Андрей Валентинович со вздохом отложил в сторону томик «Поэзии вагантов»: пора было садиться за стол и вытаскивать из себя первую фразу для аннотации.

Он так и сделал — выпил, зажмурясь, водки «Русский Бриллиант Премиум», потом открыл глаза и написал: «В одно отнюдь не прекрасное летнее утро на голову Зине Вагиной свалился целый ушат неприятностей».

В былые времена, когда профессор Андрей Валентинович Пенсов мог позволить себе не читать ничего, кроме классической литературы (не считая, конечно, свежих выпусков «Цитологии и гистологии» и иностранных научных журналов), он счёл бы такое начало текста относительно приемлемым. Однако, времена изменились. Литературному негру Пенсову необходимо было заботиться о потребностях аудитории — широкой, но привередливой. Поэтому, внимательно осмотрев со всех сторон проклюнувшуюся фразочку, он покачал головой, всё похерил и начал снова: «Ну и денёк! Невероятные события просто падают на голову простой русской женщине Зине Вагиной!» Вышло гораздо гаже, но всё-таки ещё недостаточно блевотно, а значит — не вполне форматно. Пенсов же отлично знал, что регулярно получает свой корм именно за точное попадание в издательский формат. Засим Андрей Валентинович вымарал маркером «денёк» и прочее, а поверху залепил: «Простая домохозяйка Зина Вагина затевает новое частное расследование: украден ридикюль, в котором — важнейшая улика, удостоверяющая отцовство сына её лучшей подруги. Ведомая женским чутьём, а также советами духовного наставника, старца Нектария, она выходит на след похитителей…»

Дальше покатило само, гелевая ручка таракашечкой побежала по бумаге, исправно оставляя на ней свои выделения. Три абзаца нахуярились сами, а на закусняк слепилась стопудово форматная концовочка: «…но держитесь, враги, наша крутая Зинулька вас всех ещё отымеет! Вот только с кого начать?»

За время писательской практики у Андрея Валентиновича образовалось сколько-то полезных делу привычек. Например: начинать всегда с аннотации, как можно более хамской — она задавала тон и ориентир всему остальному. Дальше надо было родить название книжки, и сразу же, пока оно ещё живое булькает — замутить начало второй главы. Название хорошо рождалось под лафитничек с беленькой, на закусон — мятная конфетка. Вообще-то Пенсов водовку не жаловал, предпочитая коньяки и арманьяки, но вот рожать заголовок новой книжки без жёсткой алкогольной анестезии не мог. Иногда, впрочем, он с ужасом думал о том дне, когда он сядет за стол и спокойно, без мучений, даже не повернув головы кочан, возьмёт и напачкует какую-нибудь развесистую сюсявость. Типа — «Буря огненных стрел», славянское фэнтези. Или «Отвези меня за седьмое море», любовный роман. Или… — а вот сейчас как раз пора, ёпрст, оппаньки! — и конфеткой следом кусь-кусь, — м-м-м… м-м-м… «Цыплёнок в табакерке», иронический детектив для дам-с. А что, классное названьице: и форматно, и на хихик пробивает. Ах да, надо ещё добавить «Зину». «Зина с цыплёнком в табакерке?» «Зина против Цыплёнка в табакерке?» А вот нефиг. Сделаем просто. «Зина: Цыплёнок в табакерке». Автор — Дарий Попсов. Буээээ! Уффф.

Теперь надо было начинать вторую главу, пока не остыло.

«Глава вторая» — черкнул профессор на свежем листке. И не давая себе времени опомниться и продышаться, продолжил чирюкать: «Зина устроилась на унитазе и пригорюнилась. После вчерашней бурной ночи отчаянно ныла растревоженная женская снасть. С головы вместо элегантной причёски свисало какое-то сено, на шее красовался огромный засос. Рыжая шмара, похоже, удрапала с Толяном, а платок со следами спермы старого сквайра…» — Пенсов вовремя поймал незаметно прокравшееся в текст учёное словцо, прихлопнул, вписал на его место «старого англичанина» — и продолжил: «… можно было считать навсегда потерянным вместе с ридикюлем. В соседней квартире полупьяные молдаване, матерясь по-румынски, штробили стены под евроремонт. Короче, неделя начиналась неудачно во всех отношениях».

