Когда Великий Мастер дочитал до конца заклинания, он, согласно принятому церемониалу, распростер руки в направлении статуи Бафомета, и его примеру последовали все другие. В этот момент в зале, в котором все двери и окна были наглухо заперты, вдруг пронесся бурный ветер. Глубоко под землею раздался ужасающий рев. Факел, единственный, какой оставался горящим, сам собой потух, и в зале воцарилась полная тьма. Раздались страшный треск и грохот. Пол под ногами присутствующих явственно встряхивался, словно весь дом готов был развалиться. Карбучча и ожидал какой-нибудь катастрофы в этом роде каждую секунду. Но ничего такого не случилось. Раздался оглушительный удар грома, и в тот же момент весь зал был залит ослепительно ярким светом, словно в нем зажгли миллион свечей. Но этот свет нисколько не походил на электрический, да и вообще не походил ни на что раньше виденное вашим итальянцем. Было что-то особенное и неописуемое в этом внезапно вспыхнувшем свете. Как только появился этот свет, взгляды всех присутствующих обратились к востоку. Там, перед статуей Бафомета, стояло кресло Великого Мастера. Сам Великий Мастер стоял слева от своего сиденья, спиной к присутствовавшим. И вот через пять или шесть секунд после того, как зал осветился, на кресле Великого Мастера мгновенно появился некто. Карбучча с особенной настойчивостью утверждает что появление было вполне мгновенное. Это не был призрак, который сначала появляется в виде туманного сияния и затем лишь мало-помалу постепенно принимает формы. Нет, Карбучча ясно видел, как на кресле вдруг и без всякой предварительной подготовки явилась человеческая фигура. Ее появление было в полном смысле слова моментальное. Великий Мастер тотчас опустился на колени перед этой фигурой, а за ним и все другие. Карбучча уверяет, что он все время смотрел вниз, не осмеливаясь поднять глаза и направить взгляд в сторону востока. Прошло несколько секунд, показавшихся нашему герой веками. После того Карбучча услыхал голос, говоривший:

— Встаньте, дети мои; садитесь и не бойтесь ничего. Все повиновались и расселись по своим местам. Тут только Карбучча решился, наконец, рассмотреть внимательно явленную фигуру. Он и раньше видал на собраниях масонов и всяких оккультистов, на которые ему открывал широкий доступ его диплом, явления всевозможных духов и привидений. Но то и были лишь призраки, туманные, неясные, неосязаемые, которые легко можно было истолковать, как фокусы, проделанные посредством волшебного фонаря. Тут же перед ним было совсем иное. Он видел перед собой ясную, законченную, вполне реальную форму. Это была фигура человека совершенно обнаженного и облитого ярким сиянием. Он подумал было, что это живой человек, на которого направлен сноп электрического или друмондова света. Но такое толкование не выдерживало критики. Искусственный свет исходит из одной точки и оставляет чрезвычайно яркий след в воздухе. Видно, что свет выходить из малого светоча и от него веерообразно расходится в том направлении, по которому его пустили. Тут же было совсем не то. Не видно было никакого постороннего света, падавшего на появившуюся фигуру. Напротив, ясно было видно, что свет исходил из самой фигуры и от нее распространялся во все стороны в виде сияния. В этом не осталось никакого сомнения, когда фигура поднялась на ноги и пошла. Эта был сам сатана Люцифер. Всегда ли он появляется в таком виде — этого Карбучча не звал. На этот раз он видел перед собой совершенно обнаженного мужчину, которому на вид можно было дать 35–38 лет. Это был человек высокого роста, без усов и без бороды; он был худощав, хотя вовсе не тощ. Лицо у него было красивое, с тонкими чертами, с выражением достоинства. Во взгляде просвечивала какая-то грусть. Углы губ были слегка сморщены меланхолической улыбкой. Как уже сказано, он был совершенно обнажен, и его тело, стройное, как у Аполлона, было ослепительно белое с легким розовым оттенком. Он заговорил на чистейшем английском языке, и чарующий звук его голоса, по словам Карбучча, навсегда остался у него в памяти. Он говорил:

— Дети мои! Тяжела борьба против моего вечного врага. Но мужайтесь и никогда не поддавайтесь отчаянию. Окончательная победа за нами. Я счастлив, сознавая, что меня любят в этом убежище куда проникают только люди, достойные меня. И я тоже люблю вас. Я буду защищать вас против ваших недругов. Я пошлю вам успех во всех ваших делах. Я приуготовляю вам безграничные и бесчисленные радости в тот день, когда вы исполните ваше дело на сей земле и воссоединитесь со мной. Избранники мои бесчисленны. Звезды, блещущие на тверди небесной, светила, которые вы видите и которых не видите, не так многочисленны, как те фаланги, которые меня окружают во славе моего вечного господства. Итак, трудитесь, трудитесь беспрестанно ради освобождения рода человеческого от суеверия. Благословляю труды ваши. Никогда не забывайте награды, которая вам обещана. Особенно же не бойтесь смерти, которая будет для вас только вступлением в непреходящее блаженство царства моего. Размножайтесь в сем мире и любите меня всегда, как я люблю вас, о дети мои возлюбленные! Произнеся этот патетический спич, сатана подошел к Великому Мастеру, некоторое время смотрел ему прямо в глаза, потом от него перешел к другим высшим чинам ложи, их тоже осчастливил своим пристальным взглядом, а затеи начал обход всех остальных присутствовавших в зале. Сначала все было полаялись с мест, но он сделал знак рукой, приглашая публику оставаться на местах. Он внимательно смотрел в глаза каждому из присутствовавших, как бы изучая каждого из своих новых избранников. Подойдя к Карбучча, он остановился перед ним и, быть может, признав в нем совсем нового и даже постороннего человека, стал смотреть ему в глаза с особенным вниманием, как бы стремясь проникнуть своим взглядом в самую глубь его души. Карбучча подумал даже, что во взгляде сатаны при его исследовании мелькнуло некоторое недоверие. Карбучча помнил, что, остановясь около его соседа, сидевшего рядом с ним и раньше его удостоенного внимания, сатана улыбнулся ему. Рассматривая же Карбучча, он уже не только не улыбнулся, а наоборот, слегка нахмурил брови. «Я отдал бы десять лет своей жизни, — говорил Карбучча, — за то, чтобы в эту минуту быть от Калькутты за пять тысяч верст» . Но сатана недолго протомил его и перешел к его соседу. Обойдя все собрание, он выступил на середину зала, быстро обвел глазами всю публику и затем приблизился к соседу Карбучча сидевшему слева от него, к тому соседу, которому он раньше приветливо улыбнулся. Это был тог самый Шекльтон, который привез черепа миссионеров из Китая. Подойдя вновь к Шекльтону, Люцифер сказал ему:

— Дай мне руки! Шевльтон протянул ему руки, и Люцифер взял их в свои. Шекльтон весь вздрогнул от этого прикосновения, словно его ударило электрическим разрядом, и испустил нечеловеческий крик. В то же мгновение Люцифер исчез и весь зал вновь погрузился в полный мрак. Зажгли огни и осветили зал. Все взоры обратились на Шекльтона. Он сидел неподвижно на своем кресле, с откинутой назад головой и чрезмерно выпученными глазами. Он был мертв. Тогда Великий Мастер, в виде надгробного напутствия умершему произнес:

— Слава бессмертная брату нашему Шекльтону, избраннику нашего всемогущего божества! Карбучча лишился чувств и не помнил, чем окончилось заседание. Он очнулся где-то уже в другой комнате, куда его вынесли и привели в чувство. С этой поры Карбучча впал в мрачное отчаяние, опасаясь за участь своей грешной души. Ему оставался единственный шанс спасения — полное покаяние в искупление своего греха. И вот в этом-то состоянии его и повстречал доктор Батайль. Он в свою очередь был глубочайше потрясен чудесными приключениями Карбучча, рассказ которого не дал ему спать всю ночь. Он обдумывал все слышанное на тысячу ладов, и его душа доброго католика была глубоко потрясена этой властью сатаны над грешным миром. Ему непременно хотелось сделать с своей стороны что-нибудь, совершить какой-нибудь подвиг благочестия, который бы засвидетельствовал о его усердии. Долго и упорно размышляя над этим, он, наконец, в привял решение самолично исследовать демонизм на всем свете и во всех его проявлениях, затем все это подробно описать и издать в виде поучения всему христианскому миру. Таким образом лежащая перед нами книга его и является результатом и памятником его благочестивого подвига. Карбучча своими рассказами и воспоминаниями оказал Батайлю чрезвычайно существенное содействие. Благодаря ему, Батайль знал, куда, как и к кому надо обращаться для того, чтобы проникнуть во всякие святилища оккультизма и изучить на деле и на месте всякого рода демонопоклонство. Всего драгоценнее был, конечно, адрес того самого Пейзины, неаполитанского масона, который оказался таким покладистым поставщиком дипломов на высшие масонские чины и звания. Батайль, разумеется, прежде всего и направился в Неаполь. Он без труда отыскал Пейзину и живо свел с ним дружбу. При своих беседах с неаполитанцем он не преминул блеснуть своими познаниями по части оккультизма, добытыми от Карбучча. Пейзина видел в нем, что называется, своего человека, что, конечно, еще более способствовало их сближению. Коротко говоря, истратив всего лишь пятьсот франков, Батайль был произведен в чин масонского «верховного великого мастера»  асі Угіаш, т. е. пожизненно. Предприняв свое исследование, Батайль прежде всего отправился в Индию, и его первая встреча с демонопоклонниками произошла на острове Цейлоне. Вот как он описывает эту встречу. Он сидел на веранде гостиницы, когда перед ним появилась толпа туземных фокусников, обычно промышляющих вокруг приезжих европейцев. Всех их было семеро. В середине их группы держался их главарь, который и показывал разные штуки; другие же, видимо, только помогали и прислуживали ему. Этот главный маг сразу обратил на себя внимание Батайля своей замечательной внешностью. Это был старец, отличавшийся почти неимоверной худобой. Одет он был в какие-то лохмотья, сквозь которые виднелась его черная, грязная, туго обтягивавшая кости кожа. Кидались в глаза его чрезвычайно длинные руки и ноги, походившие на лапы зверя и оканчивавшиеся тоже как у зверя, скорее когтями, чем ногтями. Видно было, что к его густым всклокоченным седым волосам ни разу в жизни не прикасались ножницы. Глаза его горели, как раскаленные угли. Он обладал громадным ртом, чуть не до ушей. Сквозь постоянно раскрытые губы виднелись зубы, совершенно целые, исправные и белые, как снег, что особенно изумляло в этом чудном старце. Он обладал особенным магнетическим взглядом, который невольно притягивал к себе глаза тех, на кого он смотрел. Батайль заметил, что старик, проделывая свои штуки, то и дело посматривает на него и при этом как-то особенно играет глазами, как бы усиливаясь привлечь на себя внимание Батайля. Пока Батайль старался разъяснить себе значение этой игры, он вдруг услыхал позади себя какой-то шорох. Обернувшись назад, он увидал около себя одного из служителей гостиницы, который в ту же минуту наклонился к нему и произнес: