна стекали по ее лицу, придавая ей сходство с клоуном, упавшим за борт и вновь вытащенным из моря. Из-под останков миссис Эрскин проступал образ куда более молодой женщины. Лет тридцати с небольшим, вполне хорошенькая, если не брать в расчет несколько длинноватый нос, с довольно симпатичной фигурой, проступающей сквозь промокшие одежды старой леди.

Мистер Мун в изумлении смотрел на нее. Подозрения его оправдались. Ошеломленный и одновременно охваченный восторгом, он ощутил приступ жуткой слабости.

— Это и правда ты! — воскликнул Эдвард.— О господи. Ты зернулась ко мне.— Иллюзионист опустился на колени.— Дорогая моя. Ангел мой.

Женщина воззрилась на него холодно и без всякой жалости.

— Да не дури ты, Эд,— проворчала она.— Вставай уже.

Большую часть жизни мистер Скимпол старался быть хорошим человеком. Конечно, у него имелись свои ошибки. Он поддавался искушениям, особенно в молодости, но теперь вел образ жизни, исполненный чистоты, добродетели, терпения, достоинства и скромности, но при этом лишенный сибаритства и прочих излишеств. Нет, одно излишество мистер Скимпол себе позволял. Раз в день... нет, правильнее сказать, каждый день он выкуривал одну сигару. Естественно, не самую обычную сигару, а исключительно высочайшего из сортов, когда-либо ценимых знатоками. Они импортировались из какого-то таинственного района Турции и по огромной цене продавались немногим избранным в чудовищно дорогом магазинчике в центре города.

Скимпол достал сегодняшнюю сигару, потер ее и поднес к носу, совершая великий ритуал обоняния. Он никогда до конца не понимал сущности данного священнодействия, но тем не менее всегда исправно следовал ему на случай, если его ненароком увидит какой-нибудь эксперт по сигарам. Альбинос осторожно вложил большую коричневую трубку из листьев в рот, ощутил, как она гладко скользнула между зубами, и блаженно затянулся.

Мун и Сомнамбулист сидели напротив него возле бара, наблюдая за всем процессом. На лицах их выражалось что-то среднее между любопытством и отвращением.

— Простите,— сказал Скимпол.— Небольшая слабость.— Он наслаждался вкусом дыма, струившегося по его гортани, густым, сухим дегтярным запахом, проникавшим все глубже в тело. Он даже вздрогнул от удовольствия. Альбинос выкурил сигару до половины, прежде чем нашел в себе силы вернуться к обсуждаемому вопросу.— Итак, проблема с мадам Инносенти. Мои осведомители полагают, что она вместе с мужем покинула страну два дня назад, сразу после того, как вы устроили скандал в ее салоне. Мы полагаем, что они направляются в Нью-Йорк, но боюсь, что для нас они потеряны.

— Я тут ни при чем,— сурово произнес мистер Мун.— Ее раскрыли до того, как я успел что-то сделать.

Скимпол застенчиво погладил уголки глаз.

— Как понимаю, тут замешан Комитет бдительности.