Не перечитывая, не останавливаясь, не давая себе передыху — истребив только слово «растревоженная», слишком сложное для массового сознания — он высадил на бумагу второй, третий, четвёртый абзац. Главная фичёра была именно в безостановочности процесса: думать приходила пора впоследствии, когда бред, сочинённый во второй главе, надо было как-то объяснить — для чего, собственно, и писалась глава первая. Потом сбоку присобачивалась третья, и дальше всё шло по накатанной колее без остановок. В какой-то момент Пенсов чувствовал, что пора бы уже и пересаживаться за комп. Тут он уже разгонялся по полной — только клавиши трещали, как сырые дрова в буржуйке. На десятом-одиннадцатом листе он обычно врубал музон: что-нибудь из Джо Дассена или «Томбе ля неже», которую мог слушать бесконечно.

Сегодня ему случилось посидеть за компом дольше обычного. Правда, сперва пришлось всё-таки на пару минуточек включить голову: надо было придумать какую-нибудь душещипательную интригу с обспусканным платочком. Это, положим, взяло не пару минуточек, а где-то с полчасика чистого вре, зато потом дубинушка таки ухнула, зелёная сама пошла: настенные часы пробили восемь, когда Андрей Валентинович, наконец, утомлённо отвалился от компьютерного столика. Посмотрел в окно: там было пусто и сумрачно. В середине неба была луна, прищемлённая тучами сверху и снизу, как гамбургер. В голове всплыло: была какая-то сказочка про то, как Луну делают немцы в Гамбурге. Братья Гримм? Непохоже что-то. Он хмыкнул, накапал пол-лафитничка водовки. Потом, рассудив обстоятельства, добулькал доверху. Выпил. Отмороженные мозги чуть согрелись, и Пенсов, наконец, вспомнил, что про Луну — это Гоголь, «Записки сумасшедшего».

Ему иной раз приходило на ум, что грязное занятие, которым он пробавляется, и высокая культура, которую он почитает, различаются не как вода и масло, которые не смешиваются по своей природе, а, скорее, как белок и желток в яйце: достаточно чуть повредить тонкую оболочку желтка, чтобы жёлтая вкусняшка вытекла в неопрятную белую слизь. Поэтому он старался не соприкасать две сферы жизни даже мысленно. Иногда, впрочем, случались проколы. Как, например, в начале года, когда ему заказали допереводить «Психологию личностного роста», сочинение некоего Джорджа Козловичи, профессора то ли из Бостона, то ли из Принстона — в общем, из тех краёв, где учёные занимаются наукой, а не проституцией. Зачем Хапузов купил права на эту самую «Психологию», профессор так и не узнал. Видимо, по ошибке. Чтобы получить с паршивой овцы хоть клок зелёной шерсти, шеф решил опустить текст до уровня гламура. Андрей Валентинович вместо этого увлёкся, начал делать какие-то выписки, перепроверять ссылки, добавлять академической ясности — и охолонился, когда до сдачи осталось четыре дня, а первые главы Жорик завернул со словами: «Это чего такое ваще? Я же ясно, сказал, сто раз, блядь, повторил: текст надо бодяжить, а не грузить, бодяжить, блядь, а не грузить, нах…» Он произнёс ещё много слов, от которых даже у привычного ко всему Пенсова затряслись губы и покраснела шея. В тот же день он сел и разбодяжил эти несчастные три главы до полных тошнотиков, а за оставшиеся дни успел сбацать, помимо остатков «Психологии», ещё и книжицу «Худеем без диеты».

С тех пор он чётко делил попадающееся ему на жизненном пути сущее на две половины. В одной была водка, компьютер, Зина Вагина и прочая свинцовая мерзость постсоветской жизни. В другой — коньяк «Croizet VSOP», хорошие книги, редкие встречи с оставшимися в Москве друзьями. Кроме науки, к сожалению. Последний раз он просматривал «Цитологию и гистологию» пять лет назад, и убедился — никакой цитологии, да и биологии вообще в России больше не существует, тема закрыта с концами.

Он выключил комп, встал, запахнул шёлковый домашний халат и отправился на кухню, где его ждали два сырых яйца, тефлоновая сковородка и сын.

Дементий сидел на подоконнике и смотрел на улицу. На улице бестолково цвели раскоряченные липы, под ними коротала время иномарка военного цвета. Люди в белых рубашках с короткими рукавами, заинтересованно засунув хрюсла в жёлтую прессу, неспешно стекались к бульвару. Пенсов-младший смотрел на всё это с обычной отсутствующей улыбочкой, задумчиво накручивая на палец длинную белую прядь.