В старые времена, особенно же в промежуток с XIV по XVII столетие, редкая царская свадьба обходилась без того, чтобы кого-нибудь не подозревали в чародействе и в покушении испортить новобрачных. Когда в 1345 г. скончалась первая супруга великого князя Симеона Гордого, то он вступил во второй брак с дочерью Смоленского князя — Евпраксией. Но прожил он с нею всего несколько месяцев, а потом отослал обратно к отцу, под тем предлогом, что она была испорчена. Самый характер порчи на картинном старинно-русском языке обозначен в родословной книге словами: «Ляжет с великим князем, и она ему покажется мертвец» . История третьей жены Ивана Грозного, Марфы Собакиной, хорошо известна. Она захворала какой-то таинственной болезнью еще будучи невестой, начала чахнуть и сохнуть и через две недели после свадьбы умерла. Разумеется, это было приписано порче. Очень неблагополучен был первый брак Михаила Феодоровича. Его первая невеста, Мария Хлопова, обкушалась сладким и так себя расстроила, что царь от нее отказался и женился на Марии Долгоруковой. Она очень скоро после свадьбы умерла и в летописи тщательно отмечено, что она была испорчена. Точно также была, по общему мнению, испорчена и первая невеста царя Алексея Михайловича, Всеволожская. По одним сказаниям ее испортили еще в родительском доме из зависти, что она попала в царские невесты; по другому сказанию, ей перед самым венчанием так крепко скрутили волосы, что она упала в обморок. Тогда порешили что она страдает падучей болезнью. Дело, значит, приняло такой оборот, что ее отец, который не мог не знать о болезни дочери, скрыл это и не предуведомил даря. За это его отдули кнутом и вместе с дочерью сослали в Сибирь. Впоследствии царь узнал всю правду и постарался вознаградить свою бывшую невесту, назначив ей щедрое содержание.

Немудрено, что во время царских свадеб всегда принимались строжайшие меры, чтобы уберечь новобрачных от колдовства; да, впрочем, и вся последующая жизнь царской семьи тоже зорко оберегалась, о чем лучше всего свидетельствуют возникшие дела о чародействе. Из отчетов об этих делах видно, что в XVII столетии в Москве жило немало баб-ворожеек и колдуний, имевших весьма обширную практику; к ним обращались жены бояр и служилых людей с просьбой снабдить каким-нибудь средством для устранения разных семейных неурядиц. Бабы и давали средства, отвечавшие всякой личной потребности: для смягчения свирепой ревности супруга, для укрощения его гнева, для изведения недругов, для обеспечения доброго успеха в любовных интригах и т. д. Однажды в 1635 г. какая-то мастерица, призванная во дворец, обронила платок, а в платке том оказался завернутым какой-то корешок. Началось старательнейшее следствие. Мастерицу нашли. На вопрос, откуда она взяла корень и к чему он служит, и, главное, зачем она с этим корнем ходит во дворец, баба показала, что корень этот не лихой, а лечебный, и что носит она его при себе от сердечной боли. Мастерица была женщина замужняя к весьма страдала от холодности мужа. Она жаловалась на это одной бабе-ведунье, и та дала ей этот корешок и велела, положив его на зеркальное стекло и глядясь в зеркало, приговаривать: «Как люди в зеркало смотрятся, так бы муж смотрел на жену, да не насмотрелся бы» . Этим объяснениям, однако, не вняли; и мастерицу, и ту художницу, которая ее снабдила корешком, обеих крепко пытали и затем отправили в ссылку. Другая баба, тоже мастерица, которую обвиняли в том, что она сыпала порошок на след царицы, на допросе показывала, что ходила она к бабе-ворожейке, искуснице, которая умеет людей привораживать и у мужей к женам ревность отымает. Эта баба дала ей соль и мыло, на которых что-то нашептывала. Соль она велела давать мужу с едой, а мылом самой умываться, и уверяла, что от этого муж станет совершенно равнодушен к ее поведению и не будет ее ревновать, хотя бы она явно ему изменяла. Формула наговора на соль была следующая: «Как соль в естве любят, так бы муж жену любил» ; а на мыло «Сколь мыло борзо моется, столь бы скоро муж полюбил, а какова рубашка на теле бела, столь бы муж был светел» .

