Дела обстояли так себе, средненько. Лизетт слегка нервничала, чувствовала себя глуповато и подозревала, что здесь пахнем мошенничеством.

— Расслабьтесь, — сказал ей доктор Магнус. — Все, что вам нужно сделать, — это просто расслабиться.

Так всегда говорил ее гинеколог, вспомнила Лизетт, внезапно напрягшись. Она лежала на спине на кушетке в кабинете доктора Магнуса: голова покоится на удобной подушечке, ноги аккуратно вытянуты на кожаной обивке (она специально снова надела джинсы), влажные пальцы сцеплены в замок на животе. «Белое платье вместо брюк — и меня, красавицу, хоть в гроб клади», — мрачно подумала девушка.

— Отлично. Вот так. Вы все делаете правильно, Лизетт. Очень хорошо. Просто расслабьтесь. Да, расслабьтесь. Хорошо, хорошо. Расслабьтесь.

Тихий, монотонный голос доктора Магнуса мерно повторял слова ободрения. Он твердил их без устали, терпеливо, постепенно рассеивая ее тревогу.

— Вы чувствуете себя сонной, Лизетт. Расслабленной и сонной. Ваше дыхание медленное и спокойное, медленное и спокойное. Думайте о своем дыхании, Лизетт. Думайте о каждом вдохе, медленном, сонном, глубоком. Ваше дыхание становится глубже, вы засыпаете. Расслабьтесь и спите, Лизетт, дышите и спите. Дышите и спите…

Она думала о своем дыхании. Она считала вдохи; медленный, монотонный голос доктора Магнуса вливался в ее сознание как тихая колыбельная. Она засыпала, ей было приятно расслабиться, слушая глубокое, мерное бормотание, раз за разом повторяемые слова. Как же долго еще до конца лекции…

— Теперь вы спите, Лизетт. Вы спите, но слышите мой голос. Вы погружаетесь все глубже, и глубже, и глубже в приятный, расслабленный сон, Лизетт. Все глубже и глубже в сон. Вы слышите мой голос?

— Да.

— Вы спите, Лизетт. Глубоко, глубоко спите. Вы останетесь в этом глубоком сне, пока я не сосчитаю до трех. Пока я буду считать до трех, вы будете медленно выплывать из глубины сна, пока не пробудитесь окончательно. Вы поняли?

— Да.

— Но когда я произнесу слово «янтарь», вы снова погрузитесь в глубокий, глубокий сон, Лизетт, в такой же, как сейчас. Вы поняли?

— Да.

— Слушайте, как я считаю, Лизетт. Раз. Два. Три.

Лизетт открыла глаза. Мгновение лицо ее выражало недоумение, а затем — смущение. Она взглянула на сидящего рядом доктора Магнуса и с сожалением улыбнулась:

— Боюсь, я уснула. Или?..

— Все прошло великолепно, мисс Сэйриг, — ободряюще кивнул доктор. — Вы вошли в простейшее гипнотическое состояние, и, как вы теперь убедились, это все равно что вздремнуть после обеда — ничего страшного.

— Но я уверена, что заснула только что. — Лизетт посмотрела на часы. Ей было назначено на три, а сейчас оказалось почти четыре.

— Почему бы вам просто не откинуться и не отдохнуть еще немного, мисс Сэйриг. Вот так, расслабьтесь. Все, что вам сейчас нужно, — это небольшой отдых, приятный отдых.

Приподнятая рука упала обратно на диванную подушку, глаза закрылись.

— Янтарь.

Доктор Магнус секунду изучал спокойные черты девушки.

— Сейчас вы спите, Лизетт. Вы меня слышите?

— Да.

— Я хочу, чтобы вы расслабились, Лизетт. Я хочу, чтобы вы погружались глубже, и глубже, и глубже в сон. Глубокий, глубокий сон. Дальше, дальше, дальше.

Он прислушался к ее дыханию и затем предложил:

— А теперь думайте о вашем детстве, Лизетт. Вы маленькая девочка, вы еще даже не ходите в школу. Что-то делает вас очень счастливой. Вы помните, что вы счастливы. Почему вы так счастливы?

Лизетт хихикнула, как хихикают дети.

— Это вечеринка в честь моего дня рождения, Ронни-клоун[39] пришел поиграть с нами.

— Сколько вам лет?

— Пять. — Правая рука девушки пошевелилась, все пять пальцев растопырились.

— Еще глубже, Лизетт. Я хочу, чтобы ты добралась до самых глубин. Дальше, дальше в воспоминания. Вернись к тому времени, когда ты еще не была ребенком из Сан-Франциско. Дальше, еще дальше, Лизетт. Погрузись во время своих снов.

Он изучал ее лицо. Она оставалась в глубоком гипнотическом трансе, но черты девушки вдруг выразили беспокойство, словно она, спящая, увидела кошмар. Лизетт застонала.

— Глубже, Лизетт. Не бойся вспоминать. Позволь своему разуму достигнуть иного времени.

Ее все еще что-то беспокоило, но настойчивый, успокаивающий голос доктора постепенно разглаживал морщинки тревоги.

— Где вы?

— Я… я не уверена. — Теперь она говорила с благородным английским акцентом. — Очень темно. Горит лишь несколько свечей. Я боюсь.

— Вернитесь к счастливому моменту, — велел доктор Магнус девушке, тон которой стал резким от страха. — Сейчас вы счастливы. С вами случилось что-то очень приятное и восхитительное.

Озабоченность стерлась с ее лица. Щеки вспыхнули; она мило улыбнулась.

— Где вы теперь?

— Я танцую. Я на балу в честь празднования шестидесятилетия царствования Ее Величества.[40] Я никогда не видела столько народу. Уверена, сегодня вечером Чарльз хочет сделать мне предложение, но он всегда так застенчив, а сейчас он просто кипит оттого, что я обещала капитану Стэплдону два следующих танца. В этом мундире он очарователен. На нас все смотрят.

— Как вас зовут?

— Элизабет Бересфорд.

— Где вы живете, мисс Бересфорд?

— У нас дом в Челси…

Выражение ее лица внезапно изменилось.

— Снова темно. Я совсем одна. Я не вижу себя, хотя свечи дают достаточно света. Там что-то есть. Я подхожу ближе.

— Раз.

— Это открытый гроб. — Голос ее дрожит от страха.

— Два.

— О боже!

— Три.

— Мы, — торжественно провозгласила Даниэль, — приглашены на вечеринку.

Она извлекла из сумочки изящную открытку, протянула ее Лизетт и отправилась вешать на просушку мокрый дождевик.

— Ох уж эта проклятая английская летняя погода! — услышала Лизетт голос подруги уже из кухни. — Ты варила кофе? Еще осталось? О-о, фантастика!

Она появилась с чашкой кофе и открыла коробку с печеньем — Лизетт так и не привыкла называть печенье бисквитами.

— Хочешь?

— Нет, спасибо. Вредно для фигуры.

— А кофе на пустой желудок вредно для нервов, — многозначительно заявила Даниэль.

— Кто такая Бет Гаррингтон? — Лизетт изучала приглашение.

— Мм… — Даниэль набила полный рот и теперь пыталась протолкнуть недожеванные кусочки в горло с помощью слишком горячего кофе. — Какая-то подруга Мидж. Мидж заскочила утром в галерею и передала мне приглашение. Костюмированная пирушка. Среди гостей — звезды рока. Мидж обещала, что будет чертовски весело; она сказала, что последняя вечеринка у Бет переросла в разнузданную оргию — гости по кругу передавали друг другу антикварную табакерку с кокаином. Можешь себе представить столько порошка?

— И как Мидж достала приглашение?

— Я так понимаю, мисс Гаррингтон восхитили несколько моих работ, выставленных у Майтланда, — настолько, что она даже купила одну. Мидж сказала ей, что знает меня и что мы двое украсим любой кутеж.

— В приглашении оба наших имени.

— Ты нравишься Мидж.

— Мидж меня презирает. Она ревнива, как кошка.

— Тогда она, должно быть, сказала нашей развращенной хозяйке, какая мы славная парочка. Кроме того, Мидж ревнует всех — даже дорогушу Майтланда, чей интерес ко мне очевидно и несомненно не связан с плотскими утехами. Но не волнуйся насчет Мидж — англичанки всегда злятся на «иностранок». Они все такие правильные и модные, но никогда не бреют свои ноги. Вот почему я больше люблю американок.

Даниэль целомудренно чмокнула подругу в макушку, осыпав волосы Лизетт крошками бисквита.

— Ох, я замерзла, промокла и жажду душа. А ты?

— Маскарад? — размышляла вслух Лизетт. — Но в каких костюмах? Не бежать же нам брать их напрокат.

— Насколько я поняла, сойдет все что угодно, лишь бы понеобузданнее. Сотворим что-нибудь божественно-декадентское и приведем всех в восторг. Поразим насмерть. — Даниэль смотрела «Кабаре»[41] раз шесть. — Вечеринка будет в каком-то глухом переулке, в роскошном старом особняке в Майда-Вэйл, поэтому нет никакой опасности, что соседи снизу вызовут копов.