Однажды по поводу одного из подобных дел собрали со всей Москвы целую кучу чародеек и веем им учинили строжайший допрос, касавшийся главным образом техники их мастерства. Из показаний волшебниц явствовало, что они умели готовить снадобья и лечебные, и на всякого рода житейские случаи. Собственно говоря, все их волшебство ограничивалось тем, что они нашептывали на разные предметы, которые и служили потом волшебными снадобьями. Так, например, против лихорадки и сердечной тоски они давали вино, уксус, чеснок; от грыжи — громовую стрелку и медвежий ноготь; на эти предметы наливали воду и заставляли больных пить ее, причем приговаривали: «Как старой жене детей не раживать, так бы у раба (имя) грыжи не было» . При пропаже ворожеи гадали по сердцу, т. е. выслушивали сердцебиение у потерпевшего. Помогали они также купцам, если у них залежался товар; им давали мед, на который нашептывалась формула: «Как пчелы ярые роятся да слетаются, так бы к торговым людям покупатели сходились» . В этих делах, между прочим, мы находим любопытные известия о том, каким способами расправлялись с изобличенными чародеями. Самой снисходительной карой была, как кажется, ссылка в Якутск и Енисейск. Местным властям предписывалось, в случае поимки волшебников, содержать их в местах заключения с особенной строгостью, сажать их в отдельные камеры, приковывать к стене на цепь и, главное, ни в каком случае не впускать к ним ни одного постороннего. Любопытно еще, что к чародеям иногда применялась особая исключительная казнь: их истомляли жаждой, т. е. не давали им пить. По-видимому, эта казнь имела какую-то связь с поверьем о том, что колдуны обладают способностью уходить в воду и в ней скрываться. В приговоре, постановленном по делу некоего Максима Мельника, предписывалось не давать ему воды, потому «что он, Максим, многажды уходил в воду» .

При царе Феодоре Алексеевиче разбиралось довольно громкое дело Артамона Матвеева, любимца покойного царя Алексея Михайловича. Врагов у всемогущего боярина, конечно, было множество, и чтобы его одолеть, они не придумали ничего лучшего, как обвинить его в колдовстве. Это было нетрудно сделать, так как боярин очень охотно сближался с иностранцами, а к иностранцам в древней Руси относились всегда подозрительно. Вдобавок Матвеев был большой любитель просвещения. У него были книги, и своего сына-мальчика он обучал греческому и латинскому языкам; учителем мальчика был переводчик посольского приказа Спафарий. У Матвеева были книги, да вдобавок еще иностранные, были разные врачебные снадобья, инструменты, снаряды. По одной уже этой внешней обстановке он имел вид заправского волшебника. При Михаиле Феодоровиче был случай, когда у одного немца-живописца нашли человеческий череп и за одно это едва не сожгли его, сочтя за колдуна. У другого немца-доктора нашли сушеных змей, и т. к., по несчастию, это случилось во время народной смуты, то толпа без церемонии и расправилась с несчастным немцем. Таким образом и с Матвеевым было очень легко сладить на этой почве. Бояре, его враги, вошли в сношения с его домашними; в числе их нашлось двое сговорчивых людей: лекарь Давыдко Берлов и карло (т. е. карлик) Захарка. Подкупленные добровольцы и донесли на Матвеева, что он с доктором Стефаном и учителем своего сына Спафарием, запершись в отдельной комнате читали «черную книгу» , и в это время им явилась делая толпа чертей. Донос возымел свое действие. Матвеев был лишен боярского звания и сослан в Пустозерский острог, а его имения были отобраны в казну. Опальный боярин несколько раз писал в Москву к царю, к патриарху и к разным знатным лицам. Но его оправданиям никто не верил. В книге Афанасьева приводится отрывок, взятый из его челобитной к царю, по которому можно судить, что эти доносы с обвинением в колдовстве были самым обыденным явлением на Руси в XVI и XVII столетиях. «При великом государе Михаиле Феодоровиче, — пишет Матвеев, — такожде ненависти ради подкинули письмо воровское на боярина Милославского, будто он имеет у себя перстень волшебный думного дьяка Грамотина, и по тому воровскому письму немного не пришел в конечное разорение; был за приставом многое время, животы пересмотреваны и запечатаны были и ничего не найдено и за свою невинность освобожден. А при великом государе Алексее Михайловиче такожде завистию и ненавистию извет был составной же и наученой о волшестве на боярина Стрешнева и за тот извет страдал невинно, честь была отнята и сослан был на Вологду. Да и на многих, великий государь, таких воровских писем было, а на иных и в смертном страху были. А и я, холоп твой, от ненавидящих и завидяших при отце же твоем государеве, великом государе, не много не пострадал: такожде воры, составя письмо воровское, подметное кинули в гранови-ых сенях и хотели учинить Божией воле и отца твоего государева намерению и к супружеству — второму браку препону, а написали в письме коренья» . Известный наперсник царевны Софьи, князь Василий Голицын. хотя и считался просвещеннейшим человеком в свое время, однако же, но словам князя Щербатова: «гадателей призывал и на месяц смотрел о познании судьбы своей» . В одном из своих писем к Шакловитому Голицын, говоря о малороссах, между прочим, роняет такого рода слова: «И то, чаю, ведали они по чарованию некоему» . Тот же Голицын в 1679 г. подал жалобу на Бунакова за то, что он «вынимал княжой след» . Голицын совещался с колдунами по поводу своих отношений к Софье. Он, конечно, опасался ее охлаждения к нему и, чтобы удержать ее любовь, прибегал к чарам. Какой-то знахарь давал ему травы, которые надо было примешивать к пище царевны «для прилюбления» . Но интереснее всего то, что предусмотрительный боярин, заполучив от кудесника эти травы, самого кудесника поспешил сжечь на костре, чтобы тот впоследствии на него не донес. Сама царевна Софья тоже обращалась и: колдунам. У нее был по этой части особый ближний человек Медведев, который сам занимался астрологией, гадал по звездам и считался великим знатоком по волшебной части. Разыскав какого-нибудь колдуна, Софья прежде всего отсылала его к Медведеву, а тот уже давал свой отзыв, заслуживает ли колдун доверия или нет. Софья больше всего доверялась некоему Дмитрию Силину. Это был лекарь, которого вызвали из Польши лечить царя Ивана Алексеевича. Он и жил вместе с Медведевым, и тот убедился в его солидных познаниях в астрологии и медицине. Силин лечил многих в Москве, между прочим, и Голицына. Диагноз, поставленный князю, был очень любопытен: ощупав у пациента живот, Силин объявил ему, что князь «любит чужбину, а жены своей не любит» . Медведев осторожно осведомил Силина о том, что Софья хочет выйти замуж за Голицына, а его, Медведева, сделать патриархом; он просил Силина посмотреть по солнцу, сбудется ли это? Для исследования солнца Силин поднимался на Ивана Великого и вывел из своих наблюдений, что «у государей венцы на главах, а у Голицына венец мотается на груди и на спине, как он стоял темен и ходил колесом, царевна была печальна и смутна, Медведев был темен, а Шакловитый повесил голову» . После торжества Петра Медведев советовался с колдуном Васькой Иконником, который уверял, что в его власти состоит сам сатана, и что если царевна даст ему 5 тысяч рублей, то все останется по-прежнему. Однако, ему не поверили. В это же время, т. е. в период вражды Петра с Софьей, обвинение в колдовстве пало па престарелого стольника Безобразова. На старика донесли его же собственные люди, предварительно его обворовавшие и затем бежавшие от него. Они показали на Безобразова, что он был в сношениях с опальным Шакловитым и со всех сторон созывал к себе колдунов и ворожеек. Эти ведуны ворожили на костях, на деньгах и на воде, стараясь вызнать относительно царя Петра и его матери, можно ли поднять против них бунт и будет ли он успешен. Один из волхвов, Дорошко, «накупился у Безобразова напустить по ветру тоску на царя и царицу, чтобы они сделались к нему добры и поворотили бы его к. Москве» . Безобразов будто бы снабдил Дорошку вином и разными другими припасами и отправил его в Москву, а в провожатые дал ему человека, который мог указать ему царя и царицу, ибо Дорошко не знал их в лицо. Жена Безобразова взяла семь старых полотняных лоскутков и велела написать на них имена царя и царицы. Она вставила эти лоскутки в восковые свечи вместо светилен и разослала по церквам, приказав зажечь их перед иконами и наблюдать, чтобы они сгорели до конца. Разумеется, всю эту компанию, т. е. самого Безобразова, его жену, Дорошку и всех других колдунов схватили и представили в Москву, и учинили им строжайший допрос, конечно, с пыткой, при содействии которой все они признались во всем, в чем было угодно их обвинять судьям. Из протоколов допроса видно, что все преступление этих злополучных людей состояло в том, что они с помощью разных вздорных обрядностей старались вернуть Безобразову расположение царя и царицы. Расправа со всей этой толпой была жестокая. Безобразову отрубили голову, жену его сослали в монастырь, все их имущество отобрали в казну, двух колдунов сожгли живьем, а остальных нещадно отодрали кнутьями и сослали в Сибирь с женами и детьми. Петр Великий весьма круто принялся за реформы, во искоренить суеверия, касающиеся колдовства, ему не удалось. Правда и что, что в XVII столетии даже в самых просвещенных странах Западной Европы ведьм и колдунов целыми толпами жгли на кострах, и это продолжалось до самого конца XVIII столетия. Да и сам Петр едва ли был вполне свободен от суеверий своего времени. Эго отчасти отразилось и на законодательстве. Так, в воинском уставе, изданном в 1716 г., между прочим, предписывается: «Если кто из воинов будет чернокнижник, ружья заговорщик и богохульный чародей, такого наказывать шпицрутенами и заключением в оковы, или сожжением» . В примечании к этой статье сказано, что сожжение определяется чернокнижником, входящим б связь с дьяволом. Тех, у кого находили волшебные заговоры или гадательные тетрадки, или кого изобличали в переписке этих тетрадок, подвергали жестокому телесному наказанию, а самые тетрадки посылались на просмотр к ректору славяно-греко-латинской академии. В 1626 г. ректору этой академии, Гедеону, было поручено увещать и вразумлять иеродьякона Аверкия и дворового человека Данилова; у первого были найдены какие-то волшебные письма, второй же обвинялся прямо и непосредственно в сношениях с дьяволом, который будто бы внушил ему похитить золотую ризу с образа Богоматери. В упомянутой академии читался чуть ли не отдельный курс демонологии, в котором подробно объяснялись всевозможные виды волшебства. В дошедших до нас рукописных лекциях академии 1706 г. имеется особый отдел, озаглавленный «Бе сошгаспЬш сНаЬоІісів» , т. е. о договоре с дьяволом. По словам неизвестного автора записок, колдуны могут с корнем вырывать могучие деревья, переносить с места на место целые нивы, превращаться во что угодно, делаться невидимыми и т. д. Еще долгое время спустя после Петра Великого то и дело поднимались дела, которые наглядно свидетельствуют о том, до какой степени живуче в народе ходячее представление о колдунах и о чародействе. Так, например, в 1750 г. в Тобольске, в местной консистории, разбиралось дело сержанта Тулубьева, которого обвиняли в любовном колдовстве. Сущность дела заключалась в следующем. Тулубьев жил в Тюмени и стоял на квартире у некоей Екатерины Тверитиной. У Тверитиной была дочь Ирина, с которой Тулубьев вступил в связь. Прожив с ней некоторое время, Тулубьев насильно выдал ее замуж за своего дворового человека Дунаева. Но жить с мужем он ей не дозволил, а требовал, чтобы она продолжала сожительствовать с ним, а для того, чтобы закрепить за собой любовь Ирины, он совершил такого рода волшебную обрядность. На третий день после венчания он позвал любовницу в баню. Там он взял два ломтя хлеба и этим хлебом обтирал испарину с себя и с Ирины. Потом он смял этот хлеб с воском, золой, солью и волосами, сделал из этого месива два колобка и что-то над ними шептал, причем формулу нашептывания вычитывал из книги. После того Тулубьев совершал еще и другие обряды. Так, например, он срезывал стружки с углов дома и собирал грязь с тележного колеса. То и другое, т. е. стружки и грязь, он размешивал с теплой банной водой и, дав смеси постоять, поил этой водой свою любовницу. Затем он настаивал на вине порох и росной ладан и этим снадобьем тоже доил Ирину. Шептал что-то над воском и серой и велел Ирине налепить эту серу воском на шейный крест и носить. Сам он всегда носил при себе волосы Ирины и на них тоже нашептывал что-то. Какими энергичными средствами Тулубьев так приворожил к себе любовницу, что она без него жить не могла. И когда он уходил со двора, то она бегала за ним и часто с тоски рвала на себе волосы и платье. Консистория, рассмотрев это дело, порешила: «Тулубьева лишить сержантского звания и сослать на покаяние в монастырь, Ирину же освободить от всякой ответственности, понеже она навращена к тому по злодеянию Тулубьева, чародейством его и присушкой, а не по свободной воле» . Сколько можем припомнить, последняя крупная расправа с колдуньей произошла в Тихвинском уезде, Новгородской губернии, в первой половине семидесятых годов прошлого столетия. Дело происходило в одной из глухих деревенев уезда. Одинокая старуха-бобылка, Аграфена Тихонова, возбудила против себя мрачные подозрения своих однодеревенцев. В деревне обнаружились порченые бабы-кликуши, порча которых приписывалась нелюдимке Аграфене. Возбуждение против нее все более и более росло и назревало, а в один прекрасный день разразилось страшной катастрофой. Толпа мужиков окружила хибарку несчастной старушонки, наглухо заперла дверь и окна а сожгла дом вместе с колдуньей.